Закат в крови (Роман) - Степанов Георгий Владимирович (читать полные книги онлайн бесплатно TXT) 📗
Несмотря на то что вход в театр охранялся усиленным караулом, президиум рады, желая придать широкую огласку собственным оппозиционным настроениям и речам, приказал беспрепятственно пропускать на свои заседания публику, жаждущую политических сенсаций и зрелищ. И лица обоего пола переполняли места, отведенные для нее, а также представителей печати.
Однажды после председательского звонка, открывавшего утреннее заседание, к барьеру музыкального ящика подошел высокий согбенный человек в солдатской шинели, с вещевым мешком за спиной и солдатским крестом на груди, с евангелием в руках. Подняв его над головой, он завопил:
— С нами бог, разумейте, языцы! Деникин дракона объявил вне закона… На Колчака мертва голова…
В зале произошло движение. Публика в амфитеатре встревоженно загалдела. Макаренко метнулся за кулисы.
Крикуна, приняв за юродивого, двое казаков из рядовых членов рады, подхватив под локти, торопливо вывели из зала.
3 ноября Покровский отдал свой приказ № 1, в котором извещал о включении Кубанского края в тыловой район Кавказской армии и о своем вступлении в обязанности командующего войсками тылового района.
Деникин назначил его на новый пост специально для того, чтобы он мог привести в исполнение приказ об аресте членов рады.
Покровскому было известно, что в гарнизоне Екатеринодара войска были ненадежны: технический полк, учебный батальон, учебно-кадровая батарея были на стороне рады. Единственно надежными частями в городе были Кубанское Софийское военное училище и ударный корниловский батальон, состоявший из ста офицеров-первопоходников.
4 ноября Покровский в срочном порядке выделил и отправил на фронт маршевые роты из неблагонадежных.
А Кубанская рада все заседала, охраняемая довольно сильным караулом из кубанцев. Она заседала не только днем, но и по вечерам до поздней ночи. Командиру ударного корниловского батальона полковнику Подчасову Покровский приказал неусыпно следить за зданием Зимнего театра и всеми действиями руководящих лидеров черноморцев. И теперь Подчасов под покровом ночи с потушенными фарами в автомобиле сопровождал машины, развозившие тех по квартирам.
Сам Покровский поселился со своим штабом на Соборной улице, в особняке Фотиади, в котором до выезда в Таганрог жил Деникин.
Юнкера военного училища строго охраняли особняк.
3 ноября Калабухов, продолжая свой доклад, начатый 1 ноября, огласил меморандум Быча, который, находясь в Париже, обратился с просьбой принять Кубань в Лигу Наций как самостоятельное государство.
— Кто и когда, господин Калабухов, уполномочивал вас и господина Быча подавать этот меморандум? — спросил Филимонов.
Высокий, согбенный, с белым, без кровинки, лицом, Калабухов, не снявший сана священника, однако сменивший рясу на черкеску и опоясавшийся казацким поясом с кинжалом, вздрогнул и, прямо стоя на трибуне, тонким, надтреснутым голосом воскликнул:
— А разве Кубань не суверенная республика? И разве делегация от ее правительства во главе с председателем Кубанского правительства должны у кого испрашивать позволения на какие-либо меморандумы?
— Однако же, — сказал Филимонов, — вам не кажется, что вы в Париже слишком увлеклись политическими и дипломатическими «откровениями»?
Лицо Калабухова сделалось совсем меловым.
— Господа, — вдруг сказал он, — мне некоторые «друзья» в кавычках советуют скрыться от якобы грозящей мне опасности в связи с приказом генерала Деникина. Но ничуть не бывало. Я останусь и буду продолжать отстаивать интересы Кубани…
Линейцы, ставленником которых был войсковой атаман Филимонов, все эти дни занимали пассивное положение. Но стоило Ивану Макаренко предложить лишить Филимонова атаманской булавы и поставить на голосование вопрос о передаче власти президиуму краевой рады, линейцы активизировались и решительно потребовали прекращения травли атамана. Когда же последовало голосование, они, выражая полное доверие Филимонову, единодушно проголосовали за него.
