Угрюм-река - Шишков Вячеслав Яковлевич (читать книги онлайн бесплатно серию книг .txt) 📗

– У тебя такое настроение, Ниночка, как будто ты решила сегодня ночью покончить с собою, – громко, подчеркнуто, чтоб все запомнили эти слова, произнес Прохор.

– Да, пожалуй, – глубоко передохнув, безразлично ответила Нина. – Адольф Генрихович, налейте мне коньяку...

...Поздно вечером из конторы сообщили Прохору Петровичу, что четыреста землекопов с лесорубами заявили об уходе с экстренных, не терпящих отлагательств работ: все они собираются к Нине Яковлевне на ее новые графитные разработки.

– Не пускать, не пускать!! – вне себя заорал в телефон Прохор. – Я собственноручно расстреляю из пушки всех их, мазуриков, вместе с Куком, вместе с графитным прииском!..

И Прохор Петрович, отшвырнув трубку аппарата, в изнеможении повалился в кресло.

– Нет, что она, проститутка, со мной делает?! Что она делает?!! – стонал он, надавливая на левый глаз ладонью: ему казалось, что глазное яблоко выкатывается из орбиты, а хохлатая бровь неудержимо скачет вверх-вниз, вверх-вниз. Действительно, нервный тик передергивал мускулы его лица.

– «Итак – бритва...»

Прохор Петрович вздрогнул, вытаращил глаза на узывчивый, такой неприятный голос. Возле камина темнел клоун в черном подряснике с наперсным крестом и в голубом берете.

– А-а-а, ты? – выдохнул Прохор, и видение рассеялось.

Прохор попробовал бритву на ноготь. Бритва острая. Сунул ее в карман. Вышел в сад, прошелся. Голубела ночь. Холодновато было. Лунные тени расплескались по песчаным дорожкам. Георгины в росе. Холодновато. Месяц желт. Небо бледное, звезды белые. Холодновато. Холодно... Бррр... Дом спит, огней нет. Спит Нина. Вернулся в дом на цыпочках. Часовых на крыльце, по!углам, у ворот не заметил. Вспомнил о них, когда входил в кабинет. Дверь чуть скрипнула. Ему показалось, что скрипит зубами черкес. Надо бы спросить караульных. Где же они? Надо бы осмотреть беседку в саду: не притаился ли там Ибравим.

– Да нет же! Ибрагим убит, – облегченно сказал сам себе Прохор.

Он сел под окном, приоткрыл портьеру, глядел на месяц. Месяц желтел и подмигивал ему. Прохор пощупал карман. Бритва там, в кармане. Он мог бы задушить жену, но нет... Он лучше ей, сонной, перережет горло, а бритву вложит в руку. Очень естественно. Сама. Ее душевное состояние за ужином – мрачное, унылое, и его ловко, кстати произнесенная фраза, которую все слышали, – и отец Александр, и оба врача, – отводят всякие подозрения от Прохора. И ее ответ: «Да, пожалуй», – ответ тоже все слышали и каждый расшифровал: «Да, пожалуй, я этой ночью покончу с собой». Великолепно, очень естественно. Во всяком случае, он, Прохор, не дурак, он не сумасшедший, он обдумал все здраво. Он делает это сознательно, трезво. Он готовился к этому целый год. Жаль Нину? Да, жаль, но не очень...

– Но я иначе не могу, не могу, – говорил он желтому месяцу. У месяца улыбка шире. – Самый главный «Новый» прииск, знаю, скоро отберут. А может быть, и отобрали уж, только не говорят мне. Всюду убытки. Протасов уходит. Нина разоряет меня. Хочет развивать самостоятельное дело. Она спустит в прорву весь свой миллион. Почему она, дура, думает, что миллион принадлежит ей, а не мне с Верочкой? Когда мы женились, она, дура, стоила три копейки. Я мысленно взял тогда принадлежавший ее отцу миллион и ее, дуру, в придачу к миллиону. Вот и все. Миллион мой. Мне сейчас страшно нужны деньги... Нет оборотных средств... Дура, отдай миллион!

