Даурия - Седых Константин Федорович (читать книгу онлайн бесплатно без .txt) 📗
У Козулиных дрова еще были, но сено вышло. Дашутка кормила овец и коров соломой и с горечью видела, как худели они от такого корма. Тогда-то и решилась она съездить за сеном, которое стояло у них в зародах в четырех верстах от поселка около тракта на Уров. Мать всячески отговаривала ее от такой затеи, но Дашутка договорилась с казаками, стоявшими у них, что в тот день, когда они будут находиться в заставе, они выпустят ее из поселка.
Однажды после ужина казаки стали собираться на заставу. Уходя, они сказали Дашутке:
— Если хочешь, завтра можешь съездить за сеном. Мы тебя пропустим. Только выезжай пораньше.
Дашутка проснулась задолго до рассвета. На заиндевелых окнах серебрился свет ущербного месяца, в соседних дворах заливисто тявкали собаки. Зевая и потягиваясь, прошлепала она босыми ногами по кухне. На теплом припечке нашарила спички и стала растапливать печь. Сложенные с вечера в печку дрова хорошо просохли и весело запотрескивали, едва она сунула в них пучок зажженной бересты. Дым синей широкой лентой потянулся в трубу. Из трубы тотчас же закапали черные от сажи капли, и она догадалась, что ночью шел снег. Чтобы не марался шесток, положила на него жестяную заслонку. Потом поставила в печку чугунок с водой. Пока умывалась и причесывалась, вода в чугунке запузырилась и запела на разные голоса.
Позавтракав, Дашутка вышла в ограду. За Драгоценкой смутно краснело над белыми сопками небо. В ограде мягко искрился голубой пушистый снег, шевелились черные тени. Высоко в студеной синеве блестела подкова месяца.
Напоив из ведра гнедуху, обмела ей бока метлой, сбила с копыт железным молотком заледенелые комья снега и стала запрягать в приготовленные с вечера сани.
Только выехала из своих ворот, как повстречала Соломониду Каргину. Заслонясь от резкого ветра черной варежкой, Соломонида крикнула:
— Куда это тебя понесло? Сидела бы лучше дома. Партизаны, того и гляди, опять заявятся. Подымут они перепалку с нашими, и очутишься ты между двух огней.
— Я до партизан вернуться успею. Они ведь только по обогреву ездят, — ответила Дашутка, подымая воротник козлиной дохи.
Макушки сопок ярко алели, когда Дашутка была уже у своего зарода. Зарод с наветренной стороны забило высоким сугробом. На сугробе виднелись вмятины волчьих следов. Она опасливо огляделась по сторонам. Две вороны с простуженным карканьем пролетели над ней к поселку. Она скинула с себя доху, взяла с саней вилы и по заледенелому сугробу поднялась на зарод. Очистив от снега овершье, с трудом разворошила его и стала накладывать воз прямо с зарода. Ветер все время мешал ей. Он парусом надувал ее широкую юбку, бил по лицу концом полушалка, рвал сено с вил. Ей приходилось всячески ухитряться, чтобы сохранить равновесие и удержать в руках тяжелые навильники, с которых сыпалась на полушалок и за воротник колючая труха.
Занятая делом, она не заметила, как к зароду подъехали партизаны на покрытых инеем лошадях, все в дохах и косматых папахах.
— Здорово, молодуха! — гаркнул у нее за спиною насмешливый голос.
Она вздрогнула, и сено с вил упало. Его тотчас же подхватило ветром, развеяло во все стороны.
— Да ты не бойся, не бойся, — сказал пожилой партизан с обметанными инеем бородой и бровями. Другой, помоложе и побойчее, добавил:
— Мы не кусаемся.
— И как это вы тихо подъехали? — спросила Дашутка.
— Такое уж наше дело… А что, белые от вас не ушли?
— Нет, все еще стоят. А вчера к нам новые подъехали.
— И много?
— Кто их знает. Не считала я. Только они всю Подгорную улицу под постой заняли.
— Мужик-то у тебя, молодуха, где? В белых али у нас? — расспрашивал, посмеиваясь, молодой, похлопывая мохнатой рукавицей по седельной луке.
— Его у меня еще в восемнадцатом году под Маньчжурией убили.
Поговорив с Дашуткой, партизаны принялись совещаться. В это время над падью, ярко освещенной солнцем, гулко раскатился ружейный залп. Партизаны повернули и поскакали туда, откуда приехали. Дашутка спрыгнула с зарода и присела на воз. Залпы следовали один за другим. Выглянув из?за воза, она увидела на ближайшей сопке человек тридцать казаков. Стоя, били они навскидку по партизанам. Им удалось свалить под одним из них коня. Она оглянулась. Потерявший коня партизан сбросил с себя доху и попытался бежать. В это время его посадил к себе в седло другой, и они скрылись из виду за сверкающими кустами.
Казаки стали спускаться с сопки к Дашутке. Это ее сильно встревожило. То, что она разговаривала с партизанами, могло обойтись ей очень дорого. В дикой тоске тыкала она вилами в сено, но никак не могла набрать навильник.
Первым к ней подскакал с винтовкой наизготовку урядник, румяный и круглолицый. На нем был желтый полушубок и белая папаха, лихо сбитая на ухо. Скаля в улыбке кипенно-белые зубы, он добродушно спросил:
— Какие это ты с партизанами разговоры разводила?
— Они вязались ко мне с расспросами, не ушли ли вы из поселка.
— А ты им что сказала?
— Сказала, что не ушли. Да они потом это и сами увидели, как начали вы палить по ним, — улыбнулась Дашутка, успокоенная поведением урядника.
Но следом за ним подъехал с казаками длиннолицый и горбоносый хорунжий. Наезжая на Дашутку конем, хорунжий грубо спросил:
— Ты почему без разрешения из поселка выехала? Свидание здесь красным назначила?
— Никому я не назначала никакого свидания.
— Ладно. В штабе разберемся… Плюхин! — приказал хорунжий уряднику. — Помоги этой бабенке увязать воз и веди ее в поселок. А мы поедем посмотреть, куда девались красные.
Хорунжий ударил нагайкой рыжего с белым пятном на лбу коня и понесся на север. Казаки последовали за ним. Урядник слез с коня и стал помогать Дашутке завязывать воз. Он искренне жалел ее и все время твердил:
— Да… Влипла ты с этим чертовым сеном. Офицеры наши такие собаки, что не приведи Бог.
Едва они выехали на дорогу, как возвратился хорунжий с казаками.
— Поживей! — скомандовал он сидевшей на возу Дашутке и хлестнул нагайкой гнедуху.
В поселке Дашутку доставили прямо в штаб полка. Штаб находился в доме Архипа Кустова.
Командир полка полковник Щеглов, тридцатилетний мужчина с голубыми остекленелыми глазами, бабник и пьяница, завтракал, когда к нему явился с рапортом хорунжий. Выслушав его, Щеглов спросил:
— Баба-то хоть добрая?
— Кровь с молоком, господин полковник!
— Приведи ее сюда. — Щеглов оттолкнул тарелку с недоеденной котлетой и начал ходить по горнице, приводя себя в порядок.
Через минуту хорунжий втолкнул Дашутку в горницу и закрыл за нею дверь. Нарумяненное холодом лицо ее горело, руки теребили концы полушалка.
— Ого! — вырвалось у Щеглова. Он бросил в кадку с фикусом окурок папиросы и строго спросил: — Кто ты такая? Большевичка?
— Что вы, ваше благородие! Какая же я большевичка? Отец мой в дружине с самой весны ходит, — глядя на него со страхом и надеждой, торопливо говорила Дашутка.
— Хорошо. Постараемся выяснить, правду ли ты говоришь. А до выяснения будешь находиться под арестом.
— Да что же тут выяснять-то? Вам здесь любой скажет, кто я такая.
Но у Щеглова было свое на уме. Он позвал хорунжего и велел посадить Дашутку в кустовское зимовье под замок. Едва захлопнулась за нею забухшая, обитая кошмою дверь зимовья, как она в полном изнеможении опустилась на лавку и расплакалась. Выплакавшись, принялась ходить из угла в угол, не находя себе места. На голбце стоял небольшой деревянный ящик с сапожными колодками и инструментами. Она принялась рыться в нем и нашла короткий, сделанный из литовки ножик с обшитой кожей рукояткой. Взяла его и спрятала в правый рукав.
Узнав об аресте дочери, Аграфена Козулина кинулась к соседкам, мужья которых находились в дружине. Скоро человек десять их отправились вызволять Дашутку. Это, возможно, и удалось бы им, если бы Щеглов не получил к тому времени срочного донесения о событиях в Нерчинском Заводе.
Когда допущенные к нему казачки все разом принялись кричать, что он напрасно безобразничает в поселке, где большинство жителей ходит в белых, он с матерщиной оборвал их:
