Закат в крови (Роман) - Степанов Георгий Владимирович (читать полные книги онлайн бесплатно TXT) 📗
В мире не бывает ничего изолированного, не связанного одного с другим если не любовью, то множеством иных невидимых уз. Мир есть огромное сообщество живых и мертвых. Все есть во всем! А раз это так, то Сергей Сергеевич и Инна не выпали из общего круга.
В самом деле, о них думают, скорбят. Их лица сохраняются в душе. Они снятся и каждой вещью, оставленной ими, напоминают о себе.
Ивлев поднялся со скамьи, подошел к могиле Инны.
Вот кого смерть скосила на ранней зорьке. Но нужно сделать все, чтобы ее «журчащий ручеек» звучал в воспоминаниях.
Возвращался Ивлев домой, когда совсем сгустилась тьма, началась непогода холодным дождем глухой осени. На Медведовской улице почему-то не горели фонари, и в темноте то и дело приходилось попадать в лужи. Шинель быстро намокла, оттягивала плечи. Отяжелевшие ноги подгибались. Разгоряченную голову сжимали ледяные обручи. Дождь хлестал резче, холодней, целые потоки воды мчались по улице.
Не имея сил идти без отдыха, Ивлев часто останавливался у заборов и стен домов. Было ясно, если упадешь, то вряд ли поднимешься. Путешествие на кладбище оказалось не по силам. В конце Медведовской, спускаясь по крутому косогору, Ивлев свалился в какую-то яму и тщетно пытался выкарабкаться на тротуар, состоявший из затоптанных в грязь скользких кирпичей, положенных узенькой тропочкой.
Наконец после невероятных усилий, сделанных в крайнем отчаянии, Ивлев выбрался из рва, дошел до булыжной мостовой. Стало понятно: нет на свете ничего унизительней и позорней слабости.
Дрожа от перенапряжения, весь мокрый, в грязи, он едва взобрался по склону Штабной улицы к своему двору.
Ближайшее будущее рисовалось теперь темным, слякотным, ветреным, похожим на этот мокрый, грязный, темный вечер поздней осени…
Глава двадцать вторая
27 октября Ивлев наконец вернулся к исполнению обязанностей переводчика во французской миссии и вечером того же дня вместе с лейтенантом Эрлишем отправился на вечернее заседание рады, происходившее в Зимнем театре.
Обычно вход в театр в таких случаях охранялся лишь двумя казаками-конвойцами, а сегодня почему-то на улице Гоголя у театрального подъезда был выстроен целый дивизион Таманской дивизии.
Казаки этого дивизиона в черных черкесках и с саблями наголо стояли в вестибюле по обе стороны лестницы.
Заседание рады открыл Калабухов и первое слово предоставил атаману.
Филимонов встал за кафедру и сказал, что он должен огласить приказ главнокомандующего вооруженными силами Юга России, только что переданный по телеграфу из Таганрога.
Атаман взволнованно глухим голосом начал читать:
— «В июле текущего года между правительством Кубани и меджлисом горских народов заключен договор, в основу которого положена измена России и передача кубанских войск Северного Кавказа в распоряжение меджлиса, чем обрекается на гибель Терское войско. Договор подписан Бычем, Савицким, Калабуховым и Намитковым с одной стороны и Черномоевым, Гайдаровым, Хадзагоровым и Бамматом — с другой. Приказываю: при появлении этих лиц на территории вооруженных сил Юга России немедленно предать их военно-полевому суду за измену».
Зал встревоженно загудел. Круглое лицо Калабухова вытянулось, побелело.
— Господа! — вскочил с места Иван Макаренко. — Быч, Савицкий, Калабухов и Намитков избранники народа, избранники и лучшие сыны кубанского казачества, лидеры нашего правительства. В июле они нами были посланы в Париж и до сих пор, за исключением Калабухова, ратуют там за наши дела. Арестовывать их никто не смеет как дипломатических посланников нашего суверенного народа. Калабухов, как председатель рады, должен пользоваться всеми правами неприкосновенности. Мы должны всеми средствами и силами ограждать его от каких-либо посягательств. Нет, мы не выдадим нашего Калабухова!..
— Правильно! Правильно! — понеслись возгласы из зала.
Вслед за Макаренко выступили; Бескровный, Манжула, Омельченко, Балабас, Воропинов, Феськов, Роговец, Жук, Подтопельный и Гончаров.
Все они резко осудили приказ главнокомандующего и горячо настаивали на том, чтобы рада потребовала срочной отмены приказа.
Часу в десятом вечера за кафедрой вновь появился атаман.
— Наша парижская делегация превысила свои полномочия, — сказал он. — Она не имела прав без ведома Кубанскогс правительства и атамана заключать договор с меджлисом. Сейчас рада должна осудить делегатов и об этом довести до сведения главнокомандующего…
Конец речи Филимонова потонул в гуле негодующих голосов.
Четыре последующих дня рада продолжала заседать. Калабухов приезжал и уезжал из Зимнего театра под усиленным конвоем казаков Таманского дивизиона, преданных самостийной группе.
31 октября Деникин, получив полную информацию о настроениях, царивших на заседаниях рады, послал в город Кисловодск телеграмму Врангелю следующего содержания:
«Приказываю Вам немедленно привести в исполнение приказание мое — 0167229 и принять по Вашему усмотрению все меры к прекращению преступной агитации в Екатеринодаре, входящем в ваш армейский район».
1 ноября на утреннем заседании рады слово взял офицер из штаба Покровского.
— Командующий тылом генерал Покровский, — объявил офицер, — во исполнение приказа командующего Кавказской армией генерала Врангеля требует немедленно удалить в казармы Таманский дивизион и выдать мне Калабухова. Я должен арестовать его и придать военно-полевому суду как изменника…
В зале произошло сильное движение.
— Нет! Нет! Калабухов наш избранник!
— Мы не выдадим его!
— Но приказ командующего Кавказской армией и распоряжение главнокомандующего должны быть исполнены! — бросил офицер, уходя со сцены.
В полдень выступил с речью Калабухов. Он утверждал, что Деникин своим приказом дискредитирует не только верхушку рады, руководителей ее, но и войскового атамана.
— Приказ об аресте нас, — сказал Калабухов, — это новый террористический акт! Я надеюсь, вы — хозяева Кубани — не допустите свершить над собой и нами насилия. Я предлагаю избрать председателем рады нашего верного кубанца, стойкого, принципиального бойца за наши высокие политические права Макаренко. Он будет так же, как наш незабываемый друг Рябовол, героически бороться!
К вечеру того же дня Иван Макаренко был избран председателем рады и, заняв председательское место, тотчас же обратился к собранию с речью:
— Сегодня здесь утром, с подмостков этой сцены офицер, уполномоченный Покровским, выступил с ультимативным приказом убрать от здания театра Таманский дивизион. Это ту силу, которая нас охраняет от произвола. Нет! — сказал я. Мы не уберем таманцев. Больше того, мы призовем на свою защиту весь народ Кубани, все казачество! А сейчас, дабы могли спокойно заседать и работать, я приказал не только охранять здание с улицы, но и ввести в театр и поставить за кулисы сотню гайдамаков, выставить усиленный караул у всех выходов и входов. Если же Покровский сделает попытку арестовать кого- либо из нас, мы немедленно обратимся к населению с призывом: «Отечество, вольная Кубань в опасности! Берите, кубанцы, оружие в руки, становитесь на защиту Кубанского края, на защиту своего родного правительства».
5 ноября Покровский вновь через офицера своего штаба предъявил требование о выдаче Калабухова, и Филимонов предложил подчиниться этому требованию.
Тотчас же поднялся Макаренко и закричал:
— Вы слышите, атаман рекомендует нам подчиниться незаконному приказу, незаконному, а значит — преступному, унижающему высокое правительство Кубани. Из этого явствует, что войскового атамана у нас нет. Поэтому я предлагаю: передать власть президиуму краевой рады.
— У нас есть атаман… Нужно сменить председателя! — закричал какой-то казачий офицер с балкона.
Лейтенант Эрлиш давно отказался от посещений заседаний рады и почти каждый день посылал Ивлева в Зимний театр с тем, чтобы иметь из его уст полную и правдивую информацию о происходящем в кубанском «парламенте».
