Первый великоросс (Роман) - Кутыков Александр Павлович (бесплатная библиотека электронных книг .txt) 📗
— Нехорошо…
Они направились за остатками княжьей дружины к горе, в неплохо знакомые Остену места…
На следующий день к полудню в привратье стали собираться иногородние к отъезду. Несколько тетушек распевали хвальбы слабыми недружными голосами, но от всей души.
Собирались и поречные. Щек стоял с Длесей. Рядом — ее родители в слезах, Папуша с объявившимся мужем. Хижа с Хорсушкой также стояли парой. Странная девица вдруг запросто решила съехать. Родители отказывались понять это, но не лезли к серьезной дочке: двадцать с гаком — уже не молодуха…
Ждали Остена. Он подъехал из города на новой лошади. С ним на степном скакуне — Стефан. Остен громко крикнул своим:
— Отъезжаем! Хорсушка, моего коня забери для бабы своей. В поселке отдашь. Ты еще? — увидел он Щека с Длесей и гнедую — одну на двоих.
— Покорно прошу — не за себя, за клевого парня! Из конюшенки бы вялую вырешку — для дела лучшего… — тихо ходатайствовал перед побережником Остен.
По приказу Стефана какой-то гридин отправился на конюшню. Новый патрон пока с внушением наставлял Остена:
— О бывшем зазря не думай, брось! Доедете до виделки — там прасолы перевезут. Белчуг покажи — и они сробят, не медля. Нет — суди: дружина тебе в помощь. Дале посягай все, чему научен, а там предки дело выкажут. Я буду к вам до паздерника. В дорогу вам вей-ветерок! — громко крикнул Стефан, и конная вереница отправилась по высоченному берегу Днепра, подгоняемая в спину предлетним южным ветром… Доскачут до виделки Днепра с Десной, переправятся и помчат по домам. У всех там свои дела…
После прихода с капища Гульна отозвала Сыза в сторонку, показав всем, чтобы разговору не мешали.
— Сыз, ты у меня остался один советчик, хочу побалакать с тобой.
— Говори, павушка, подскажу, если соображу, о чем вопрос.
— Што это за слова у тебя такие — «павушка»? Всегда от тебя слышу, а не знаю, чего это?
— Как не знаешь? Говорил я тебе.
— Нет, Сызушка, не упомню. Говорил ли? Ох, потешься передо мной.
— Сказывал и не однако, а ты меня не помнишь, словесам не внемлешь.
— Не помню, — заулыбалась Гульна. — Скажи, впредь не забуду.
— А-а-а, эна… — буркнул старик, отворачиваясь.
— Сыз, послушай меня и ответь…
Сыз уставил выцветшие бельмы в зеленевшие некогда орехом глаза женщины. Она передохнула и начала:
— Светя у меня мужик взрослый, дом блюдет, а посему живет — как мальчик…
Сыз слушал внимательно.
— Вот уж год он никуда не ходит, понимаешь меня?
— Его дело.
— Нет, отец родной, не его, а природы. Устоится он совсем— через срок и башкой переменится! — Гульна ввернула словцо из своей берендейской молодости.
— А у тебя что за словесо — «башкой»?
— Головой, дундырь!.. Не обижайся, Сыз… — всхохотнула женщина и мигом осеклась. — Совсем к старости маковкой дурна стала. Старость — не мед с малиной… — Она усердно потерла ладонью лоб и нахмурила брови. Сыз собирался было уйти после «дундыря», но остался, наблюдая за движениями напряженной бабы.
— Вечером полежим вместе? — вдруг шустро произнес Сыз.
— Ну, додон, тюкну кукой в пашину — становище и осыплется, и не соберешь не крохи!
Сыз — как ни в чем ни бывало:
— Гуторь про парня своего.
— Вот, дед, чтоб с Ярилой не супротивничать парню нашему, пусть Светя возьмет его имя. Добавим к евошнему — «яр». И станет Светояром.
— Макошу не проведешь. Как имя ему поможет? Не отрок уж…
— Поможет! По-другому подумает, наполнится, изменится.
— Изменится да и убежит петушок твой.
— А чтоб не убежал, мы ему Стрешу сладим.
— Куда?
— Туда, дед. Девицей уже стала, во как! Понимаешь чего?
— Не понимаю. Мала она, и видно се по ней.
— Через год не узнаешь — сдобрится везде! — Показала на грудь и бедра Гульна.
— Вот через год и думай! — Сыз был ясен умом и тверд.
— Да через год, дед…
— Рано, и нет случая на это должного. Чего пожарище растаскивать, не затушив очаг? Зови, знай, Светояром. А девке сдюжить его надо будет — сама пойми.