Макаренко понял, что он зарвался, внес раскол в ряды рады, и тогда выступил с внеочередным заявлением:
— Ввиду непонятного поведения рады, не оценившей по достоинству моего предложения о передаче власти президиуму, я вынужден сложить с себя полномочия председателя.
Вскоре стало известно, что Макаренко бежал из Зимнего театра, а потом вообще из города, скрывшись в какой-то станице.
Деникин, получив от Покровского полную информацию о настроениях, царивших на заседаниях рады, послал телеграмму в город Кисловодск генералу Врангелю.
Утром 6 ноября, с тем чтобы произвести успешно «хирургическую операцию», Покровский назначил смотр войскам Екатеринодарского гарнизона, и в десять утра войска были выведены в особом, заранее определенном порядке: на правом фланге по Красной улице от площади белого собора до театра выстроился вдоль одного квартала конвой Покровского, против театра но улице Гоголя двумя шеренгами встали юнкера и офицеры- корниловцы с пулеметами, по Рашпилевской улице от угла Гоголя и до угла Дмитриевской улиц — части, вызванные из станицы Пашковской, на самой Дмитриевской — кубанцы на конях. Таким образом, весь район Зимнего театра был обложен со всех сторон войсками, якобы выстроившимися для смотра.
И ровно в десять часов утра на сцене появился сам Покровский.
— В третий и последний раз я повторяю требование о выдаче мне тех двадцати главарей самостийной группы, которые, вдохновляемые Калабуховым и бежавшим демагогом Макаренко, в течение десяти дней противились исполнению приказа главнокомандующего. Если к одиннадцати часам не будет исполнено мое требование, тогда я начну действовать со всей решимостью, присущей мне.
Покровский положил на кафедру листок и перечислил лиц, подлежащих выдаче.
Ивлев вышел из театра купить папирос. В табачном магазине за углом Красной он не задержался, однако когда вновь вышел на улицу, то у Зимнего театра гайдамаки, окруженные юнкерами, растерянно метались вдоль стен театрального здания.
Из-за угла вынесся верхом на сером коне Долинский. Поблескивая новенькими полковничьими погонами, он осадил коня на всем скаку посреди улицы и звонким голосом отрывисто прокричал:
— Именем командующего Кавказской армией генерал-лейтенанта Врангеля приказываю караулу рады разоружиться! При малейшем сопротивлении будет открыт огонь.
Ивлев оглянулся. Несколько пулеметных стволов торчало из окон ближайших домов.
Передняя шеренга юнкеров, держа винтовки наперевес, ринулась на казаков.
— Руки вверх! — скомандовал Долинский. — Жива-а!
Казаки подняли руки, юнкера начали срывать с них шашки и кинжалы вместе с казачьими поясами.
Разоружив гайдамаков на улице, Долинский, спрыгнув с коня, повел юнкеров в здание театра. Рада при появлении юнкеров в зрительном зале тотчас же подчинилась требованию Покровского.
Один за другим выходили и становились в ряд Роговец, Гончаров, Манжула, Омельченко, Воропинов, Петр Макаренко, брат сбежавшего незадачливого председателя рады… Все в черкесках, но уже без кинжалов, с опущенными головами, испуганными бледными лицами.
Через минуту они были выведены из театра и отправлены в атаманский дворец.
Калабухов уже находился там. Он еще в десять часов утра был вызван атаманом и посажен в небольшую комнату.
Арестованные, приведенные из театра, были помещены в большой комнате, отделенной от маленькой коридором, напротив уборной.
Когда Покровский явился во дворец, Филимонов обратился к нему:
— Виктор Леонидович! Я беру на довольствие арестованных и на это дело буду отпускать деньги из войсковой суммы, а посему позвольте получать им обеды из ресторанов. И прикажите, пожалуйста, караульным обращаться с арестованными с должной корректностью…
— Уважаемый Александр Петрович, — раздельно проговорил Покровский, — прошу вас не делать мне указаний, как обращаться и как кормить арестантов.
И, повернувшись резко боком к атаману, Покровский, обращаясь к офицерам, стоявшим позади него, с нескрываемой усмешкой обвел пальцем вокруг шеи:
