Две томские тайны (Исторические повести) - Барчук Дмитрий Викторович (читать книги полные TXT) 📗
— Зачем?
Иван Кузьмич закуривал свой любимый «Беломорканал» и объяснял: чтобы скважину не затопило.
— И глубоко?
— Когда как. Здесь, в Сибири — обычно полкилометра хватает, а в Азербайджане мы бурили кондуктора и до восьмиста метров. Забыл сказать, эта часть скважины так и называется — кондуктором. Как он в трамвае с безбилетниками воюет, так и мы с грунтовыми водами.
Полюбовавшись правильным очертанием выпущенного изо рта дымного колечка, мастер продолжал наставления:
— Вначале цементируем стенки кондуктора и только потом бурим скважину до нефти. Опускаем новые трубы, и все стенки ствола от устья до забоя — начала и конца скважины — снова заливаем раствором.
Когда труд вознаграждался нефтяным фонтаном, лицо бурового мастера озаряла неземная улыбка, а мизерный результат Кузьмич встречал серый, как тайга промозглой осенью, и несколько дней ни с кем не разговаривал.
Главный геолог пытался его успокоить, дескать, со всяким такое бывает, в нефтеразведке вообще на одну успешную скважину приходится по пять-десять «сухих». Но Иван Кузьмич от такой статистики только отмахивался и мрачнел ещё больше.
— Не береди душу, Нурлыгаянович. Бурили бы мы поисковые скважины — одно дело, а тут — перспективный район с изученной структурой. Под нами же богатейшая нефтяная ловушка, найти бы в неё вход! Надоело стрелять по воробьям.
Палеозой, юрские отложения — эти определения из учебника по геологии нефти Наиль жадно впитывал в себя, как губка влагу. Они пробуждали в его сознании детские фантазии о загадочных мирах, огромных динозаврах и птеродактилях, миллионы лет назад населявших нашу планету. И он сильно разочаровался, узнав, что нефть — это вовсе не останки давно вымерших чудовищ, а всего лишь морской планктон, попавший в каменную ловушку и под многовековым воздействием осадков без доступа кислорода не разложившийся до конца.
Однажды, после очередной неудачной попытки бурения, Наиль набрался смелости и высказал нефтяным асам — Кузьмичу и дяде Фанзилю — свою дерзкую и фантастическую догадку.
— Мне в этой ложбинке сразу не понравилось.
Геолог и мастер переглянулись.
— И почему? — спросили они одновременно.
— Есть совсем не хотелось. А на прежнем участке меня постоянно жор мучил.
Многое повидавшие на своём веку нефтяники не знали, что и ответить.
Главный геолог экспедиции равнодушно пожал плечами.
— Не морочь людям голову, племяш. Я в цирке разных фокусников насмотрелся. Все их трюки — всего лишь ловкость рук и форменное надувательство публики. А у нас производство, а не цирк.
Но Иван Кузьмич был не столь категоричен.
— Постой-постой, Нурлыгаянович, не кати бочку на парня зря. Ты про лозоходцев слышал? Они как в старину воду искали? С ивовыми прутьями. Где прут начнёт клониться к земле, там и рыли колодец.
Может, у твоего племянника на самом деле подобный дар. Зря, что ли, он неделю назад всю бригаду объедал, а сейчас, как сонная муха, водит ложкой по миске, от еды нос воротит.
В одно туманное утро положил Иван Кузьмич в свой рюкзак буханку хлеба и банку тушёнки, разбудил Наиля, и пошли они гулять по окрестной тайге.
К полудню уже облазали все болотца и буреломы к северу и востоку от лагеря, и, обессиленные выбрались на солнечную поляну в кедровнике на косогоре.
Мастер, развалившись в густых зарослях папоротника, под могучим кедром-исполином продекламировал вслух: «У Лукоморья кедр зелёный…»
Наиль не удержался и поправил наставника:
— Ошиблись, Иван Кузьмич, у Пушкина в «Руслане и Людмиле» не кедр, а дуб.
Буровик усмехнулся в седую бороду и, повернувшись к ученику, ответил:
— Это Пушкин ошибся, что поместил своё Лукоморье на Чёрное море, скорее всего, — в Крым. Настоящее Лукоморье — оно здесь, в Западной Сибири.
И рассказал старый мастер такую историю.
