Граница вечности - Фоллетт Кен (библиотека электронных книг TXT) 📗
Теперь по обоюдному согласию они открыто могли быть друзьями. Он был реабилитирован. Не ослабевал успех его радиопрограммы, и он сиял звездой в Союзе писателей. Никто не знал, что он также был Иваном Кузнецовым, диссидентским автором повести «Во власти стужи» и других антисоветских книг, ставших бестселлерами на Западе. Замечательно, думала Таня, что ей и ему удавалось так долго сохранять эту тайну.
Таня собиралась уходить с работы и ехать к Василию, когда к ней подошел Петр Опоткин.
— Ты опять за свое, — промямлил он, сверля ее глазами сквозь облако дыма от торчащей во рту сигареты. — Твоей статьей о коровах недовольны на самом высоком уровне.
Таня ездила во Владимирскую область, где партийное руководство упустило из виду, что скот гибнет от голода, а корма гниют в сараях. Она написала злую статью, а Даниил выпустил ее.
— Как я понимаю, коррумпированные и ленивые хозяйственники, допустившие падеж скота, нажаловались тебе.
— Наплевать на них, — сказал Опоткин. — Я получил письмо от секретаря Центрального комитета, отвечающего за идеологию.
— Он что-то понимает в коровах?
Опоткин протянул ей лист бумаги.
— Нам нужно опубликовать опровержение.
Таня забрала его, но читать не стала.
— Почему ты так беспокоишься о людях, которые разрушают нашу страну?
— Мы не можем дискредитировать партийные кадры.
На Танином столе зазвонил телефон, и она взяла трубку.
— Таня Дворкина у телефона.
Показавшийся ей знакомым голос произнес:
— Вы писали статью о гибели коров во Владимире.
Таня вздохнула.
— Да, я уже получила нагоняй за это. А кто говорит?
— Секретарь, отвечающий за сельское хозяйство, Михаил Горбачев. Вы брали у меня интервью в 1976 году
— Я помню. — Горбачев, очевидно, собирался добавить свой упрек к тому, что она услышала от Опоткина, предположила Таня.
— Я звоню, чтобы поздравить вас с отличным анализом, — сказал Горбачев.
Таня была потрясена.
— Э… Спасибо.
— Крайне важно, чтобы мы ликвидировали подобные недостатки в наших колхозах.
— Э, товарищ секретарь, не могли бы вы сказать это моему главному редактору. Мы только что обсуждали статью, и он говорил об опровержении.
— Опровержении? Чушь какая-то. Передайте ему трубку.
С усмешкой Таня сказала Опоткину:
— Секретарь Горбачев хочет поговорить с вами.
Сначала Опоткин не поверил ей. Он взял трубку и спросил:
— Кто говорит?
Потом он все время молчал, лишь изредка повторяя:
— Да, товарищ Горбачев.
Наконец он положил трубку и ушел, не сказав Тане ни слова.
С чувством глубокого удовлетворения она смяла листок с опровержением и бросила его в корзину.
Она поехала к Василию, не зная, чего ожидать. Она надеялась, что он не станет заманивать ее в свой гарем. На всякий случай она надела простые брюки из саржи и тускло-коричневый свитер, чтобы не будоражить его воображение своим внешним видом. Тем не менее она с нетерпением ожидала этого вечера.
Он открыл дверь, представ перед Таней в синем свитере и белой рубашке, с виду как новых. Поцеловав его в щеку, она стала рассматривать, как он выглядит. Хотя он поседел, волосы оставались, как прежде, роскошными и волнистыми. В свои пятьдесят лет он был строен и худощав.
Он открыл бутылку шампанского и поставил на стол закуску: тосты с яичным салатом и помидорами, икрой с огурцом. Таню мучило любопытство, кто это все приготовил. Она не удивилась бы, если это дело рук одной из его пассий.
Квартира смотрелась комфортабельно, полная книг и картин. У Василия был кассетный магнитофон. Сейчас он не нуждался в деньгах даже без целого состояния на его счете в иностранной валюте, которое он не мог получить.
Он хотел знать все о Польше. Как Кремлю удалось разгромить «Солидарность», не осуществив ввода войск? Почему Ярузельский предал польский народ? Он думал, что его квартира не прослушивается, но на всякий случай включил Чайковского на кассете.
