Такой я видел Индию - Алаев Леонид Борисович (книги бесплатно читать без TXT) 📗
Разрешение на пользование Мадрасским архивом я получил по почте в Дели через четыре месяца после того, как покинул Мадрас.
Но особенно четко сработала система бюрократии Ассама. Наученный опытом, я отправил запрос туда загодя, за три месяца. И — о счастье! — официальным письмом меня известили, что мне «даровалось» искомое право заниматься в архиве и предлагалось обратиться к директору Ассамского музея в г. Гаухати. Я не удивился: может быть, директор музея по совместительству ведает и архивом? Ведь в Махараштре, например, департаменты археологии и архивов объединены.
Найти музей и его директора в Гаухати было не сложно, но директор развел руками. Он не имел никакого отношения к архивам, не знал, где они находятся и посоветовал зайти в Департамент исторических исследований.
В департаменте меня приняли радушно, снабдили Ценными материалами, но об архивах тоже имели смутное представление. Директор департамента — огромный и добродушный д-р П. Ч. Чоудхари в конце концов сказал мне уверенно:
— Езжайте в Шиллон г. Архивы должны быть там, в секретариате.
Конечно, я не раскаиваюсь, что съездил в Шиллонг, Это стоило сделать независимо ни от чего — удивительной красоты дорога, город на склонах гор, поросших соснами, забытая мною к тому времени прохлада, интересный народ кхаси. Но архивов в Шиллонге не оказалось. В секретариате мне сообщили:
— Архив недавно переехал в Гаухати. Поэтому (?) никто не знает его адреса.
Пришлось уезжать ни с чем. Я испытывал досаду, но не удивление. Архивы Гуджарата тоже делись неизвестно куда. После раздела штата Бомбей архивные материалы, касающиеся Гуджарата, из Бомбея вывезли, однако в Ахмадабад, столицу Гуджарата, не привезли. Ходят слухи, что они в Нагпуре, но индийские ученые пока не могут их найти.
Волокита объясняется, кроме всего прочего, и тем, что индийским чиновникам просто некогда работать. Начинают они поздно (в 10 или 10.30 утра), кончают рано, не позже 5. Узаконен перерыв на обед и два перерыва на чай или кофе. Начальники появляются в ведомствах ненадолго — в середине рабочего дня, а то и к концу его.
В Индии много праздников. Помимо общегосударственных Дня республики и Дня независимости, отмечаются религиозные праздники индуистов, мусульман, христиан, сикхов, буддистов и т.д. Есть еще праздники штатов — день Нанака в Пенджабе, день Тируваллувара в Тамилнаде, дни рождения Шиваджи в Махараштре и С. Ч. Боса в Бенгалии.
Сверх всего чиновничество соблюдает дни отдыха, не значащиеся в календарях, например, день посещения сестер и день поминовения усопших родных. Это, конечно, не считая дней, которые берутся по случаю важных событий в семье — свадьбы, похорон и т.д.
В управлениях скапливаются горы бумаг, их путают, теряют. Газеты ежедневно помещают карикатуры, предлагающие более или менее остроумные способы, как быстро расправиться с кипой «входящих» и сделать их «исходящими».
Волокита или неразбериха страшны, но не до такой степени. Их все же можно устранить. Страшнее бюрократический образ мысли, готовность и желание подчинить «правилу» всю жизнь. Слово «формальность» имеет в Индии совсем не тот смысл, что у нас. Мы подразумеваем под ним нечто второстепенное, не слишком значительное. В Индии же оно означает нечто обязательное и непререкаемое.
Мне по незнанию случалось восклицать в спорах с чиновниками:
— Это только формальность!
Фраза производила действие, обратное тому, на которое я рассчитывал.
— О, да! — важно говорил собеседник. — Это формальность! — и с этой минуты все доводы переставали приниматься во внимание.
Почему же индийский бюрократизм показался мне таким страшным? Во-первых, он в последние годы бурно развивается, захватывая новые сферы управления, производства и культуры. Все указывает на то, что он будет расти и дальше.
Во-вторых, бюрократия с ее «от века» установленными правилами выступает консервативной силой, враждебной любым социальным изменениям. Ее открытое или скрытое противодействие нововведениям чувствуют даже правительства Национального конгресса. Еще в большей степени от консервативности аппарата страдали правительства левого фронта в Керале и Западной Бенгалии.
