Ледяной сфинкс (с иллюстрациями) - Верн Жюль Габриэль (читать хорошую книгу TXT) 📗

Послесловие

ВОЗВРАЩАЯСЬ К ДАВНЕМУ ЗАМЫСЛУ…

Людям преклонного возраста нередко свойственно возвращаться к увлечениям и привязанностям далекой молодости. На склоне лет не избежал этого и умудренный жизненным опытом Жюль Верн. Идеи, волновавшие писателя в начале творческого пути, образы, приходившие со страниц некогда любимых книг, основательно подзабытых широкой публикой, не использованные в свое время сюжетные ходы появляются в его поздних произведениях. Прославленный мастер, словно отдыхая от продолжительной серии «политических» романов, вспоминает темы литературной юности: путешествия в дальние края, опасные плавания, кораблекрушения, робинзонады на необитаемых островах.

Сказанное прежде всего относится к «Ледяному сфинксу».

За этот роман «амьенский затворник» взялся в весьма солидном возрасте: в середине седьмого десятка. В романе он решил соединить две давние привязанности.

Одна из них — увлечение замечательным американским писателем Эдгаром По. «Восхищаюсь этим гениальным певцом странностей человеческой натуры», — словно бы от лица автора говорит Джорлинг, один из главных героев «Ледяного сфинкса».

Знакомство Верна с творчеством По восходит к началу 1860-х годов, когда сначала Ж. Этцель, а потом и другие издатели начинают публиковать произведения американского классика. Лидер парижских авангардистов, выдающийся поэт Шарль Бодлер выпускает блистательный перевод «Необыкновенных историй» с добротным предисловием. Верн, занимавший в современном ему литературном обществе далеко не первое место, вырабатывал тогда собственную концепцию необычайного, основанного на строго научных, в отличие от ирреальных фантазий Эдгара По, данных.

Когда на глаза молодому писателю попались книги «гениального поэта человеческих странностей», он был очарован. Привлекали новизна ситуации, динамичное действие, постоянно обогащающееся все новыми поворотами сюжета, логика, доведенная «до крайнего анализа», острое понимание шутки, чрезвычайная чувствительность героев — «индивидуумов, настолько гальванизированных, что они кажутся людьми, дышащими воздухом, перенасыщенным кислородом, отчего их жизнь обращается в активное горение» [129]. В своей статье об Эдгаре По, цитата из которой только что приведена, Жюль Верн утверждает, что его американский кумир, фактически ничего не позаимствовав у предшественников, создал совершенно своеобразный литературный жанр и стал главой отдельной писательской школы «пишущих о странном» [130].

В этом «мире странностей» действуют очень своеобразные герои, если и не безумцы с самого начала, то неизбежно становящиеся таковыми «от непосильной работы мозга» [131].

Предельно экзальтированные, они вместе с тем и в высшей степени человечны, и потому привлекательны, достойны подражания. Да, признает Ж. Верн, воображение По иногда доходит «до бреда», но бред и реальность у нею так переплетены, что порой невозможно определить, где кончится одно и начнется другое.

Продумывая собственную дорогу в приключенческой литературе, Жюль определяет разницу между собственным пониманием фантастического, странного, необыкновенного и взглядами великого американца. Во-первых, истории По слишком «материалистические» — в них никогда не проявляется вмешательство Провидения. Впрочем, эта позиция, как полагает Верн, достигнута не столько сознательным выбором самого писателя, сколько идеологией всего американского общества, индустриализованного и в высшей степени практичного. Во-вторых — и это, может быть, самое главное — Эдгар По пытается все объяснить физическими законами, которые при необходимости сам выдумывает.

Намерения молодого француза иные. Он предполагает устранить всю ложную ученость По, используя в качестве движущей силы сюжета самые передовые достижения реально существующих наук, и прежде всего естественных, бурно развивающихся: физики, химии, астрономии и во вторую очередь — географии, геологии, истории, политэкономии, чтобы таким образом заинтересовать «новых» читателей, «этих толстозадых, которые вследствие; лени, медлительности средств передвижения, трудностей жизни или просто по молодости лет отказываются от путешествий…» [132]. Но при этом Жюль Верн стремится сохранить для себя все, что считает достоинствами американского гения: «новизну ситуации, обсуждение малоизвестных явлений, выбор своеобразных сюжетов, гармоничное соединение вымысла и правдоподобия. Но герои парижского дебютанта будут не издерганными и больными, а, напротив, полными энергии и здоровья» [133].

