К морю Хвалисскому (СИ) - Токарева Оксана "Белый лев" (библиотека электронных книг .TXT) 📗
Викинги бились до последнего, и почти все полегли. Только несколько человек, видя, что бой проигран, пробились к борту и спрыгнули в воду. Двое или трое сразу пошли ко дну, Ящеру на потеху, другие вынырнули, кое-как скинули брони и поплыли к берегу.
Несколько новгородцев вскинули луки.
— Отставить! — скомандовал боярин. — Их судьба уже не в наших руках!
Его люди тем временем осматривали трюмы — не спрятался ли еще кто. Но в трюме насада нашли только Белена, который, как упал туда в самом начале битвы, так и заснул. А из-под палубы датской ладьи вытащили четырех перепуганных девчонок-мерянок: оказывается, Бьерн собирал в их краях дань для своего господина — кагана хазарского, не забывая, конечно, и о себе.
По всей видимости, Бьерн посетил еще не все места, которые намеревался. В трюме оставалось немало свободного места. Это оказалось очень кстати: Малов насад сильно пострадал во время боя, и, чтобы он не потонул, его пришлось разгрузить, перетащив большую часть добра на драккар. Там же разместили и раненых. На насаде остались только новгородцы, павшие при защите своего корабля. Их решили похоронить в Щучьей Заводи. Там близ родового буевища уже стоял насыпанный пятнадцать лет назад курган — последнее обиталище двух десятков лучших гридней воеводы Вышаты. Верно, Щучий старейшина седобородый Райво найдет по соседству место и для их земляков.
Пока шли все эти приготовления, Мал сидел в стороне безучастный ко всему, баюкая спеленатую, как младенец, руку. Только когда к нему подошел боярин, он поднял поседевшую сегодня на две трети голову.
— Соседушка, милый, — пролепетал он, бухнувшись на колени. — До погребальных саней буду тебе благодарен, до погребальных саней!
Вышата Сытенич холодно посмотрел на него:
— Мураву благодари.
Мал заплакал от жгучего стыда. Как можно говорить слова благодарности той, которую он хотел обречь на муки и смерть?
Боярышня уже оказала помощь всем, кто в ней нуждался, и теперь сидела подле Соколика. Лицо ее выглядело озабоченно: парень потерял слишком много крови, и с каждым новым вздохом жизни в нем становилось все меньше и меньше. Неужели Малу предстояло и этого сына потерять?
Подошел дядька Нежиловец, сокрушенно покачал головой: он помнил год, когда Соколик появился на свет, и даже помогал боярыне Ксении принимать у Любомиры роды.
— И почему нельзя, чтобы руда повернула вспять, — задумчиво проговорил он. — Не из жил, а обратно?
Мурава посмотрела на старика, и глаза ее вдруг загорелись, как случалось всегда, если она задумывала какое-нибудь сложное, рискованное ведовство. Некоторое время она сидела, неподвижно глядя перед собой: обдумывала, что да как, вспоминала. Затем достала из короба полую внутри тонкую, гибкую трубку, сделанную из жил какого-то животного, и, положив ее вместе с ножом в котелок с горячей водой, какое-то время варила на огне, шепотом творя разные ромейские молитвы. Когда вода почти вся выкипела, она сняла котелок с огня и, позвав помощников, стала объяснять, что собирается делать.
После случая с женой Радко-коваля Тороп перестал чему-либо удивляться, однако нынче его брови безо всякого на то дополнительного распоряжения сами собой поползли в сторону темени. Мурава задумала неслыханное: отогнать от Соколика смерть, влив в его жилы не его растекшуюся по палубе кровь — та годилась лишь для того, чтобы сделаться рудой земной — но кровь другого человека, свою собственную.
Весть о дерзком замысле боярской дочери мигом облетела всех. Люди переговаривались, качали головами.
— Нешто кому прежде удавалось подобное? — спросил с тревогой дядька Нежиловец.
— Матушка так делала раз или два, — безмятежно отозвалась Мурава, закатывая рукава тонкой льняной рубахи и опуская руки едва не по локти в раствор едкой муравьиной кислоты. — Она от отца своего этот способ переняла. Тот, говорят, частенько таким образом людям жизнь спасал.
Вышата Сытенич приблизился к дочери, вдавливая в палубу каждый шаг. Его руки сгибали-разгибали железный крюк.
