Сердце Бонивура - Нагишкин Дмитрий Дмитриевич (книги TXT) 📗
Алёша недовольно сказал:
— Отстань, Танька! Зудишь, как муха: люди… люди… Нашла людей!
— Ох, отлупила бы я тебя за такие ответы, Алёшка! — с сердцем сказала Таня, не обнаруживая, впрочем, намерения отступиться от брата. — Тебе не совестно глядеть на меня? Жив был бы отец, разве он заткнул бы уши, когда к нему живой человек обращается?
Алёша прищурился на сестру.
— Тоже мне живой человек… девчонка!
Таня вспылила, в голосе её послышались слезы.
— А я виновата, что на работу меня не берут? Сам-то давно ли на работу попал? Кабы не Антоний Иванович, до сих пор по пристаням бы слонов продавал!.. Хоть бы куда пошла бы! Так не берут — безработными пруд пруди!
Таня замолкла. Виталию слышно было, как она прошлась по комнате, постояла у дверей, потом вернулась к брату. Отодвинула табуретку. Села напротив Алёши.
— Я вам помогать хочу, Алексей! — проникновенно произнесла она.
Алёша опять уткнулся в книгу.
— Кому «вам»? Болтаешь, сама не знаешь что… По-мо-гать! Ходи на посиделки с девчатами, в горелки играй — вот тебе и занятие, коли заняться нечем, а ко мне не приставай!
Таня оттолкнула табуретку так, что та с грохотом полетела на пол.
— Сам на посиделки ходи, голова садовая! Ну, что тебе стоит сказать своим: мол, есть люди, которые хотят работать, просятся… — И Таня вдруг тихо, но решительно добавила: — А то я, знаешь, и сама дорогу-то к дяде Коле найду, смотри!
Алёша даже вскочил от неожиданности.
— Таньча! — У него от испуга перехватило голос. — Таньча! Ты это имя забудь… Даже и во сне не вспоминай! Не твоего ума это дело! Маленькая ты, чтобы это имя вспоминать, язык придержи…
Но не так-то просто было заставить Таню замолчать. Видимо, вытирая слезы, потому что она принялась сморкаться и голос её то слышался ясно, то тускнел, она сказала так, что и Виталий поднялся невольно на кровати:
— Маленькая! Может, ростом не вышла да все понимаю, товарищ дорогой! Ещё тогда поняла, когда батю со двора колчаки повели. До сих пор слышу: «Танюша, дочка, Алексею скажи, пусть ничего не боится, — проживёте, свои помогут… Не плачь, доченька, коли не придётся увидеться!» Сколько мы с тобой голодали, холодали — все пополам; сколько ни просили, ни ходили — так свидания и не дали, гады! Что для них сиротские слезы, что для них, что двое ребят на морозе, как щенята, трясутся!.. Эх, Алёшка ты, Алексей! Не маленькая я!
Таня выскочила из вагона, хлопнув дверью. Алёша засопел…
Броневые поезда ремонтировали в трех тупиках, обнесённых забором. Длинные угольные вагоны-самосбросы шли под корпуса бронированных вагонов. Внутри возводили бетонные камеры со сводчатым потолком и амбразурами на положенных местах, пробивали борта для дверей: выходных наружу и для сообщения вагонов друг с другом. Амбразуры пробивались не только в бетонных камерах, возвышавшихся над уровнем борта на два аршина, но и в корпусе, для стрельбы с колена и лёжа.
Готовые вагоны стояли на запасных путях. Выглядели они внушительно: узкое, длинное чёрное тело, серый верх с угрожающе разверстыми амбразурами. На них ещё не было вооружения. Но и без него каждый из рабочих понимал назначение вагонов.
Виталий принялся за работу с охотой, весело. Его поставили на клёпку. Дело это было знакомо ему ещё со времени работы в мастерских Военного порта, и он сразу показал себя умелым клепальщиком.
Кроме старшего мастера Шишкина, кадрового первореченского деповского, за работами по ремонту бронепоезда следили ещё пятеро мастеров — двое деповских и трое из управления коменданта гарнизона. Последние носили военную форму с погонами инженерного ведомства. Рабочие считали их шпионами. В их присутствии прекращались всякие разговоры. Один из деповских, Кашкин, также был у железнодорожников на подозрении. За ним, не сговариваясь, следили, избегали вступать с ним в беседу. Был он человек новый, пришёл в депо недавно, но за ним уже потянулся слух: наушник, ябеда, стукач.
