Петля и камень в зеленой траве. Евангелие от палача - Вайнер Аркадий Александрович
Медленными, будто ленивыми движениями достал он из пачки американскую сигарету «Лаки страйк», чиркнул зажигалкой, и я видел в этой ленивой медлительности сноровку лесного зверя, притаившегося на засидке.
– Итак, геноссе Хваткин, сдается мне, как заповедывал Екклезиаст, пришла пора уклоняться от объятий…
Я благоразумно промолчал.
– Вы понимаете, что сейчас будет происходить? – наклонился он ко мне через стол.
На всякий случай я сдержанно развел руками:
– Думаю, что этого никто не знает…
– Ну почему же? – пожал плечами Крутованов. – В целом это нетрудно себе представить. Все, похоже, станет как в свидетельстве дьяка Ивана Тимофеева о смерти великого государя Ивана Грозного.
Он замолчал, рассматривая внимательно свои полированные ногти, и я осторожно спросил:
– Есть указание относительно нас?
Крутованов хмыкнул:
– Да, по-видимому… Иван Тимофеев написал: «Бояре долго не могли поверить, что царя Ивана нет более в живых. Когда же они поняли, что это не во сне, а действительно случилось, вельможи, чьи пути были сомнительны, стали как молодые». Вот так! Нам это надо учесть…
– А что мы можем сделать? – аккуратно поинтересовался я.
– Ну, для начала хочу вас порадовать. Завтра в кабинет напротив – вместо Семена Денисыча Игнатьева – придет новый министр…
Я дернулся в его сторону:
– Кто?
– Лаврентий Павлович Берия, – невозмутимо, не дрогнув ни единой черточкой, сообщил Крутованов. – С сегодняшнего утра нашего министерства вообще не существует…
Я замер:
– То есть как?
– Принято решение ликвидировать Министерство госбезопасности. Оно вливается в Министерство внутренних дел на правах Главного управления. Новое министерство возглавит член Президиума ЦК КПСС, первый заместитель Председателя Совета Министров Лаврентий Павлович Берия.
Я терпеливо выдержал паузу, прежде чем спросил:
– Какие из этого следуют для нас выводы?
Я понимал, что Крутованова ни в какой мере не интересуют мои суждения. Я должен был только соответствующим образом реагировать на его реплики. Вообще, это был не разговор, а инструкция, обязательная для выполнения. Ни о чем не напоминая, Крутованов настойчиво указывал на нашу с ним связанность придуманным и реализованным делом врачей.
– У нас есть два возможных способа существования, – сказал Крутованов, покручивая на столе зажигалку. – Первый – терпеливо ожидать развития событий, и, уверяю вас, развиваться они будут для нас весьма неприятно. Второй путь – активно поучаствовать в происходящих событиях…
– Это каким образом?
– Каким образом? – медленно переспросил Крутованов и внимательно посмотрел на меня, будто еще раз оценивал – пригоден я для серьезной работы или тратит он попусту время. – Надо сделать кое-какие пустяки, чтобы по возможности обезопасить наше будущее…
– Я готов, – кивнул я.
– Хочу пояснить… Песенка моего выкормыша Рюмина и всей вашей уголовной компашки спета. Вопрос времени, и притом очень короткого. Я с вами так откровенен потому, что мне нужна ваша помощь. Во всем этом доме, – он сделал рукой широкий круг вокруг себя, – я не склонен доверять никому, а вам в особенности. Но я полагаюсь на вашу сообразительность и думаю, что вы отдаете себе отчет в общности некоторых наших интересов. Не скрою от вас, я очень внимательно прочитал ваше личное дело…
– Спасибо, – прижал я руку к сердцу.
– Не трудитесь благодарить. Так вот – я пронаблюдал в вашей карьере некоторую эволюцию. Раньше вы были нашим Скорцени, потом постепенно вы перешли на роль Эйхмана.
Он сделал паузу, и я незамедлительно включился:
– Сергей Павлович, разрешите доложить! Я совершенно не подхожу на роль Эйхмана. Если кто-то станет разбирать эту историю, то Эйхманом у нас будет Рюмин. Я человек не честолюбивый, никогда начальству на глаза не лез и в деле не фиксировал своего участия – ни в допросах, ни в обысках, ни в очных ставках. Я даже обзорных справок не писал…
Крутованов засмеялся:
– Я это заметил! И одобряю. Вся эта история с еврейским заговором уже умерла. И похоронит ее в ближайшие дни Берия…
– Почему вы так думаете?
