Святослав - Скляренко Семен Дмитриевич (е книги .txt) 📗
— Святослав! — сказал император громче, но так, чтобы его не услышали стражи.
— Святослав?! — Проэдр засмеялся. — Побежденный князь?
— Проэдр, — начал Иоанн, — я видел в своей жизни многих врагов, многих из них победил. Но всегда, победив врага, я уже не боялся его. А сейчас я боюсь. Да, проэдр, я боюсь. Вот она, — император указал в темноте на очертания Доростола, — загадочная Русь. Я говорил с князем Святославом — и не понял его, я не знаю, кто он. И даже когда они уйдут отсюда, я буду их бояться. Русь — это страшная, нависшая над империей туча, Святослав — это язычник, это Перун, который идет против Христа. А что мы без Христа? Ничто!
— Это правда, император, — согласился проэдр Василий. -Русь — страшная для нас земля, это так. Либо Византия, либо Русь, Перун или Христос — и это так. На небе лишь один Бог, на земле может быть только одна империя, а в империи — один василевс. Так сказал сам Христос: «Едино стадо — един пастырь». Но почему ты думаешь, император, что Христос должен воевать с Перуном только мечом?
— А чем же еще можно с ним воевать? Вином? Так Перун знает, какое вино ему можно пить, а какое нет…
— Если он не захотел выпить кубок с цикутой, то надо сделать кубок из его черепа.
— Проэдр! Я согласен заплатить сто, двести, триста кентинариев. Да если бы за его смерть мне пришлось отдать пол-империи, я не пожалел бы и того. Слышишь, проэдр?!
— Ты слишком щедр, император, и забыл о том, что в нашей казне пустовато. Ста кентинариев будет достаточно.
— Что же ты сделаешь?
— Я пошлю, император, к тем же самым пацинакам васи-лика и дам им золото, сто кентинариев… Покойный Калокир писал мне из-под Адрианополя, что беседовал об этом с каганом Курей. Если князь Святослав пойдет по суше, они встретят его в поле, если морем — на Днепре.
— Проэдр! Позволяю тебе дать пацинакам столько золота, сколько они потребуют. Только не откладывай, спеши, проэдр!
— Я сделаю все, что нужно, — засмеялся проэдр. — Где бессильна стрела, там всемогуще золото. Пока в империи есть золото, она еще сильна. Однако с Дуная ползет туман, иди в шатер, пора на покой…
И над Дунаем, и над всей землей царила ночь. Спокойно уснул наконец император Византии, спал и его стан. Не спали только в Доростоле. Там, за стенами крепости и на берегах Дуная, горели огни, отблеск которых блуждал по тучам, и звучали голоса — русы готовились в дорогу.
Не спал и проэдр Василий. Сидя на скамье у шатра и глядя на небо, на Доростол, на огни над Дунаем, он упорно о чем-то думал, и если бы кто-нибудь сейчас увидел его лицо, то заметил бы, как играет на нем улыбка — порой мечтательная, порой злобная.
Проэдр Василий в эту ночь думал о том, когда же он теперь даст смертельный яд еще одному императору Византии — Иоанну. Но дальше? Что он будет делать дальше?
Проэдр Василий хотел побыть императором Византии хотя бы день. Может быть, в этот день возвратится душа в его тело? Только почему-то слабеет тело у проэдра Василия, не поздно ли возвращать душу?
Князь Святослав торопился. В Доростоле, да и повсюду в низовьях Дуная стояла еще хорошая погода, все вокруг зеленело и цвело. Но с севера, из-за гор, порой дули свежие ветры, а высоко в небе плыли белые, прозрачные облачка — наступала осень.
Несколько дней, работая даже по ночам, вой спускали на воду лодии. Ладили рассохшиеся на горячем солнце днища, ставили щоглы, увязывали реи, чинили и шили ветрила, грузили на лодии все необходимое для дальней дороги; потом приняли с греческих кумварий дань — по две медимны жита на каждого воина.
Все эти дни на Дунае, в Доростоле и на поле за ним было тихо. Византийский лагерь стоял на месте, вокруг него день и ночь ходили виглы, на греческих кораблях гребцы по-прежнему не сушили весел. Здесь находился и император, его сверкающее знамя реяло над главным шатром среди лагеря.
Князь Святослав, зная этого коварного и хитрого врага, велел остерегаться, держать дозор в поле, на стенах и возле лодии.
У князя Святослава болело сердце не только по своим во-ям. Он думал и о болгарах, которые так храбро, не жалея ни крови, ни жизни, боролись наряду с русскими воями. Вой Руси возвращались в родные земли, в Киев. Но что будут делать без них в своей поневоленной земле болгарские смерды и парики?!
Потому князь велел, пока русские вой стояли в Доростоле, уходить из города, уезжать на конях, плыть на лодиях тем болгарам, кому не было места в Доростоле и кого здесь ждала неминуемая жестокая расплата, страшная казнь.
И болгарские вой, опасаясь, что Доростол станет их могилой, бежали отсюда. По ночам стража провожала их далеко за город, где не видно было ромейских вигл. В то же время от берега одна за другой отчаливали однодеревки-долбленки: они плыли на север — к Железным воротам, на юг — к устью Дуная.
Пришлось и Микуле попрощаться со своим побратимом Ангелом.
Ангел был тяжело ранен мечом в ногу и не мог ходить. Как и многие раненые болгары, он лежал у стены над Дунаем. Здесь за ними ухаживали здоровые вой, доростольские жены, девушки.
Стояла душная августовская ночь. Где-то за Дунаем бушевала гроза, там сверкали молнии, но так далеко, что громовые раскаты не достигали Доростола.
— Наши вой готовят лодии, — Микула указал на берег, — и отвезут вас подальше от Доростола, вверх по Дунаю.
Ангел молчал.
— Может, доберешься и ты до своего села, — продолжал Ми-кула. — Доброе село! Помнишь, как мы там бывали?
Далеко где-то сверкнула длинная зигзагообразная молния, и Микула на миг увидел освещенное ее зеленоватым светом лицо Ангела — страшное, с блестящими глазами, острыми скулами, закушенными губами.
— А что там, в селе? — долетел до Микулы голос Ангела. Болгарин умолк, но до Микулы донеслись странные звуки — сомнения не было, Ангел плакал.
— Ты так не говори, — Микула близко-близко склонился к Ангелу. — Это не конец. Слушай, Ангел, это не конец.
— Как же не конец? — спросил Ангел. — Ничего у меня теперь нет, и Цвитаны тоже.
Он заплакал, уже не скрываясь. Сверкнула молния, и Микула увидел его орошенное слезами лицо, тоскливый взгляд, кривившийся от плача рот.
— Слушай, Ангел, — сурово промолвил Микула, — нельзя плакать! Ты ведь не женщина! Перестань!
