Синухе-египтянин - Валтари Мика Тойми (читаем книги онлайн бесплатно .txt) 📗
Ночью мы видели на горизонте зарево то ли костров, то ли пожаров. Дуду сказал, что мы приближаемся к сирийскому краю пустыни, и, покормив лошадей, мы осторожно тронулись в путь при свете луны; от изнеможения я через какое-то время заснул в повозке на мешках. Проснулся я на рассвете от сильнейшего толчка – Дуду грубо вывалил меня на песок; следом полетели глиняные таблички и мой дорожный ларец. Разворачивая повозку, он прокричал слова ободрения и вверил меня милости египетских богов; а потом пустил лошадей в галоп. Остальные повозки рванулись следом, высекая колесами искры из подорожных камней.
Когда я протер глаза, залепленные песком, то увидел впереди выезжающие по проходу между скалами сирийские боевые колесницы, на ходу разворачивающиеся веерным строем для нападения. Я выпрямился в полный рост, как приличествовало моему достоинству – о чем я вовремя напомнил себе, – и, подняв обеими руками над головой зеленую пальмовую ветвь, начал размахивать ею в знак своих мирных намерений – правда, ветка это за время моего путешествия изрядно высохла и обтрепалась. Однако колесницы промчались мимо, не обратив на меня ни малейшего внимания, только одна стрела прошелестела у моего уха и уткнулась в песок позади меня. Дуду и его люди побросали на ходу мешки с кормом, даже свои бурдюки с водой они вышвырнули, чтобы облегчить повозки. Я видел, как они уходят от погони, и только одна-единственная колесница замешкалась из-за споткнувшейся о камень лошади, и вот она уже опрокинута, а преследователи, повалив лошадей и переехав возничего, несутся дальше.
Убедившись в бесполезности погони, сирийские колесницы повернули назад и подъехали ко мне, возницы спрыгнули на землю. Я объявил им свой сан и предъявил царские глиняные таблички. Но они, пропустив мимо ушей мои восклицания, подошли ко мне вплотную, некоторые не ходу развязывали пояса окровавленными руками. Открыв мой ларец и забрав оттуда золото, они раздели меня, привязали за руки к задку повозки, так, что мне пришлось бежать за ней, и я думал, что вот-вот умру задохнувшись, а колени мои были до крови стерты песком. Но они не обращали внимания ни на мои вопли, ни на то, что грозил им гневом Азиру. И все это я претерпевал ради фараона Эхнатона!
Я непременно умер бы в пути, не окажись лагерь Азиру сразу за проходом между нагромождениями скал, по ту сторону гряды. Полуослепшими глазами я разглядел многочисленные шатры с пасущимися между ними лошадьми, окруженные со всех сторон валом из боевых колесниц и бычьих волокуш.
Очнулся я оттого, что рабы лили мне на лицо воду и растирали руки и ноги маслом. Таким уходом я был обязан одному сирийскому командиру, прочитавшему мои таблички, так что теперь мне оказывали знаки уважения и даже отдали обратно платье.
Когда я смог передвигаться, меня отвели в шатер Азиру, где стоял запах сала, шерсти и курений. Азиру пошел ко мне навстречу, ревя как лев. Золотые цепи звенели на его шее, а курчавую бороду оплетала серебряная сетка. Он обнял меня со словами:
– Я был глубоко опечален, услышав, как обошлись с тобой мои воины! Но тебе следовало назвать им свое имя и сказать, что ты посланец фараона и мой друг. Также с твоей стороны было бы разумно поднять над головой, согласно обычаю, пальмовую ветвь и помахивать ею в знак мирных намерений, а ты вместо этого, как рассказывают мои люди, бросился на них с ножом, рыча как зверь, так что им пришлось усмирять тебя, чтобы спасти свою жизнь!
Колени мои горели огнем, запястья ныли и болели. С глубокой горечью я сказал:
– Посмотри на меня и скажи, представляю ли я угрозу для жизни твоих людей! Они сломали мою пальмовую ветвь, обобрали и раздели меня, присвоив себе одежду, издевались надо мной и топтали ногами глиняные таблички фараона. Тебе следовало бы наказать их плетьми, да, наказать плетьми хотя бы некоторых из них, чтобы научить относиться с уважением к посланцам фараона!