— Окрест девки дюжат.
— Она — наша дочь, чего ей дюжить?
Женщина отошла на задворки. Ее стукало изнутри. Вздыбив волосы трясущимися перстами, она закричала навзрыд:
— Простите меня все! Прости, Стреша, прости, Светя, прости, Макошь! Ноет плохое в нутрях! Не могу я, горе к нам крадется! Боюсь всего… не желаю… вся намучилась! Простите…
Дети бросились к ней, ничего не понимая. Подбежал и Сыз. Гульна всхлипывая, смотрела сквозь всех. Взяла руку Стреши:
— Прости меня, не могу я… Малк мертвый!
— Хватит, мама! — осердился Светя.
— Но Перун татя достанет. Я знаю… — сказала женщина и поднялась. Сыз попросил:
— Цыпки, не отходите от матери, а с тобой, Светояр, поговорить надо.
Все с изумлением уставились в спину уходившего в сторонку старика. Светя посмотрел на мать и пошел за ним.
Наутро Гульна немного оправилась. Ребята подходили к ней и успокаивали:
— Мама, Малк жив.
— Нет, дитятки, видела я, что мертвый.
— Да ты ошиблась, мама, — уверяла Стреша.
— Хорошо, — быстро согласилась с ней Гульна, дабы утешения их закончились. Девчонка льнула к ней, но женщина не посмела ее приголубить. Искренне винилась, но как дальше быть — не знала. Хотела лучше своему Свете…. «Ай да Сыз, остановил меня… Ну, ништо! Подождет сынок, спасите его боги и укрепите…»
Еще один день настал — как ничего не было. Привыкали к имени Светояр. Все новенькое — в охотку. Старшого затыркали паробки: Светояр да Светояр… Он был спокоен, ему нравился добавочный «яр». Ярило весной дает зерну в земле росток. Об этом Светояр знал.
Стреша внимательней стала к домашним. Беседовала с Гульной, представляла, каким был Сыз в молодости. С ребятами вела себя, как взрослая: старалась пересмотреть каждого взглядом. Со Светояром запросто садилась рядом и вела, склоняя головку, разговоры. Он быстро умолкал, смотрел в сторону, а она продолжала тихо говорить. Называла Светей.
— Ладно, егоза, дела стоят… — уходил он.
Парни подходили к матери и на полном серьезе предлагали переделать имена всем. Скоро Ярик обнаружил:
— У меня есть «яр», у Светояра есть «яр», а у Птаря «яра» нет. И у Сыза нет!
Птарь подхватил:
— Зовите меня Ярптар_. Нет — Птар-ял… Нет — Птал-яр… Нет — Птаяр! — смеялся мальчик, по-детски брызгая слюной. Мать весело утирала лицо рукавом.
— Назовем, только подрасти! — И дельно добавляла: — Сыза не замайте! Лучше помогите ему…
Уставший порядком от долгой дороги отряд, две ночи не спавший, жевавший в седле, приближался по мирной земле к своим домам. Лес по берегу перемежали поляны и балки. Моросил прохладный дождь, не дождавшийся окончания пути. Гостинец раскис, и всадники норовили ехать по зеленой обочине, оставляя после себя от опушки до опушки черную, долго булькавшую грязными пузырями полосу. Промокли, вымерзли…
Женщины еле держались в седле, но понимали, что это — начало новой жизни. Оно будет трудным, но надо терпеть. О том им говорили родители перед отъездом. Обе сейчас вспомнили тот разговор.
Длеся развязала скатку и накинула на плечи сермяжный тулуп. «Тот самый…» — удивился Щек. Вспомнил, как Пламен третьевось умными глазами наблюдал за Папушей с мужем. Потом, улучив минуту, подошел к Щеку и сказал нежданное: «Только, парень, не юли. Что было — так и надо, видно, то не вспоминай!.. У тебя сейчас другая задача: не обижай девку, защищай, жизнь ее береги…» — Знал, что ль, батя все? — Ой!.. А Длесе об том не чутко?..
Он глянул на жену. Та ехала переменившаяся. С терпеливым лицом, упершись руками и взглядом в холку гнедой.
— Щек, шубка намокла, я щас упаду под тяжестью, помоги, сними.
Муж подъехал, свалил на круп Длесиной лошади неимоверно потяжелевший тулуп и вторым движением перекинул его перед собой. Струйки воды потекли с него под кожаные портки — размок паря и там. Седло осталось на Гнедке — подарок Пламена. На нового коника седла не нашли. «Погляжу, как сделан тот ленчик, и сроблю себе. Получше и повыше. Была бы лука — щас бы вся вода под нее ушла…»