Вот такими мыслями и рассуждениями была наполнена уже; упоминавшаяся верновская статья об Эдгаре По, которую он написал в 1862 году, а опубликовал два года спустя в «Семейном журнале» («Musee des familles»). В работе анализировались несколько произведений замечательного литератора из Нового Света, прежде всего рассказы «Убийство на улице Морг», «Похищенное письмо», «Золотой жук». Последний произвел на Верна особенно сильное впечатление. Он восторженно утверждает, что одной такой новеллы достаточно, чтобы прославить писателя, навеки.

И тем не менее в наследии По Верн отдает предпочтение роману «Приключения Артура Пима», только что переведенному на французский. Именно в этой большой книге, по его мнению, проявилась вся необычность американского сочинителя. «Но кто ее довершит? — вопрошает молодой автор и сам же отвечает: — Человек более дерзновенный, чем я, и более склонный углубляться в область невозможного!» В то время Жюль Верн еще не ощущал в себе сил для соперничества с заокеанской знаменитостью.

Но влияние Эдгара По на первые верновские романы несомненно. Десяток лет спустя Шарль Валлю, один из близких друзей Жюля, писал о «Пяти неделях на воздушном шаре»: «Это по сути Эдгар По, только более веселый и с меньшим количеством галлюцинаций, причем наука и воображение объединились здесь в совершенной гармонии» [134]. Еще сильнее влияние американского мастера сказывается в «Приключениях капитана Гаттераса» и «Путешествии к центру Земли».

Верн и в последующие годы вдохновлялся творчеством своего любимца. Скажем, роман «Жангада», в завязке и развитии действия которого существенную роль играет шифрованное письмо, перекликается с криптограммой «Золотого жука», а описание ужасов, пережитых командой «Ченслера», живо напоминает соответствующие страницы «Приключений Артура Пима». Что же касается «Ледяного сфинкса», то на этот раз возвращение к сюжету Эдгара По соединилось с давним и очень большим интересом Ж. Верна к исследованию полярных областей нашей планеты.

Видимо, впервые интерес этот у будущего писателя пробудился в 1851 году, когда он гостил в Дюнкерке у своего дяди Огюста Аллот де ла Фюи, на мрачном побережье, рождавшем меланхоличные мысли. Глядя в серо-зеленые волны холодного Северного моря (одно название чего стоит!), молодой человек, верно, уносился мечтой далеко за полуночный горизонт — туда, где эти неприветливые воды соприкасаются с пучинами Ледовитого океана, скованными могучим панцирем многолетних льдов. Воображение рисовало фантастические картины. О, как манил к себе этот бескрайний ледовый простор, за которым скрывается таинственная макушка планеты — полюс!

Поездка в Дюнкерк не прошла даром. Со временем появилась новелла «Зимовка во льдах» (опубликована в 1855 году) — произведение во многом несовершенное, но ставшее как бы наброском вещи гораздо более зрелой и крупной. К ней писатель приступит в 1863 году, почти сразу после окончания романа «Пять недель на воздушном шаре», открывшего серию «Необыкновенных путешествий». Сначала книга называлась «Англичане на Северном полюсе», а когда год спустя было написано продолжение («Ледяная пустыня»), получился двухчастный роман «Приключения капитана Гаттераса». При работе над ним Жюль обнаружил в себе счастливую способность полностью отключаться от окружающей обстановки и переноситься в воображении в места, где действовали его литературные персонажи. Перенос был настолько полным, что получался ошеломляющий эффект. «Я весь в своем романе, — писал Жюль Верн в июне 1863 года издателю Этцелю, — нахожусь на восьмидесятой параллели, температура сорок градусов ниже нуля. Простужаюсь только оттого, что пишу об этом».