Семь месяцев бесконечности - Боярский Виктор Ильич (версия книг TXT) 📗
Всю первую половину дня боролся со сном. Неплохо звучит, не так ли?! Иду на лыжах и борюсь со сном! Но это было на самом деле так. Относительно ровная поверхность, сплошная, лишенная теней белизна вокруг, монотонное шарканье лыжами — все это убаюкивало. Порой я ловил себя на мысли, что сплю на ходу и надо бы давно взглянуть на компас, да и назад посмотреть не мешало бы. Но, к счастью для себя, я всякий раз убеждался, что все на своих местах: и стрелки компаса, и упряжки, и снег, и лыжи.
Несмотря на проведенный Этьенном ремонт антенны, сегодня на полуденном сеансе радиосвязи мы не смогли установить контакт с внешним миром, а тот в свою очередь — с нами, поэтому мы не знали, где сейчас самолет и вылетел ли он. Но, к сожалению, сегодня, как, впрочем, и вчера, эта информация представляла для нас скорее чисто теоретический интерес — принять самолет в такую погоду мы все равно не смогли бы.
В обед я опять отметил понижение температуры по сравнению с утром на два градуса. Небольшую озабоченность у меня вызывал озонометр, вот уже вторые сутки отказывающийся работать, несмотря на принятые мною вчера дополнительные энергичные меры по улучшению его теплоизоляции. Такое впечатление, что стоит ему глотнуть этого промозглого холодного воздуха, как у него сразу же перехватывает дыхание и поэтому все мои дальнейшие попытки вернуть его к жизни были абсолютно бесплодны.
Нам с Кейзо пришлось перепаковать наши нарты из-за того, что сместился груз. Сделали мы это не совсем удачно: уложили палатку чересчур близко к передку нарт, отчего торчащие трубки каркаса сразу же после того, как мы тронулись с места, уткнулись в снег и изогнулись дугой, только чудом не сломавшись — Кейзо вовремя затормозил собак. Еще одна такая же быстрая, но более осмотрительная перепаковка, и мы покинули обеденную стоянку.
Но, наверное, для того чтобы я прекратил спать на столь ответственном посту, к белой мгле добавились заструги. После двух довольно чувствительных падений мой сон как ветром сдуло, и я уже шел очень осмотрительно, пытаясь нащупать лыжными палками невидимую снежную взлохмаченную поверхность.
К счастью, часа через два мгла рассеялась, проглянуло солнце, и я увидел, что нахожусь на длинном пологом склоне, сплошь покрытом застругами высотой от 30 до 60 сантиметров. Сейчас, когда видимость улучшилась, можно было хоть как-то выбирать дорогу, придерживаясь основного направления. Попадались группы застругов, расположенных так часто, что можно было идти на лыжах по их острым гребням, не опускаясь на поверхность снега. Кейзо со своей упряжкой по-прежнему держался близко ко мне, поэтому, когда я выбрал место для лагеря, а из-за застругов сделать это сегодня было не так-то просто, Кейзо оказался рядом.
Я помог ему разобрать нарты, извлек нашу палатку и к подходу Этьенна почти установил ее. Благодаря такой экономии времени мы собрались в палатке уже в 19 часов и успели до связи приготовить ужин. Удивительный продукт этот рис! Наверное, не зря он так популярен на Востоке. Подумать только, я бросил в нашу большую кастрюлю всего три чашечки риса, и вот мы едим его уже третий день, несмотря на вчерашние ощутимые потери. Сардины кончились, пришлось ограничиться растворимым супчиком.
Радиосвязь сегодня не получилась. Наверное, все-таки дело в антенне — мы вновь никого не слышали. Наше подозрение пало на антенный разъем, который, наверное, не выдержав нещадной эксплуатации в условиях резких перепадов температур, стал чувствовать себя на кабеле как-то неуверенно. Хирургическое вмешательство доктора Этьенна подтвердило правильность этого предположения: после операции кабель с разлохмаченным экраном и отломанной под корень внутренней жилой остался в одной руке хирурга, а печальный в своем металлическом одиночестве разъем — в другой. Холодному ремонту он теперь не подлежал, а для горячего у нас не было достаточных средств, поэтому мы пока отложили разъем до появления новых идей. Решили обойтись просто кабелем — не знаю, получится ли.
