Происхождение боли (СИ) - Февралева Ольга Валерьевна (книги без регистрации полные версии TXT) 📗
— Прекратите этот отвратительный скрип!
— Уже прекратил. Вот вам ваш трон. Кыш с моего.
— Сядьте там сами!
— Нет. Я должен видеть дверь.
Закатив глаза со страдальческим стоном, дама-дух встала, задалёко обошла собеседника, меняясь с ним полюсами, села боком. Долго молчала, тяжело дышала и искала что-то у пояса.
— Веер? — спросил человек и, не дождавшись ответа, раздул пепел (половина полетела в гостью), вытащил из ящика новый лист бумаги и стал складывать его в гармошку, приговаривая, — Вот ведь вроде бы такая никчёмная ерунда, а привыкнешь — и всё… Смотрите, — развернул своё изделье с одного конца, с другого зажимая пальцами, — Сойдёт?… Недостаточно широк?… Ладно. Сам вижу, что дрянь. Но можно нарезать полосок из картона, скрепить гвоздиком, чтоб они могли вращаться…
— Да не нужен мне веер! — оборвала его Анна, маша руками на лицо, — Не мешайте. Дайте мне сосредоточиться.
Если бы она смотрела на него, то увидела бы в глазах тёмного лица холодные хитрые блики.
— О чём же вы думаете, не щадя лба?
— Ищу способа избавиться от вашего общества. Что же мне говорил тот француз?…
— Любовник?
Анна подскочила.
— У меня нет и не будет любовников!!!
— Я не говорю, что ваш…
— Помолчите хоть минуту!
— Но, может быть, я дам вам толковый совет?
— Какой совет!? Вас там не было!
— Как он выглядел?
— … На вид ваш ровесник, белокожий, белокурый, лицо… п-приятное, серьёзное, намного отрешённое. У него очень светлые глаза, а брови и ресницы чёрные, и ещё тонкие чёрные усики. Странно, но мне они показались знакомыми… Он просил вам что-то предать…
— Вещь или весть?
— Ве… Ах! Вот! Он купил и продаёт наш… тот дом… на Пикадилли… помните?
— Да. И что?
— Вы не против?
— Нет.
— … Ну, и почему я ещё здесь? — она выбежала на середину комнаты, голося в потолок, — … Эээй! Заберите же меня отсюда!.. О, мой Бог! Что мне делать!?
— Очевидно, ваша миссия не окончена. Сядьте… Вы ничего не хотите мне сказать — от себя? У вас нет ко мне никаких вопросов?
— Я вполне удовлетворена нашей перепиской.
— А я — нет. Я хочу вас спросить кое о чём…
— По почте.
— Нашу почту перлюстрируют.
— У меня секретов нет.
— Я тоже откровенен, но…
— Вообще-то при вашем стиле жизни вы обязаны иметь и хранить секреты… Зачем вы сообщили мне, что стали карбонарием? Это же тайная организация.
— Я вам доверяю.
Вдруг он самозабвенно рассмеялся.
— Что такое!?
— Я представил себе орден типа масонского, только женский, а вы там — магистресса. И всё как полагается: высокие задачи; теневая, но великая власть; никому недоступные знания, обряды, собственные мифы,… ну, хоть о Белкис, царице Савской. Или Марии Магдалине. Непременно что-нибудь двусмысленное! Иконы Сафо по углам…
— По истине великой целью было бы обуздать вашу дикую, порочную, праздную фантазию. Вы имеете ко мне вопросы, так задайте их!
— Вопросы… Да… Я помню всё, что вы говорили суду, представляю, что занесли в ваш дневник и разбросали в письмах, но вот что вы можете сказать мне лично, только мне…
— Вопросы!
— Что с нами случилось? Кто мы друг другу?
Анна повернулась к собеседнику, навела на него жестокий прищур:
— У вас нет собственных версий? — выговорился с трудом и не сразу.
— Есть… — прозвучало почти робко.
— Так давайте сверим наши воззрения.
— С чего бы начать?… Я всегда думал о вас, как о… Нет, не так… Вы совсем на неё не похожи, но почему-то внушали… и внушаете мне воспоминание… о матери…
— Не продолжайте. Я знаю, что ваше воображение больно, а сердце — умерло…
— То, что я сказал, очень важно! Что-то во мне искало и находило в вас её!
— Итак, вы возомнили, что я — ваша мать, и вели себя со мной так же, как с ней? То есть с ней вы вели себя так же гнусно, как со мной?
— Она меня ненавидела.
