Ледяной сфинкс (с иллюстрациями) - Верн Жюль Габриэль (читать хорошую книгу TXT) 📗

В ответ я только покачал головой. Боцман верно разобрался в моих чувствах.

— Знаете, о чем я чаще всего думаю, мистер Джорлинг? — спросил он.

— О чем, боцман?

— О Кергеленах… Вот бы снова оказаться там! Конечно, зимой там прохладно, так что сильной разницы вы бы не почувствовали, зато оттуда рукой подать до мыса Доброй Надежды и, чтобы погреться там на солнышке, не надо преодолевать ледяные поля. А здесь нас со всех сторон окружают эти чертовы льды и остается только гадать, увидим ли мы когда-либо незамерзающий порт…

— Повторяю, боцман, если бы не последнее происшествие, все бы уже кончилось — так или иначе. У нас оставалось бы более шести недель, чтобы выскользнуть из антарктических вод. В общем, нашей шхуне страшно не повезло, а ведь до этого все складывалось на редкость удачно…

— Теперь мы можем забыть об удаче, мистер Джорлинг, — отвечал боцман. — Боюсь, что…

— Что я слышу, боцман? И вы тоже? Раньше вы были непоколебимо уверены в успехе!

— Уверенность может истрепаться, мистер Джорлинг, как брюки. Чего вы хотите?.. Стоит мне сравнить себя с моим приятелем Аткинсом, которому так уютно в его гостинице, вспомнить «Зеленый баклан», где так приятно глотнуть виски или джину под треск дровишек в печке и скрип флюгера [114] на крыше, — и сравнение оказывается не в нашу пользу. Приходится признать, что почтенный Аткинс. пожалуй, выбрал более удачный жизненный путь…

— Боцман, вы еще увидитесь и с почтенным Аткинсом, и с его «Зеленым бакланом», и с Кергеленами! Видит Бог, нельзя унывать! Куда это годится, если даже такой человек, как вы, здравомыслящий и решительный…

— Ох, если бы речь шла только обо мне, это было бы еще полбеды…

— Неужто и экипаж?..

— И да, и нет… Во всяком случае, кое-кто проявляет недовольство.

— Наверное, Хирн принялся за старое и подстрекает остальных?

— Открыто — нет, мистер Джорлинг. Я наблюдаю за ним, но ничего не замечаю. Он знает, что его ждет, стоит ему лишь обмолвиться словом… В общем, если я не ошибаюсь, этот хитрец решил до поры до времени лечь на другой галс. Но кто меня удивляет, так это наш старшина-парусник Мартин Холт…

— Что вы хотите этим сказать, боцман?

— А то, что эти двое, кажется, спелись! Вы приглядитесь: Хирн тянется к Мартину Холту, частенько с ним болтает, и нельзя сказать, чтобы это было тому не по нутру…

— Полагаю, что Мартин Холт все же не тот человек, чтобы слушать советы Хирна, тем более следовать им, если речь пойдет о подстрекательстве к бунту… — отвечал я.

— Это верно, мистер Джорлинг. И все же не нравится мне, что они держатся вместе. Этот Хирн — опасный и бессовестный субъект, и Мартину Холту следовало бы поостеречься…

— Верно, боцман.

— Вот, извольте — представляете, о чем они болтали как-то раз? До моих ушей долетели обрывки их разговора…

— Я никогда ничего не знаю, если вы мне об этом не рассказываете, Харлигерли.

— Так вот, я подслушал, как они беседовали о Дирке Петерсе и Хирн сказал: «Не держите зла на метиса, старшина Холт. Что с того, что он не отвечает вам и не хочет принимать вашу благодарность… Пусть он всего-навсего неотесанный дикарь, зато необыкновенно храбр и доказал это, когда спас: вас из передряги, рискуя собственной жизнью. И потом не забывайте, что он плавал на том же «Дельфине», что и ваш брат, Нед, если я не ошибаюсь…»

— Он так прямо и сказал, боцман?! — вскричал я. — Он назвал «Дельфин»?

— Да, «Дельфин».

— И Неда Холта?

— Его, мистер Джорлинг!

— Что же ответил Мартин Холт?

— А вот что: «Я даже не знаю, как погиб мой несчастный брат!.. Может быть, это случилось во время мятежа на корабле? Он был отважным человеком и никогда не предал бы своего капитана. Может быть, его убили?..»

— И что же Хирн?

— Хирн сказал в ответ: «Я понимаю, как вам тяжело, старшина Холт! Судя по рассказам, капитана «Дельфина» посадили в шлюпку вместе с двумя-тремя матросами. Кто знает — быть может, среди них был и ваш брат?..»

— А дальше?

— Дальше, мистер Джорлинг, он произнес такие слова: «Вам не приходило в голову расспросить об этом Дирка Петерса?» — «Да, — отвечал Мартин Холт, — как-то раз я обратился к нему с таким вопросом, но не ожидал, что это так расстроит его. Он твердил лишь: «Не знаю, не знаю…», да так глухо, что я едва сумел расслышать. При этом он закрыл лицо руками…»

— Это все, что вы слышали, боцман?

— Все, мистер Джорлинг. Разговор показался мне любопытным, вот я и решил поведать вам о нем.

— К какому же выводу вы пришли?

— Ни к какому, за исключением того, что гарпунщик — редкий мерзавец и собирается втянуть в свои подлые замыслы Мартина Холта.

В самом деле, как объяснить новую личину Хирна? Почему он искал встреч с Мартином Холтом, одним из самых верных людей в экипаже? Зачем напомнил ему о трагедии на «Дельфине»? Неужели Хирн знает больше остальных о Дирке Петерсе и Неде Холте, неужели ему известна тайна, единственными хранителями которой считали себя мы с Дирком Петерсом?..

Мною овладело сильное беспокойство. Однако я не решился поделиться своими опасениями с Дирком Петерсом. Заподозри он, что Хирн болтает о событиях на «Дельфине», узнай он, что этот мерзавец, как справедливо окрестил его Харлигерли, нашептывает Мартину Холту о его брате Неде, — страшно подумать, что бы он сделал!

Во всяком случае, оставалось сожалеть, что наш старшина-парусник, в котором капитан был полностью уверен, спелся с таким субъектом. Наверняка у гарпунщика были свои резоны для таких разговоров… Мне не хватало фантазии, чтобы разгадать его замыслы. С Хирном следовало держать ухо востро и не упускать его из виду.

Прошло еще два дня, и все работы были завершены. Корпус корабля был залатан, и от него к основанию айсберга пролег желоб. Желоб плавно спускался по западному склону айсберга, избегая резких перепадов, чтобы шхуну на пути к воде не подстерегали никакие опасности. Я боялся только, что повышение температуры затруднит ее скольжение по желобу.

Само собой разумеется, что груз, якоря, мачты и все прочее оставалось вне шхуны, ибо ее корпус и так был достаточно тяжел и неуклюж. Лишь бы шхуна достигла воды, — мы сумели бы вновь оснастить ее за несколько дней.

Двадцать восьмого января после полудня последние приготовления были закончены. В четыре часа всем был предоставлен отдых. Лен Гай распорядился раздать двойные порции спиртного, ибо люди, упорно трудившиеся целую неделю, заслужили лишнюю стопочку виски и джина.

С тех пор как Хирн оставил попытки подстрекательства, среди команды не наблюдалось и подобия недисциплинированности. Все думали только о том, как пройдет спуск шхуны. «Халбрейн», снова покачивающаяся на волнах, — это означало бы начало возвращения!.. Для нас с Дирком Петерсом это означало бы также, что нужно махнуть рукой на Артура Пима…

Температура в ту ночь достигла максимума: термометр показывал 53°F (11,67°С). Несмотря на то что солнце все меньше поднималось над горизонтом, лед непрерывно таял и по склонам айсберга сбегали тысячи ручейков.

Самые нетерпеливые, в том числе и я, уже в четыре часа утра были на ногах. Я почти не сомкнул глаз, а Дирк Петерс, наверное, не спал ни минуты, терзаемый мыслью о возвращении несолоно хлебавши.

Начало спуска было назначено на десять часов утра. Лен Гай надеялся завершить операцию до конца дня, даже если она пойдет медленно, с крайней осторожностью. Никто не сомневался, что к вечеру шхуна опустится по крайней мере до нижних уступов айсберга.

В этой труднейшей операции участвовали все. Каждому было указано его место: одним предстояло способствовать скольжению, подкладывая в желоб деревянные катки, другие, напротив, должны были сдерживать движение, если возникнем такая необходимость, с помощью тросов и перлиней [115].

К девяти часам мы позавтракали и вышли из палаток. Матросы, не сомневаясь в успехе, не удержались и опрокинули по чарочке за успех предприятия, и мы присоединились к их несколько преждевременному «ура!». В целом же капитан с помощником так верно просчитали все этапы операции, что надежда на успех имела прочное основание.