У желтолицего месяца обвисли концы губ, улыбка прокисла, свет стал жалким.

– Ха, Нина... Какая-то Нина, проститутка, божья коровка. Я не верю ей. Я предупреждал несколько раз. Ну, что ж мне делать? Погибнуть самому?.. Но мне себя не жаль, жаль дела. И – быть по сему!..

Прохор шагнул к выходу, изо всех сил приподнял дверь за ручку, чтоб уничтожить скрип, и неслышно вышел в коридор. Прокрался пять шагов, сел на пол, разулся, пошел дальше. Стены коридора дышали на него сонным холодом. Каждое окно, выходящее в лунную ночь, билось, как сердце, ритмично, подпрыгивало в такт шагов Прохора. От стен шли какие-то «чертовы» токи.

Прохор пощупал карман. Бритва на месте. Враждебные токи, вибрации, плясы электронов кружились, плотнели возле входа в покои хозяйки. Потоки одуряющих волн опутали Прохора, влекли его к себе, за собою, в себя, манили в ту половину, где Нина. Он шел и не шел, он спал и не спал. Если внезапно топнуть на Прохора, если крикнуть «стой!» – он со страху упал бы, может быть, умер бы от разрыва сердца. Он был вне воли, не свой, он как лунатик...

Каждый мускул, каждый нерв Прохора подсознательно насторожен до предела. А в помраченную мысль вплеталась бессмыслица: «Врут, что Савоська жив, я Савоську убил ударом камня по башке». Прохор ощутил во рту пряный привкус крови: «Я привык... Убивать не страшно. Все зависит от цели. Если нужно – убью. Человек – животное. Мне не жаль ни одного человека в мире. И себя не жаль».

Прохор прошел столовую, прошел гостиную, миновал будуар, двигался, подобно слепцу, чрез тьму вечную. Он шел и не шел, он спал и не спал.

И вдруг ударило ему в душу, в густую тьму сознания великой силы пламя, очень похожее на стихийный пожар тайги. Прохор-слепец, под ударом огня, мгновенно прозрел и мгновенно вновь ослеп: столь ярко показалось ему тихое сиянье – в мышиный глазок – хвостика лампады.

Кровать и кроватка. Дыханье ребенка спокойно. Нянька дышала вприхлюпку, с бредом. Прохор весь сразу расслаб. «Комната Верочки». Снял со стула какую-то вещь, кажется, туфельки дочки, и сел, вытянув вдоль колен руки.

«Боже мой! Комната Верочки. Но как же я мог перепутать?» Он пучил глаза, пробуждался. Руки дрожали. Николай-чудотворец грозил ему с образа очень строго: «Уходи, наглец, уходи!»

– Кто тут?

– Я, няня, – расслабленным шепотом ответил Прохор и почувствовал – по щекам ручейки. – Я, няня, сейчас уйду... Я к Верочке. Показалось, что она заплакала...

– Нет, барин... Она не плачет. Это попритчилось вам. Она, ангел Божий, спит.

– Да, да... Мне показалось, что плачет она. – И, не утирая слез, а только поскуливая, Прохор тихо вышел.

Шел коридором. Озирался, как вор... Вложил руку в карман. Бритвы не было.

Прошел к себе, дал свет, отворил шкаф и отпрыгнул: из шкафа выскочил бородатый Ибрагим и тоже отпрыгнул в ничто.

– Фу, черт побери!.. – плюнул Прохор. – Себя боюсь. – И плотно захлопнул дверцу зеркального шкафа. Вновь отразился в плоскости зеркала. – Да, такой же бородач, как и черкес. Надо сбрить бороду. Да, да.

Выпил микстуру и лег. Все дрожало в нем и куда-то неслось.

Быстро вскочил, отыскал припечатанный сургучной печатью пакет, вынул записку. Строчки были как кровь:

Прохор Петрович взмотнул головой, весь сжался, весь сморщился и застонал, как заплакал:

– Нина... Жестокая Нина!.. Неужели не жаль тебе Прохора?