Угрюм-река - Шишков Вячеслав Яковлевич (читать книги онлайн бесплатно серию книг .txt) 📗
– Ах, дорогие! Ах, желанные!.. – закричали встречавшие бабы и девицы. – К нам! Ко мне!.. Нет, у меня спокойней, ко мне, соколики мои... – оттирая одна другую локтями, наперебой зазывали они рабочих.
Филька Шкворень соскочил с телеги, взял свой мешок и с независимым видом пошел вперед, в село. Одет он в рвань и ликом страшен, за ним никто не увязался, никто не желал иметь его своим гостем: «Голодранец, пропойца, шиш возьмешь с него».
Однако догнала страшного бродягу маленькая, по девятому годку, девчоночка Акулька. Загребая косолапыми ножонками пыль, оправляя на голове голубенький платочек, она забежала Фильке навстречу и, пятясь пред ним, квилила тонким, как нитка, голосом:
– Ой, дяденька, ой, миленький!.. Пойдем, ради Бога, к нам... Мы тебе оладьев испечем, мы тебе пельменев сделаем. У нас тыща штук наделана. Мы тебя в баньку...
– Прочь, девчонка!! Затопчу.
Акулька отскочила вбок и, быстро помахивая тонкой левой ручкой, побежала рядом с бородатым дяденькой.
– Ты не серчай, дяденька... Мы хорошие... Мы не воры, как другие прочие. Мы тебя побережем, дяденька миленький. Целехонек будешь... Мамка все воши у тебя в головушке выищет, лопотину зашьет, бельишко выстирает...
Акулька расшвыряла все слова, все мысли и не знала теперь, чем ульстить страшненького дяденьку. Фильке Шкворню стало жаль девчонку, остановился, спросил ее в упор:
– А девки у вас есть?
– Есть, дяденька!.. Есть, миленький! – с задором прозвенела она.
– Кто жа?
– Я да мамка!
Воспаленные, с вывернутыми веками, глаза бродяги засмеялись. Он сунул девчонке пять рублей, крикнул:
– На! Марш домой, мышонок!!
Сердце девчонки обомлело и сразу упало в радость. Цепко держа в руке золотую денежку, она засверкала пятками домой.
– Эй! Людишки! – зашумел бродяга. – Тройку вороных! И чтоб вся изубанчена лентами была... Филька Шкворень вам говорит, знатнецкий богач! Вот они, денежки. Во... Смотри, людишки!.. – Он тряс папушей бумажных денег и, как черт в лесу, посвистывал.
– Сейчас, дружок, сейчас. – И самые прыткие со всех ног бросились к домам закладывать коней.
А там, на берегу реки, возле пристани, где пыхтел пароход и темнела неповоротливая громада баржи, встречали подплывший плот с народом. Посреди плота на кирпичах – костер. Густой хвост дыма, подкрашенный у репицы розоватым светом пламени, кивером загибал к фарватеру реки, сливаясь с сумеречной далью. Громовские рабочие зашевелились на плоту, вздымали на спины сундуки, мешки, инструменты, соскакивали в воду, лезли на берег.
– Эй, сторонись! – гнусил безносый, круглый, как шар, дядя, карабкаясь с плота по откосу вверх. – Не видишь, кто прибыл?.. Я прибыл! Тузик...
Он был колоритен своим большим, широкоплечим, с изрядным брюхом, туловищем и потешно короткими толстыми ногами, обутыми в бархатные бродни со стеклянными крупными пуговицами. Синяя поддевка, как сюртук старовера-купца, хватала ему до пят и похожа была на юбку. Толстощекое, медно-красное, все исклеванное оспой лицо его безбородо и безусо, как у скопца, и голос, как у скопца же, тонкий. Вместо носа – тестообразный, лишенный костей кусок мяса с остреньким заклевом, повернут влево и крепко прирос к щеке, а справа торчала уродливо вывороченная черная ноздря. Он очень падок до баб, и бабы любили его: богат и хорошо платит.
– Эй, женки! Принимайте Тузика!
К нему бросились высокий с льняной бородой мужик и краснощекая, в крупных сережках обручами, ядреная вдовуха Стешка.
– Тузик!.. Исай Ермилыч... Здорово, дружок!.. – Оба схватили безносого в охапку и стали, не брезгуя, целовать его, как самого родного человека.
Подбежала другая, такая же ядреная баба Секлетинья и тоже норовила влепить безносому поцелуйчик в широкий, толстогубый рот.
– Исай Ермилыч! – орала она, как глухонемому. – Неужто не вспомянешь Секлетинью-то свою, неужто не удостоишь посещеньем?
– Удостою. Всех удостою! – гнусил Тузик. – У меня на баб слюна кипит. Шибко сильно оголодал в тайге... Эй, народы! Сукно есть красное?