Ещё до войны он учился на географическом факультете Московского университета. Его специализацией была картография. Изучая средневековые карты Евразии, составленные первыми европейскими специалистами, он неожиданно обнаружил Лукоморье с правой стороны от Обской губы, причудливо вытянутой до среднего течения Оби. Отсюда и название: «лук» и «море». Коса, залив.
— Где-то в здешних местах располагался город Серпонов, а выше по Оби в районе Томска — город Грустина. По восточнославянской мифологии, заповедное место Лукоморье находилось на окраине мира. И в нём росло могучее дерево, как этот кедр. По нему можно было перемещаться в другие миры. Его корни росли из преисподней, откуда мы сейчас качаем нефть. Из неё делают топливо для ракет, улетающих в далекий космос, — задумчиво сказал Кузьмич.
— А почему вы здесь? И — не начальник? С дипломом-то МГУ? — удивился Наиль.
Иван Кузьмич нахмурился и поднялся с земли.
— До диплома дело не дошло. Мой отец был объявлен врагом народа. Его расстреляли. А я от него не отказался. Меня исключили из комсомола, отчислили из вуза и осудили на десять лет лагерей. Так я попал в Лукоморье, не по своей воле, на лесоповал. А потом прибился к нефтяникам, окончил техникум. Такая вот, брат, моя история с географией. Ну, пойдём дальше!
Подмастерье не спешил вставать с папоротниковых зарослей.
— Погодите, погодите, Иван Кузьмич! Очень мне ваш рассказ интересен. Я сильно проголодался. Да какой там! С голоду сейчас помру! — закричал Наиль и стал, как сумасшедший ползать на четвереньках по поляне.
Буровики не рискнули без мастера бурить на новом месте и провалялись на брёвнах до заката, подставляя животы под жаркое в июле сибирское солнышко.
К ужину вернулись лозоходцы и принесли много боровиков и маслят, обоим — и старому, и молодому — пришлось снять рубахи для грибов, на буровую явились в одних брезентовых куртках на голое тело.
Четыре большущих сковороды нажарили, все наелись до отвала. Голодный Наиль ел за пятерых.
Дядя Фанзиль смотрел на жующего племянника и осторожно поинтересовался у Кузьмича, смолящего папиросу:
— Неужели нашли?
Мастер подождал, пока табак продерёт лёгкие, и ответил с довольной улыбкой:
— С утра у кедрача попробуем забуриться.
С той поры в бригаде забыли про «сухие» скважины. За неделю до переезда на новое место Наиль садился на диету, чтобы проголодался хорошенько, а после они с Кузьмичом выходили прогуляться по тайге. Иногда выезжали вместе с дядей Фанзилем на вездеходе на участки с перспективной геологической структурой.
Слава — птица вольная, её в рукаве не утаишь. Слухи о чудесах геологоразведки быстро распространились по всей Западной Сибири. На буровую стали наведываться вербовщики из Нижневартовска, суля Наилю золотые горы.
— С таким-то талантом прозябать на бедных томских месторождениях? У нас, в Тюменской области, настоящая большая нефть! Широта, размах! Сразу бригаду возглавишь. Не успеешь оглянуться, как Героем Труда станешь.
— От добра добра не ищут, — отнекивался Наиль.
Но в глубине молодой души разгоралась жажда перемен, новых мест, большой работы. Да и признания, чего греха таить, тоже хотелось. Дядя Фанзиль заметил в племяннике смятение чувств. И когда сам начальник нефтепромыслового управления приехал за Сабанаевым, главный геолог не стал возражать по поводу его перевода. Одно лишь условие поставил: когда с разработкой новых месторождений станет туго, управление откомандирует ценного специалиста обратно для усиления поиска. На том и порешили. Так, через полгода своего пребывания на севере, Наиль стал бригадиром бурильщиков-промысловиков.
— Вы же в русском языке сильны. Сколько значений у слова «промысел»? — спросил он раскрасневшуюся от печного жара журналистку.
Наморщив очаровательный лобик, она стала загибать свои маленькие пальчики.
— Во-первых, это — добыча чего-нибудь. Вот вы трудитесь на нефтепромысловом предприятии. Во-вторых, народные промыслы, то есть ремёсла. Можно ещё чем-нибудь промышлять.