— Так не бывает! Мать не может ненавидеть своего ребёнка!
— Почему?
— Это противно природе!
— Как губная помада и туфли на каблуках?
— Не желаю с вами спорить!
— Значит, я прав? Вот! Именно такой взгляд! Ну! Говорите! Рассказывайте!
— Расскажу, — выдавил Анна, сжимая под столом кулаки, — … Вам ведь всегда хотелось лишь одного: чтоб я признала вашу правоту, признала господство зла нам миром, невозможность счастья и любви. Я противилась, я старалась вас разубедить — из любви к вам, ради вашего счастья, во имя добра,… но после той пытки, которой вы меня подвергли… я не выдержала — и согласилась с вами — во всём! — и выпустила в сердце ненависть… Не к той несчастной, что стала вашим орудием. К вам — к палачу!.. Тот день… Она не знает его числа… Мы празднуем совсем другой — семнадцатое марта.
— Как? — бестонально шепнул собеседник.
— А вот так!
— Как — вы — празднуете?
Вопрос болезненно отрезвил Анну.
— … По-разному… В прошлый раз ездили в Озёрный край, устроили пикник, катались на лошадях. Папа заказал и устроил фейерверк…
— Красиво это было — над водой? — спросил человек тьмы, просто и бессильно, как вздыхают в последний раз.
Анна схватила себя за горло, стиснула зубы, всхлипнула…
— Ещё бы, — продолжал собеседник, — Ей было весело. Она смеялась.
Ненавистница уронила голову на протянутые в пепле руки и разрыдалась. Её обидчик уставился в потолок, закусив ноготь на левом указательном пальце.
— Я тоже однажды закатил потеху с огнём… В сущности с горя, да. Задумал вечеринку для местных, еды накупил, выпивки, музыкантов нанял, а никто и не пришёл. Наверное, решили, что я по примеру деда изрыл весь сад волчьими ямами и усыпал медвежьими капканами… Идиоты!.. А над озером стоял огромный сухой дуб. Я велел обвешать его кисетами с порохом, оплести фитилями — дальше включите воображение. Бьюсь об заклад, что на утро французы читали в газетах о новом английском мегамаяке. Кстати, это идея: съездите в будущем году к морю. И вообще не держите взаперти…
— Но она ещё мала, — убито ответила Анна, поднимая заплаканное лицо.
— Ничего в жизни нельзя откладывать, ведь она в любой миг может оборваться.
— О, Иисусе! Истреби этот чёрный язык! — взмолилась женщина.
— Пусть сначала опровергнет, — апломбировал собеседник.
— Да кому нужен мир, в котором вы правы!? Вам же самому противно всё, что вы проповедуете!
— Я обличаю.
— То, что никто не в состоянии исправить? Зачем?
— Реальность — это капля из океана возможностей. Мы не имеем права смиряться ни с чем, и честь и хвала вам за всё, что вы сделали со мной. Видит Бог — мы с вами лучшая пара во всемирной истории супружества! Слава вашей бескомпромиссности! Кому нужен мир, который нельзя уничтожить!.. Как же я с вами не прогадал!
— А вы — смиряетесь с моей к вам ненавистью?
— Я в неё влюблён! Это как раз то, что нужно. Жаль только, что она обречена на дистанционную платоничность, и мне не придётся спасть от вас свою жизнь. Боготворю угрозу смерти! На твоих глазах всё срывается с мест, рушатся стены, открываются дали… Вселенная на ладонях! И всё по-настоящему!.. Да, я могу принимать и любить жизнь — когда есть выбор. Почему нет… Назло ей самой… Ну, что вы грустите?
— Я одинока… Пятьдесят проклятий я послала вам за те ночи, когда всё моё тело казалось удушающей опухолью, когда каждая клетка болела тупо, а нервы то тлели, то вдруг вспыхивали…
— Очень верное описание того, что творилась с вашим благоверным к восьмому месяцу совместной жизни.
— Зато вы избавлены от этих страданий теперь, когда мне… Не хочу вас обманывать: со временам мне стало легче переносить мои полнолуния. Но те, первые… Смогу ли я простить их вам?…
— Полнолуния, говорите?… Проклятия?… Вы что же, мой главный соавтор?
— Я, — угнетённо вздохнула Анна, — знаю только одно: люди не должны жить в ненависти друг к другу. Надо стараться сделать друг друга добрей, а мы…
Собеседник потянул носом темноту, потёр безымянным пальцем стеклянную пластину на столе — она тоненько сонно пискнула.