— Не знаю, что там делала твоя мать, — сурово проговорил он. — Но я на такое дело тебе, Мурава Вышатьевна, родительского благословления не даю! Я еще могу пережить, когда ты волосы из косы рвешь, чтобы чью-нибудь рану заштопать, но кровь из жил отдавать, это уж слишком! И так нет ни силы, ни дородства, над чем только парни сохнут неведомо.
— Да что ты такое говоришь, батюшка? — попыталась протестовать девушка. — Как буду кровь жалеть, когда в этом бою и ты, и люди твои своей не жалели?
— Ну, ты нашла с кем себя сравнивать! Мы для того на свете и живем, чтобы кровь проливать свою ли, чужую ли. А ты — женщина, тебе Богом предназначено детей рожать, тебе себя беречь надобно. Коли другого выхода нет, возьми кого-нибудь из дружины. Мы мужи крепкие, сдюжим.
Мурава покачала головой.
— Не каждая кровь здесь сгодится, — ответила она, глядя на отца виновато-растерянно. — Матушка говорила, что Господь ее род благословил. Про других не ведаю. Кровь дяденьки Мала верно подошла бы, чай они с Соколиком единая плоть, да он, как видишь, сам раненый лежит.
— Я слыхал одну ромейскую басню, — покраснев до корней волос, подал голос Путша. — Так там одна колдунья возвратила дряхлому царю молодость, влив в его жилы волшебное зелье. Может стоит попробовать?
— Скажешь тоже! — недоверчиво хмыкнул Твердята. — В басне тебе чего хочешь наплетут, хоть про волшебное зелье, хоть про мертвую и живую воду.
— Не знаю насчет басни, — вступил в разговор, стоявший чуть поодаль Лютобор. — Но во время войны за Крит мне несколько раз приходилось с легкой руки одного ромейского лекаря одалживать раненым товарищам свою кровь. Все, кого потом не срубили арабы, до сей поры живы. Знать, и моему роду какое благословление дано. Я в этой битве пролил куда меньше крови, чем того заслуживал, — продолжал он, намекая, вероятно, на свою оплошность в поединке с Бьерном. — Думаю, стоит восстановить справедливость!
Мурава посмотрела на воина, и щеки ее залились густым румянцем. Премудрая ведовица вмиг стала похожа на смущенную девчонку, пытающуюся скрыть свои чувства и только более их показывающую. Не мыслила она, что придется принимать от русса подобную помощь, да иного выхода, видать, не было.
В это время вперед протиснулся Белен:
— Дяденька Вышата! — воскликнул он возмущенно. — Не дозволь свершиться непотребству! Где же это видано, чтобы кровь безродного с кровью сына именитого родителя смешивалась? Разве холопий товарищ — ровня сыну купеческому?
Лютобор метнул на боярского племянника гневный взгляд, но промолчал.
— А ты что, Белен, хотел свою кровь Соколику предложить? — с невинным видом поинтересовался дядька Нежиловец. — Помнится, вы в Новгороде частенько бражничали вместе.
Вышата Сытенич повернулся к Малу:
— Что скажешь? — спросил он.
— Да что тут говорить, — повел купец здоровой рукой. — Ради Соколика я бы согласился и последнего холопа сыном назвать, а уж о чести влить в жилы моего мальчика кровь победителя Бьерна Гудмундсона я не мог и мечтать. Лишь бы только получилось!
— Да будет так, — подытожил боярин. Он с нежностью возложил свою отеческую руку на голову Муравы, благословляя ее на подвиг, не уступавший по сложности ратному. — Делай, девочка, что тебе Господь велит.
Обе дружины побросали свои дела. На такое стоило поглядеть. Коли все пройдет успешно рассказов хватит и на детей, и на внуков. Впрочем, близко никто не подходил: уж больно могучие силы боролись сейчас на залитой кровью, усеянной обломками корабельной обшивки и обрывками снастей палубе, как бы не задело!
Лютобор снял кольчугу и плащ и лег на скамью, так, чтобы находиться выше раненого, и Мурава, перетянув его левую руку жгутом, отворила ему жилу и осторожно, стараясь не причинить боль, ввела в нее один конец своей трубки. Стоявший рядом наготове Тороп обратил внимание, какого труда стоило красавице обуздать подступившую к рукам дрожь. Оно и понятно! Мерянин сам, хотя ничего особенно не делал, все же чувствовал, как колени трясутся. Впрочем, трудно сказать так ли волновалась бы боярышня, окажись на месте Лютобора кто другой.
