Сердце Бонивура - Нагишкин Дмитрий Дмитриевич (книги TXT) 📗

— Эй, друг! — крикнул он негромко.

Насупленный напарник показался над бортом. Виталий спросил его:

— Слыхал?

— Ну?!

Виталий пожал плечами.

— Не понимаю, чего вы его терпите? Расскажи ребятам. Убрать этого гада нужно.

Парень вдруг расплылся в широчайшей улыбке, которая осветила его замызганное лицо. Чёрной рукой он взъерошил свои русые волосы, выбившиеся из-под кепки, и сказал:

— А я думал, ты…

Виталий усмехнулся:

— Индюк тоже думал.

Соколов заметил:

— Мы давно за этой шкурой следили. Улик не было. Что-то он с тобой больно быстро вкапался.

— Ну, видит молодого, «неиспорченного» рабочего! — расхохотался Виталий. — Знаешь, и на старуху бывает проруха!

Напарник натянул кепку на глаза.

— Ладно!

Незадолго до конца работы он попросил Виталия поработать одного, сам же ушёл. Виталий заметил, как он разговаривал с мастерами.

Поздним вечером Виталий и Пужняк возвращались из депо домой.

Огромная, неправдоподобно оранжевая, будто нарисованная луна тяжело выкатывалась из-за силуэтов зданий, словно нехотя подымаясь вверх. Густые тени лежали между вагонами. Они скрадывали очертания составов, путей, делая их неузнаваемыми.

Молодые люди шли медленно. Вечерняя прохлада после деповской копоти и духоты была приятной.

Невдалеке запыхтел паровоз. Потом он сконтрпарил [8] . Раздался лязг буферов, перестук колёс на стыках рельсов. Вдруг пронзительный крик пронёсся над путями. Затем все стихло.

— Никак кого-то зарезало! — встревоженно ахнул Алёша.

Он бросился по направлению крика. Длинные чёрные тени мгновенно поглотили его фигуру. Со всех ног Виталий полетел за Пужняком.

На третьем пути, у маневрового состава, озарённая багровыми вспышками факела, бросавшего кровавые блики на рельсы, сгрудилась небольшая толпа. Сдержанные возгласы, сумрачная неподвижность людей, глядевших на что-то под колёсами товарного вагона, заставили Алёшу и Виталия броситься туда.

— Что случилось? — спросил Пужняк тревожно.

— Кашкин под поезд угодил! Шёл-шёл, поскользнулся — и каюк! — ответил ему незнакомый голос.

На следующий день обнаружилось, что Кашкин был не совсем простым мастером. Обычно в несчастных случаях дело ограничивалось составлением протокола. Тут же наехала целая комиссия: железнодорожное начальство, прокурор, какие-то военные, наконец, японский офицер. Комиссия заседала в проходной будке броневого цеха. Рабочих, оказавшихся вблизи места происшествия, вызывали поодиночке, расспрашивая об обстоятельствах смерти Кашкина. Виталий забеспокоился: ему вовсе не хотелось лишний раз сталкиваться с каким-либо начальством. Он, нахмурясь, ожидал вызова:

Антоний Иванович подошёл к Бонивуру.

— Чего зажурился? — спросил он Виталия.

— Юноша повёл плечом.

— Не люблю по начальству таскаться, Антоний Иванович! — ответил он. — Не с руки мне с ними толковать!

— Это можно устроить! — понимающе сказал мастер. — Мы с Алёшей разговаривали уже. Никто тебя не называл.

Допрос не дал никаких результатов. По показаниям выходило, что Кашкин во время работы иногда прикладывался к чарочке, часто к вечеру доходя до «третьего взвода»; шёл навеселе и на этот раз; видно, закружилась голова, и он попал под колёса маневрового состава.

Потом рабочих собрали на площадке у входа.

Военный прокурор сказал, что этот случай очень подозрителен, что не первый раз здесь погибают мастера, которые не уживаются с рабочими.

Толпа зашумела. Из задних рядов донеслись выкрики:

— Мастер мастеру рознь!

— Сыскных дел мастера!

— Когда рабочий пострадает, никого это не интересует, а тут, вишь, какое представление!

Прокурор обратил негодующее лицо к начальнику депо. Тот замахал руками на кричавших. Однако шум не прекратился. Передние угрюмо молчали. Задние продолжали:

— Довольно людей мурыжить!