– Политика, – пожал плечами Крутованов. – Как это ни смешно, но Берия выступит сейчас выдающимся жидолюбом и юдофилом. Я глубоко убежден, что очень скоро он прикроет это дело. Поэтому ваша задача – опередить его и организовать ликвидком…
Я долго смотрел в его ледяные серо-стальные глаза:
– Как вы это себе представляете?
– Ну не мне же объяснять вам детали! – сказал Крутованов. – Вы ведь человек опытный. Нужно, чтобы исчезли Лютостанский и ваша возлюбленная свидетельница Людмила Гавриловна Ковшук. С сегодняшнего дня в связи с похоронами Вождя в Москве начнутся невиданный бардак и неразбериха. Используйте это время. Судьбу Рюмина я беру на себя. Об этом не думайте. Вам ясно?
Я кивнул.
– Вы согласны? Готовы? – напирал на меня, обжигая ледовитым взглядом, Крутованов.
– Да, я готов. Я это сделаю.
– Это не приказ, – вдруг мягко, тихо сказал Крутованов. – Это мой добрый товарищеский совет. Нам надо пережить наступающие времена. Считайте, что мы – действующий резерв. До времени мы должны уйти в подполье. Без нас все равно не обойдутся, вспомните когда-нибудь мое слово…
– Да, конечно, обязательно, – согласился я. – Хорошо бы только дотянуть до этих времен…
– Дотянете, – заверил Крутованов, встал с кресла, не спеша прошелся по кабинету, потом остановился против меня и, лениво покачиваясь с пятки на мысок, медленно сказал: – Делайте то, что я вам говорю, и тогда дотянете. Вместе дотянем…
Я поднялся, и вдруг этот ледяной злыдень совершил невозможное: он обнял меня за плечи! Тепло, товарищески говорил он, провожая меня к дверям:
– Запомните, Хваткин, на всю жизнь: главный подвиг Одиссея в том, что он выжил… Этот любимый школьный герой – трус, провокатор, грязный прохвост и изменник… Но он пережил всех, улеглась пыль веков, и Одиссей остался в памяти потомков умным, бесстрашным, благородным героем… Надо только выжить…
Я выполнил его завет – дотянул. Мы вместе дотянули. Он сейчас – замминистра торговли. А я мчусь через мокреть и ночь на встречу с Сенькой Ковшуком.
В коридоре неподалеку от приемной Крутованова тосковал, душой теснился, дожидаясь меня, Лютостанский. Он был уверен, что я принесу какие-то чрезвычайные новости, руководящие указания, ориентиры на будущее. Но он и представить себе не мог, какие черезвычайные новости и указания для него лично я нес от заместителя министра. Я хлопнул его по плечу и тихонько сказал:
– Ничего! Не боись, все будет в порядке…
Он заискивающе смотрел мне в глаза, и на лице его, как холодец, дрожал вопрос: пора переметнуться от Миньки? Или еще можно подержаться за прежнего благодетеля?
Я остановился, изображая глубокую задумчивость:
– Где же нам посидеть? Покумекать необходимо…
– А что надо? – готовно подсунулся Лютостанский.
– Да должны мы с тобой изготовить один хитренький документ, – усмехнулся я. – Это будет ловкий крюк твоим друзьям – медицинским жидам… – Потом махнул рукой: – Нет, здесь сегодня нам никто не даст работать, тут будет светопреставление. Вот что, Лютостанский, мы, пожалуй, поедем к тебе домой. У тебя никого нет?
– Конечно нет, – развел руками Лютостанский. – Вы же знаете, я человек холостой, бытом не обремененный.
Мы вместе зашли ко мне в кабинет, и я достал из сейфа бутылку коньяка, положил ее в карман реглана.
– У тебя дома закуска найдется? – спросил я.
– О чем говорите, Павел Егорович! – обиделся Лютостанский. – Мы ж вчера только паек получили…
– Тогда – тронулись…
Мы ехали на моей машине через серый, напуганный, загаженный город, притихший перед большой бедой. Свернули с Пушечной на Неглинку, и навстречу нам уже текла к центру людская река – тысячи людей собирались прощаться со своим любимым истязателем. С трудом выбрались с Трубной площади, и мне тогда в голову не могло прийти, что через несколько часов в этой городской воронке в течение подступающей ночи будет убито, раздавлено, растерзано больше тысячи человек. Прекрасная тризна уходящего Великого Мучителя.