– Нету, Исай Ермилыч...
– Бархат есть?
– Нету и бархату, Исай Ермилыч! Есть, да не хватит... Извиняемся вторично.
– В таком разе вот тебе деньги... Живо тащи три кипы кумачу. Не желаю по вашей грязной земле чистыми ножками ступать.
Мужик с первой, похожей на разжиревшую цыганку бабой помчались бегом в лавку, а к Фильке Шкворню тем временем подкатили три тройки с бубенцами, в лентах.
– Вези по всем улицам и мимо парохода! – скомандовал Филька и залез в первую тройку. – А достальные кони за мной, порожняком...
Развалившись, как вельможный пан, бродяга героем-победителем посматривал на шатавшихся по селу гуляк и, под лязг бубенцов, подпрыгивая на ухабах, кричал громоносным голосом:
– Не сворачивай! Топчи народ!!
– Эй, ожгу! – драл мчавшуюся тройку простоволосый ямщик-парень. – Берегись!! Пузом глаз выткну!..
Все шарахались от тройки, как от смерти. Хохот, ругань, свист. Пыль столбом, звяк копыт, встряс на ухабах, ветер.
– Топчи народ!.. – пучил глаза Филька. – Сто рублей за человека...
Ямщик закусил губы и, не взвидя света, огрел подвернувшуюся старуху кнутом, а валявшегося пьяного мужика переехал поперек.
– Топчи народ!
– Топчу!..
А когда на крутом повороте ямщик оглянулся, Фильки Шкворня в экипаже не было.
...Принесенные три кипы кумачу расстилали перед Тузиком красненькой дорожкой, ровняли эту дорожку сотни рук. Дорожка добежала до угла и сразу призадумалась: куда свернуть. Три семьи горели алчностью залучить Тузика к себе: одни тащили дорожку прямо, другие старались загнуть ее влево, третьи, вырывая кумач из рук, гнали дорожку вправо. Зачалась ссора, а за ссорой мордобой. Сбегался народ.
– Тузик прибыл, Тузик.
Шарообразный, упоенный почетом спиртонос, приветствуемый орущей «ура» толпой, потешно-величаво плыл по красненькой дорожке, милостиво раскланиваясь с народом, как царь в Кремле с Красного крыльца, и горстями швырял народу серебряную мелочь. Синяя поддевка, как шлейф юбки, заметала за ним след, и голубая дамская шляпа с павлиньим пером лезла на затылок. Доплыв до угла, где драка, Тузик приостановился, захихикал на драчунов, как жеребчик, и, махнув правой рукой, все пальцы которой унизаны дюжиной драгоценных перстеньков, тонким голосочком прогнусил:
– Перво-наперво веди дорожку к Дарье Здобненькой. К прочему бабью по очереди, ночью.
Фильку Шкворня, валявшегося на дороге, попробовала было подхватить к себе другая тройка. Но бродяга, держась за ушибленную голову, испуганно кричал:
– Боюсь! Не надо... Изувечить хотите, сволочи!.. Неси на руках вон к той избе.
Из новой, чисто струганной избы, куда торжественно понесли, как богдыхана, Фильку, выскочили навстречу дорогому гостю старик хозяин и два его сына с молодухой.
– Милости просим, гостенек!.. Не побрезгуйте... – кланялись хозяева. – Варвара, выбрасывай половики, стели ковры, чтоб ножки не заляпал гостенек... Шире двери отворяй!..
– Что, в дверь?! – гаркнул Филька, как филин с дерева, держась за шеи двух высоких, дюжих мужиков: они переплели в замок свои руки, бродяга важно сидел на их руках, как на высоком кресле, а сзади хмельная, с фонарем под глазом, баба усерднейше подпирала ладонями вывалянную в грязи спину Фильки:
– Не упади, родной...
– Неужто ты, старый баран, думаешь, я полезу в твою дверь поганую? Не видишь, кого принимаешь, сволочь?! Руби новую!.. Руби окно!
Старик хозяин в ответ на ругань со всей готовностью заулыбался, шепнул одному сыну, шепнул другому, посоветовался глазами со снохой и, низко кланяясь Фильке, молвил:
– Дороговато будет стоить, гостенечек желанный наш. Изба новая, хорошая.
– За все плачу наличными! – И Филька, по очереди зажимая ноздри, браво сморкнулся чрез плечи державших его на воздухе великанов-мужиков.
– Которое прикажете окошко-то? – подхалимно спросил старик хозяин.
– Середнее.
– Петруха! Степка!.. – взмахнув локтями, засуетился старик, словно живой воды хлебнул. – Орудуй!.. Момент в момент чтобы... Варвара, лом!