— Скажите спасибо, что одной собакой меньше стало!

Начальник депо вскочил на инструментальный ящик.

— Тише! Тише, господа!

— Мы не господа, а рабочие! — крикнул кто-то.

— Тише! С вами хочет говорить господин Суэцугу, представитель японского командования!

Начальник депо слез с ящика, вытер потное лицо и исчез за спинами военных. Из группы выступил японец. Он надменно выпрямился, свысока, насколько позволял его маленький рост, оглядел собравшихся.

— Зачем кричать? — сказал он, старательно выговаривая слова. — Кто кричит, тот плохо работает!

— Уж чего бы лучше вам было: работай — молчи, помирай — молчи! — опять крикнул кто-то.

Японец снисходительно улыбнулся.

— Молчание — золото! — сказал он, видимо, щеголяя знанием русского языка.

— Вот ты и помолчи! — раздался тот же голос.

Толпа одобрительно загудела. Суэцугу, приняв прежнее выражение, продолжал наставительно:

— Это странно, что когда мы хотим выяснить, как погиб ваш товарищ…

— Анчутке чёрному он товарищ!

Незнакомое слово заставило японца прислушаться. Он сбился. Потом закончил, выражая крайнее недоумение:

— …вы не хотите этого!

Алёша Пужняк, стоявший впереди, глядя прямо в рот японцу, крикнул:

— А вы бы лучше выяснили, как погибли наши товарищи — Лазо, Сибирцев и другие. Не забыли? В двадцатом году?

Японец сморщился.

— Как это может быть, — продолжал он, словно не слыша замечания Алёши, — чтобы человек мог попасть под поезд?

Алёша опять вставил:

— А как может быть, чтобы человек попал в топку паровоза, а?

Стоявший рядом Антоний Иванович дёрнул Алёшу за рукав.

У Суэцугу испортилось настроение. Он оставил попытку договориться с рабочими. Уже другим тоном выкрикнул:

— Вы не можете соблюдать порядок! За вами надо смотреть. Мы поручили вам военный работ. Теперь мы поставим военный охрана… Вы не есть хоросо рабочи!.. Вот!

Разгорячась, он стал прохаживаться перед толпой. Глядя в амбразуру вагона, Виталий увидел японца. Лицо его показалось Виталию знакомым. Он стал припоминать, где видел его. Память тотчас же воскресила апрельский день 1918 года, когда чудесно преобразившийся из парикмахера в японского офицера Жан указывал японскому отряду здание гимназии, занятое под казарму.

После заявления Суэцугу комиссия отправилась восвояси. Едва члены комиссии повернулись к выходу, Алёша засунул два пальца в рот и по-разбойничьи свистнул. Свист прокатился по цеху. Суэцугу нервно обернулся. Алёша сделал наивные глаза. Тотчас же засвистели в другом месте. Так, провожаемая свистом, комиссия дошла до ворот. Напоследок, когда члены комиссии переходили полотно, кто-то с недюжинной силой пустил по нему вагонный скат. Скат, легонько подскакивая, чуть слышно звеня, многопудовой катушкой, помчался к выходу из цеха. Члены комиссии бросились врассыпную, позабыв всю важность, с которой до сих пор держались.

Насмешливый хохот раскатился по цеху.

Алёша разыскал Виталия. Лицо Алёши разрумянилось, он довольно поблёскивал глазами:

— Ну что? Каково?

— Ребята, вижу, боевые, — задумчиво сказал Виталий. К ним подошло ещё несколько человек, прислушиваясь к разговору. — Только несерьёзно все это. Надо дело делать, а не свистеть да скаты катать.

Соколов ухмыльнулся и подмигнул окружающим.

— А ты покажи настоящее дело!

Алёша многозначительно сказал:

— Антонов-то? Он покажет!

К вечеру в цех явилась полурота японских пехотинцев. Они расположились у входа и по тупикам, сменив солдат железнодорожного батальона, к которым рабочие привыкли и с которыми давно не считались.

Японцы стали мерно прохаживаться, держа ружья наперевес.

Алёша окрикнул одного из солдат:

— Эй ты, чучело!

Японец поглядел на Алёшу, но так, словно перед ним было пустое место.

— Зачем вас пригнали-то, а? — спросил Алёша.

— Вакаримасен [9] , — сказал японец.