Азиру, смеясь, с притворным ужасом распахнул одежду и воздел руки:
– Что ты, Синухе, тебе, видно, пригрезились эти ужасы! При чем тут я, если ты разбил колени о камень в своем утомительном путешествии? И уж конечно я не стану сечь своих лучших людей из-за несчастного египтянина, а что касается посланцев фараона, то их речи подобно жужжанию мухи в моих ушах!
– Азиру! – сказал я. – Ты, который царствуешь над многими царями, должен приказать высечь хотя бы того человека, который бесстыдно колол меня копьем в мягкие части пониже спины, когда я бежал за повозкой. Высеки его, и я удовлетворюсь этим, ибо знай, что я принес мир в дар тебе и Сирии!
Азиру громко расхохотался, ударил себя кулаком в грудь и воскликнул:
– Что мне в том, пусть даже твой жалкий фараон станет как прах под моими ногами и будет умолять о мире! Однако речь твоя отчасти разумна, и, поскольку ты мой друг и друг моей жены и моего сына, я велю высечь того воина, который колол тебя копьем в зад, поторапливая, ибо это против наших добрых обычаев, а ты ведь знаешь, что я веду войну чистым оружием и из благородных побуждений.
Так я имел удовольствие наблюдать, как мой худший враг и истязатель был подвергнут наказанию перед всем собранным войском вблизи шатра Азиру, и никто из его товарищей не сожалел о нем, когда тот испускал вопли, все только разражались хохотом и показывали на него пальцами – ведь это было развлечением в их однообразной военной жизни. Не сомневаюсь, что Азиру позволил бы забить до смерти своего воина, но я, видя, как отделяется плоть его от костей и как хлещет кровь, понял, что теперь его спина будет болеть куда сильнее, чем мой зад и колени, и поднял руку, даруя ему жизнь. Я распорядился оттащить его в шатер, в котором по приказу Азиру и к великому неудовольствию обитавших там старших воинов, отвели мне место. Услышав о моем распоряжении, товарищи увечного оживились и загалдели, предвкушая дальнейшие развлечения: они полагали, что я подвергну его каким-то особо изощренным истязаниям. Однако я стал залечивать его спину теми же мазями, какие употреблял для собственных нужд – для своих коленей и зада, а потом наложил повязку на его раны и утолил его жажду пивом, так что под конец он решил, что я не в своем уме, и утратил ко мне всякое уважение.
Вечером Азиру угощал меня в своем шатре жареным барашком и рисом, приготовленным в жиру, и я ел вместе с ним и с его приближенными и с находившимися в его лагере хеттскими военачальниками, чьи плащи и нагрудные пластины были украшены изображениями секир и крылатых солнечных дисков. Мы пили вино, и все относились ко мне дружелюбно и снисходительно, как к простаку, – ведь я пришел с предложением мира как раз тогда, когда он им был нужен и выгоден. Они открыто говорили о независимости Сирии, о ее будущем могуществе и о гнете поработителей, который они наконец скинули со своих плеч. Но позже, выпив много вина, они начали ссориться между собой, и один человек из Яффы вытащил нож и всадил его в горло военачальнику из Амурру. Хоть и показалась кровь, но рана не была серьезной, ибо нож не задел артерии, и я легко залечил ее, за что был щедро одарен. Но этим я лишь подтвердил в их глазах свою славу глупца.
Впрочем, с тем же успехом я мог бы дать этому несчастному умереть, потому что еще при мне он велел своим людям прикончить обидчика из Яффы, за что Азиру для восстановления порядка в лагере распорядился повесить его вниз головой, так что его шея так и не успела окончательно зажить. Вообще Азиру обращался с собственными подданными с большей свирепостью и беспощадностью, чем с другими сирийцами, ибо они завидовали его власти и строили против него козни, так что основание его трона поистине покоилось на кишащем муравейнике.