Наконец, чиновничий образ мысли, формализм как норма поведения и как философия жизни начинают распространяться в Индии, вступая в противоречие с характерными для народа сердечностью, доброжелательностью, искренностью и гостеприимством.
14. ЧТО САМОЕ КРАСИВОЕ?
На вопрос, поставленный в заголовке, ответить гораздо труднее, чем на вопрос предыдущей главы. Я прямо-таки растерян.
Очаровывает природа Индии — не сразу, но зато прочно и надолго. Я говорю не о лесах и реках. Лесов в русском понимании в Индии почти нет, а реки по виду ничем не отличаются от наших, разве только разливаются на километры в ширину во время муссона и высыхают летом. Когда в сухой сезон едешь вдоль восточного побережья страны, это особенно заметно. Поезд мчит по громадным каменным мостам-эстакадам, нависшим над сплошным белым песком. Три-пять минут — лишь мост и песок под ним. Вдруг где-то посредине мелькнет узенькая лента воды, обозначенная на карте как река Годавари, Кришна или даже Маханади («Великая река»).
Я так и не смог оценить привлекательность сухих пустынных пространств Северной Индии, состоящих из полей и зарослей колючих кустарников. Но пальмовые рощи Юга, прежде всего Кералы, — густые, пронизанные светом, иссиня-зеленые, растущие на кирпично-красной почве, действительно неповторимы.
Поражают также деревья. В тропиках они ни в чем не хотят уступать полевым и садовым цветам и в период цветения сплошь усыпаны белым, сиреневым, желтым. Просто вызывающе красив Амалташ, весь покрытый красными цветами (английское название в переводе означает «пламя леса»). Они действительно горят яркими языками на улицах и по сторонам дорог, создавая интенсивно праздничную атмосферу.
Удивительны восходы и закаты в Мадрасе. Но если восход слишком напоминает по краскам лубок, то закат изобразить народному художнику будет, наверно, не под силу: не хватит густой оранжевой краски.
Солнце заходит будто бы просто — по-обычному гасит свои лучи один за другим, и небо заполняется густеющей синевой. Однако через полчаса край его светлеет и загорается розовым. Потом сияние распространяется на весь небосклон, переливающийся полосами розового, оранжевого и малинового. Еще через полчаса буйство красок утихает, и небо быстро затягивается черным бархатом. Наступает ночь.
Великолепны Кашмир и Гималаи, но нечто подобное можно увидеть у нас на Кавказе и Алтае. Меня поразили не величественные снежные вершины, а горы поменьше, состоящие из террас, которые выбиты на их склонах руками человека и засеяны. Сверху они кажутся географической картой, где неровности рельефа отмечены замкнутыми кривыми линиями.
Незабываемое впечатление производят пейзажи Декана, особенно в период муссона. Черные, коричневые и красные поля перемежаются посевами риса, проса, сахарного тростника. Здесь представлены все оттенки зеленого — от нежного, чуть желтоватого (цвет молодого риса) до густо-темного (сахарного тростника). Неожиданно и резко поля разбиваются рощами манго и пальм, высокими искусственными платформами, на которых растет бетель, наконец, глыбами серо-сизых камней и скал причудливой формы.
При описании красот индийской природы я все время сбиваюсь на прославление преобразовательской деятельности человека. Что ж, пожалуй, в этом ответ на вопрос — самым красивым в Индии являются люди и результаты их труда. Несмотря на тривиальность и подозрительную заданность такого заключения, оно справедливо.
По своему физическому облику индийцы очень неодинаковы. Население страны формировалось на протяжении многих веков из пришельцев, принадлежавших к трем основным человеческим расам, причем кастовая система не дала расовым типам смешаться. И сейчас монголоиды Гималаев и многих районов Ассама совершенно не похожи на европеоидов Северной Индии или на темнокожих жителей Юга. Различаются Даже члены разных каст, относящиеся к одной расе или к одному району. Брахманы обычно гораздо светлее, а раджпуты или джаты гораздо выше и физически крепче, чем представители низших каст. Некоторые группы просто красивы, с каким бы мерилом к ним ни подходить.
