Словарь Ламприера - Норфолк Лоуренс (бесплатные версии книг TXT) 📗

— Ага! — воскликнул Уилберфорс второй раз за этот день. — Эту историю стоит рассказать. Уилкинс! Стул для моего друга!

Итак, сидя на стуле с великолепной мягкой обивкой и подкрепляясь чаем, верховный интернунций слушал Уилберфорса ван Клема, излагавшего историю пиратов-пантисократиков.

— Впервые мы сошлись вместе в пятьдесят третьем году в Лондоне, — начал Уилберфорс — Это было после Великого бунта чесальщиков, и по Указу о мятежах должны были интернировать всех иностранцев, чей образ мысли внушал подозрения властям. Мы подпадали под действие указа. Среди нас были поляки, пруссаки, сербы, далматы и представители множества других национальностей. Даже один француз. Итак, мы все сидели в Ньюгейтской тюрьме и ждали, не пройдет ли гроза стороной. Но она не прошла. Еще чаю? — Петер Раткаэль-Герберт покачал головой. — Ну что ж, значит, мы дожидались, пока очередь дойдет до нас. В общем, стандартная процедура, вы понимаете. Вас вызывают, обвиняют, вывозят из страны, три дня вы проводите в Булони, а через неделю вы уже снова в Англии. Но время шло, и нас так и не вызывали. Чтобы убить время, мы вели всякие беседы, политические дебаты, дискуссии, малость диалектики… Теперь мы оглядываемся на эти дни как на рождение Пантисократии. Это был единственный возможный компромисс. Понимаете, когда в ваших рядах оказываются одновременно твердолобые анабаптисты и тюрингские ультрамонтаны, волей-неволей приходится смотреть на вещи широко. А Пантисократия дает такую возможность.

Уилберфорс потянулся за трубкой и начал набивать ее каким-то клейким веществом.

— Все люди равны, — произнес он, зажегши трубку, и Петер Раткаэль-Герберт почувствовал сладковатый аромат, знакомый ему по плаванию на «Тесрифати». — Вот в чем суть. Вся эта чушь насчет права на землевладение теряет всякий смысл на борту корабля. Ну вот, в конце концов мы поняли причину задержки. Та часть указа, которая касалась нас, еще не была утверждена, а поскольку в стране сложилась серьезная угроза переворота, то ее и не спешили утверждать. Без суда освободить нас не могли, и судить нас тоже не могли, поскольку закона еще не существовало. Мы гнили в тюрьме больше года, пока наконец судья, засадивший нас, не зафрахтовал судно. На этом судне мы с вами находимся и сейчас; тогда оно называлось «Алекто».

Уилберфорс выпустил облако сладкого голубого дыма, поплывшее по направлению к его гостю.

— Идея была такая: инсценировать побег, навлечь на себя обвинение, добиться высылки во Францию и через несколько дней вернуться обратно. Единственную проблему представлял собой судья. На той неделе он ушел в отпуск и оставил нас на борту «Алекто». Поэтому получилось, что мы сбежали от правосудия, и теперь перед нами была единственная дорога — на виселицу. С технической точки зрения, мы уже стали пиратами. Быстренько обсудив наше положение, мы решили довести дело до конца. Мы посадили хозяина и его матросов на полубаркас, подняли Веселого Роджера, поставили паруса и в ту же ночь отправились к берегам Берберии. Это было тридцать с лишним лет назад, и скажу вам честно, что ни один из нас не пожалел о случившемся. Я до сих пор вспоминаю того судью и нередко, поднимая стакан, произношу тост: «Счастливого отпуска, Генри Филдинг!» Если бы не он, мы до сих пор жили бы под каблуком у Англии, но теперь мы здесь, здесь и останемся. Мы родились для пиратской жизни, и она нам чертовски по душе, верно, парни?

— Верно, кэп! — отозвалось со шканцев трио седовласых моряков.

Уилберфорс ван Клем протянул трубку интернунцию:

— Затянись-ка, мой мальчик.

Горло Петера Раткаэля-Герберта наполнил горячий сладкий дым. Ему показалось, что в коленных чашечках у него забегали крохотные металлические сороконожки.

— М-м-м… — пробормотал он, выдохнув дым, и вернул трубку Уилберфорсу.

Небо таращилось пустым ярко-голубым глазом. Солнце уже перевалило за полдень и клонилось к закату. Петер откашлялся и поблагодарил капитана.

— Я только сегодня капитан, — объяснил ему Уилберфорс — Завтра будет Уилкинс, потом Шелл. Мы меняемся по очереди. Мы равны во всем. Впрочем, иногда выходит небольшая путаница.

Петер крутил головой по сторонам, и корабль раскачивался на волнах, из-за чего странное судно с его престарелой командой казалось еще более фантастическим.

— Пираты, — пробормотал он. Стул был таким мягким, он ласково обнимал его изможденное тело.

— Можете взглянуть на это с финансовой, моральной, политической точки зрения — с любой, одним словом, — наклонился к нему капитан ван Клем, — и поймете, что мы — самые удачливые пираты на свете.

— Один бар, — к собеседникам приблизился «Мидия» Уэбли Уилкинс.

— А? — Теперь колени интернунция превратились в огромные деревянные пещеры. В них перекатывались сотни маленьких металлических шариков…

— Корабль Ост-Индской компании — не пиратское судно, — возразил ван Клем.

— Они пиратствуют на суше, но все же это пиратский корабль, прошу принять к сведению, — парировал Уилкинс.

— Благодарю, — интернунций взял трубку, глубоко затянулся и передал ее Уилкинсу. — Какой корабль Ост-Индской компании?

— Не корабль, а корабли, — сказал капитан. — Когда мы только начинали, он назывался «София».

Его тайна была раскрыта. Первым нас предупредил о ней Гази Хассан. Это было еще в те далекие дни, когда он был вольной птицей. Потом он поступил на службу султану, начал основывать морские академии, реорганизовал турецкий флот и натворил еще массу всякой всячины.

— Турецкий флот! — сплюнул Уилкинс.

— В общем, он сказал нам, что еще никому не удалось приблизиться к этому кораблю на лигу и остаться в живых, чтобы поделиться впечатлениями. «Обходите его стороной!» — сказал он нам, и мы его послушались. Никто не знает, где этот корабль стоит на якоре, никто не видел его команду, и никому не известно, почему он плавает в этих водах.

— Он совершает два плавания в год, — подхватил Уилкинс — Каждый год он появляется близ побережья у Яффы, всегда в разных местах, но неизменно в юго-восточной части Средиземного моря. Никто не видел, как его грузят, но когда он появляется, осадка у него глубокая. Он плывет на запад, через Гибралтарский пролив, а потом на север. Что происходит потом, неизвестно, но через два-три месяца он возвращается. Возможно, он совершает рейсы в Испанию или к западному побережью Франции, а может быть, и в Англию; можно сказать лишь, что куда бы он ни направлялся, там он и оставляет свой груз. С запада на восток он возвращается практически пустым.

— Вы сказали: корабли Ост-Индской компании.

— Корабли, м-м-м. Их два. Сначала была «София», про которую я вам уже рассказал, а потом появился другой. Мы плавали в здешних водах уже лет семь-восемь, когда поползли слухи о втором корабле. Тоже корабль Ост-Индской компании, прекрасно оснащенный, со множеством пушек, но, судя по виду, старый корабль, перекроенный на новый лад. Примерно в то же время «София» пропала, словно в воду канула. Но кораблекрушения не было. Второй корабль взял на себя обязанности первого,, и это было впечатляюще. Не знаю, кто им управляет, но кажется, что эти моря известны ему лучше, чем всем нам, вместе взятым. Этот чертов капитан водит судно, что твой аргонавт.

Интернунций расслабленно слушал рассказ моряков. Небо заволновалось, голубой глаз слегка прикрылся веком наползающей тени. Петеру хотелось узнать, зачем совершались эти рейсы, он ждал, когда ему поведают тайну кораблей Ост-Индской компании. По-видимому, он спросил об этом, и, кажется, ван Клем начал рассказывать о караване, который прибывал на побережье Яффы и грузил корабли редчайшими металлами и драгоценнейшими камнями. Уже засыпая под безоблачным небом, интернунций, вероятно, спросил, как назывался второй корабль, — моряки избегали произносить его имя, точь-в-точь как древние боялись упоминать имена фурий из страха, что прозвучавшее имя привлечет его ужасную владелицу. Но опасения пиратов были беспочвенны: страшившее их судно находилось сейчас за много миль от них и не собиралось возвращаться в Средиземное море; сквозь сон интернунций расслышал произнесенное по слогам имя корабля.