Обо всем этом Виталию сообщил Пужняк.
Что касается остальных мастеров, то они были недовольны своей работой, тормозили её. Усилия их не были организованы, действовали они на свой страх и риск, осторожно и не всегда умело. Однако их поведение служило доказательством того, что в депо обстановка вполне подходила для выполнения намерения, с которым Бонивур явился на Первую Речку.
С первого же дня Виталий обогнал на клёпке всех своих напарников. Те присматривались к нему, но молчали. Антоний Иванович вечером подошёл к юноше.
— Ну, как работаете?
— Ничего, — весело ответил Виталий. — Только, вижу я, клепальщики не торопятся.
Старший мастер посмотрел на него.
— Да-а, наша работа такая: поспешишь — людей насмешишь! — ответил он. — Дело серьёзное делаем.
— Вот я и говорю, торопиться надо! — сказал Виталий.
Антоний Иванович не спеша закурил.
— Когда надо будет поторопиться, сам скажу! — заметил он с особым выражением. — А ты пока к ребятам присмотрись… Да горячку не пори!
На другое утро Виталий с прежним жаром принялся за работу. Он ловко обрабатывал торцы заклёпок, обгоняя других клепальщиков. Напарник его, Федя Соколов, сидевший внутри вагона, высунулся из-за борта. Он непонимающе смотрел на Виталия.
— Слышь, голова! Куда ты, к черту, торопишься?
— А что? — невинно спросил Виталий.
По виду напарника заметно было, что тот взбешён, и не миновать бы Бонивуру забористой ругани, если бы в этот момент к ним не приблизился один из контролёров управления коменданта. Напарник метнул на Виталия сердитый взор, чертыхнулся и исчез в корпусе. Когда контролёр прошёл, рабочий опять высунулся.
— Что, что-о? — передразнил он Виталия. — Ты думаешь, тебя на этой чёртовой телеге под венец, что ли, повезут? Я тебе хочу сказать вот что: нам умников да сволочей не надо… японских прихлебаев! Понял? А то живо загремишь отсюда…
Многое ещё, видно, хотел сказать рабочий, но ему опять помешали — незаметно подошёл Кашкин. Он слышал последнюю фразу и многозначительно погрозил рабочему.
— Поменьше языком болтай! — строгим голосом сказал он, и глаза его зло сверкнули из-под белесых ресниц.
Соколов сплюнул и скрылся в корпусе. Кашкин, уже приметивший, что Виталий работает споро, не в пример другим, понизив голос, обратился к нему:
— Хорошо работаешь! Очень хорошо… Видно, не такой висельник, как эти! — кивнул он в сторону напарника. — Лается?
— Не без этого! — ответил Виталий.
— А пошто? — заговорщицки наклонился Кашкин к юноше.
— Да, говорит, зря гоню!
— Им бы, лентяям, семечки лузгать да с девками балясы точить! — сказал Кашкин с отвращением. — Работа срочная, военная! Господин Суэцугу торопит, а они тянут… как мёртвого кота за хвост! — Неожиданно он спросил шёпотом: — А ещё что говорил твой напарник?
— Да я не слушал! — простодушно ответил Виталий!
— А ты послушай, — ещё тише произнёс Кашкин, опасливо оглядевшись. — Потом мне скажешь. А?
— Да… неловко как-то! — поёжился Виталий.
— А я тебе в ведомости выработку подыму… А?
Виталий искоса посмотрел на Кашкина. Напускная его простоватость обманула мастера; лицо Кашкина изобразило жадное любопытство и ожидание. «Ну, подлюга!» — подумал Бонивур.
— Подумать надо, — сказал он медленно, словно расценивая, стоит ли овчинка выделки. — Выработку-то поднимать не след бы, заметно будет…
— Ну-ну, подумай! — скороговоркой выдохнул Кашкин, видимо, обрадованный тем, что новичок оказался податливым. — А что касаемо денег, можно и чистоганом… А?
«Так! Значит, ты мастер на все руки», — ответил про себя Виталий. Кашкин опять заглянул ему в глаза.
— Так ты слушай, что говорить будут… А я к тебе завтра опять подойду. А?
— Можно и завтра! — ответил Виталий.
Кашкин исчез так же незаметно, как и появился. Виталий нагнулся и под вагоном последил, как удалялся мастер. Потом тихонько стукнул по корпусу, давно приметив, что к пробою заклёпки прижато ухо напарника.