Вообще все эти упражнения с кабелями, разъемами в нашей палатке, в которой из источников энергии имелась только керосиновая лампа и работающая с перебоями печь, выглядят совершенно неуместными, но связь необходима, и надо искать выход…
Координат мы, естественно, не получили и сейчас определяем свое местонахождение только по счислению. По информации Джефа, до станции Сайпл осталось около 23 миль. Завтра желательна будет крайне хорошая видимость. Брайтон предупреждал нас, что разглядеть Сайпл не так-то просто. Станция занесена снегом, на поверхности торчат только антенны, поэтому нужно смотреть в оба, чтобы ее не проскочить. Пока, к счастью, прямо по курсу горизонт светлый. Что-то будет завтра?! Лагерь в координатах: 75,9° ю. ш., 83,1° з. д.
Утром Джеф сказал мне: «Послушай, Виктор!» (Все мои друзья называют меня полным именем, даже сейчас, когда со времени нашей первой встречи прошло более двух лет и мы вместе прошли Гренландию. При этом в устах каждого оно звучит по-разному: если у англоязычных Джефа и Уилла это что-то вроде «Викта», то у Этьенна — совершенно отчетливое «Виктор», у Кейзо — нечто вроде «Биктэ», а у профессора по-разному, в основном «Уиктр». Я, в свою очередь, стараюсь всякий раз смягчить некоторую сухость и официальность, неизбежную при подобном обращении, и называю своих друзей производными и, как мне кажется, уменьшительно-ласкательными именами. Например, Джеф звучит как «Джефрико», профессор — как «Дахоушка» или «Чинушка», Этьенн — как «Жанлушик», Стигер — как «Уиллушко» и Кейзо — как «Кейзуня». Ребята охотно откликаются на эти имена и даже иногда пытаются ответить мне так же. В результате появляется нечто вроде «Витико» или «Викторушка», но это редко). Так вот. «Послушай, Викта, — сказал мне Джеф, — сегодня мы должны быть на Сайпле. Если через 21 милю Сайпл будет рядом или хотя бы, — тут он выразительно посмотрел на красный флаг на моей груди, наполовину прикрытый компасом, — хотя бы близко к нашему курсу, то я обещаю тебе по возвращении домой ходатайствовать о твоем приеме в члены Британского общества любителей традиционной навигации, членом правления которого я являюсь».
Я понимаю, что сегодня Джефу во что бы то ни стало необходимо утвердиться как навигатору, особенно при отсутствии спутниковых координат. Вопрос серьезный: сможем ли без коррекции координат, опираясь только на не слишком свежие карты, интуицию и опыт навигатора и надежность пойнтмена, выйти в то место, куда нам необходимо? Или нет! Естественно, как вы прекрасно понимаете, в этой ситуации затрагивалась и моя профессиональная честь, и — в какой-то мере — репутация нашего флага: всегда ли он дает отклонение влево или же нет?
Волнуясь, я встал на лыжи и, еще раз проверив симметричность моего нагрудного кармана, вышел в путь. А вокруг молоко, ни горизонта, ни ближайшего окружения, минус 35 градусов. Правда, тихо, но что из того! При такой видимости не приходилось даже мечтать увидеть Сайпл издалека.
Кейзо переместился на последнюю позицию, Джеф вышел вперед, так что теперь я мог быть более уверен в том, что упряжки не потеряют след. За мной шла Тьюли. Опять все время до полудня мы шли через заструги, но, несмотря на это, до первой остановки удалось пройти 11 миль. Сайпл был где-то рядом, там впереди, за бесчисленными гребнями убегающих к горизонту застывших белых волн.
Горизонт немного прояснился, и прямо по курсу я увидел полоску светлого неба. В 5 часов пополудни мы прошли расчетную 21 милю, но Сайплом и не пахло — все те же заструги, заструги до самого горизонта.
В 6 часов, пройдя 23 мили, остановились. Джеф, вооружившись биноклем, забрался на свои нарты и быстро оглядел горизонт, задерживая взгляд на каждом из четырех выбранных им в соответствии с правилами навигации направлений. При этом он примерно полминуты смотрел назад, туда, откуда мы только что пришли, но, не заметив ничего, кроме приближающихся упряжек Уилла, Этьенна и Кейзо, спрыгнул с нарт явно разочарованный. Да, традиционная навигация явно терпела фиаско. «Надо ставить лагерь здесь», — подытожил Джеф свои наблюдения и, не дожидаясь остальных, стал распрягать упряжку.