Таня сказала ему, что «Солидарность» не повержена. Она ушла в подполье. Многие из тех, кого арестовали после введения военного положения, все еще находились в тюрьме, но женоненавистническая тайная полиция недооценила ведущую роль женщин. Почти все активистки были на свободе, в том числе Данута, которую сначала арестовали, а потом отпустили. Она продолжала тайно работать, выпуская нелегальные газеты и брошюры, восстанавливая каналы связи.
Тем не менее Таня была настроена пессимистично. Если они Поднимутся снова, их снова разгромят. Василий не терял надежду.
— Им же почти удалось, — заметил он. — За полстолетия никто так близко не подходил к тому, чтобы нанести поражение коммунистическому режиму.
Таня чувствовала себя, как в прежние времена, комфортно и расслабленно после шампанского. В начале шестидесятых, до того как Василия посадили в тюрьму, они часто сидели так, разговаривая и споря о политике, литературе и искусстве.
Таня сказала ему о телефонном звонке Михаила Горбачева.
— Он со странностями, — сказал Василий. — В Министерстве сельского хозяйства мы часто видим его. Андроповский выкормок, он производит впечатление твердокаменного коммуниста. Его жена еще хуже. Тем не менее он поддерживает реформистские идеи, но так, чтобы не задеть тех, кто стоит выше него.
— Мой брат высокого мнения о нем.
— Когда умрет Брежнев, — чего осталось ждать совсем недолго, слава богу, — Андропов постарается взять бразды правления в свои руки и Горбачев поддержит его. Если эта затея им не удастся, с ними все будет кончено. Их сошлют куда-нибудь в провинции. Но если Андропов возьмет верх, у Горбачева будет большое будущее.
— В любой другой стране пятьдесят лет, как сейчас Горбачеву — самый подходящий возраст, чтобы стать лидером. Здесь он слишком молод для лидерства.
— Кремль — это дом престарелых.
Василий подал борщ с говядиной.
— Вкусно, сказала Таня. Она не могла не спросить:
— Кто варил его?
— Я, конечно. Кто же еще?
— Не знаю. У тебя есть домработница?
— Ко мне приходит одна бабушка убираться в квартире и гладить мои рубашки.
— Тогда одна из твоих пассий?
— У меня сейчас нет пассий.
Таню это заинтересовало. Она вспомнила их последний разговор перед ее отъездом в Варшаву. Он утверждал, что изменился и постарел. Она почувствовала, что ему нужно показать это, а не ограничиться словами. Она была уверена: это всего лишь уловка, рассчитанная на то, чтобы уложить ее в постель. Или она ошибалась? Она сомневалась в этом.
После ужина она спросила его, что он думает о тех гонорарах, которые накапливались в Лондоне.
— Ты должна взять эти деньги, — сказал он.
— Не говори глупости. Ты писал книги.
— Мне было мало чего терять — я уже находился в Сибири. Они больше ничего не могли мне сделать, разве что убить меня. А смерть в тех условиях была бы избавлением. А ты рисковала всем: карьерой, свободой, жизнью. Ты заслуживаешь этих денег больше, чем я.
— Я не взяла бы их, даже если бы ты мог дать их мне.
— Тогда они, вероятно, будут лежать там, пока я не умру.
— А ты не хотел бы попробовать эмигрировать на Запад?
— Нет.
— Ты уверен?
— Да, уверен.
— Почему? Ты мог бы писать обо всем, что тебе захочется. Не было бы никаких радиосериалов.
— Я не поехал бы… без тебя.
— Ты это серьезно?
Он пожал плечами.
— Я не рассчитываю на то, что ты поверишь мне. Почему ты должна верить? Но ты самый важный человек в моей жизни. Ты приехала в Сибирь разыскивать меня — ты, и никто другой. Ты пыталась добиться моего освобождения. Ты тайно переправляла мои труды в свободный мир. В течение двадцати лет ты была моим лучшим другом.
Эти слова тронули Таню до глубины души. Она никогда не смотрела на их взаимоотношения под этим углом зрения.
— Спасибо тебе за такое признание, — сказала она.
— Это не больше чем правда. Я никуда не поеду. Конечно, если ты не поедешь со мной, — добавил он.
