Дорожный иврит - Костырко Сергей Павлович (книги бесплатно без .TXT) 📗
– Извини, что-то меня поперло.
– Как раз правильно поперло, твой мат был для меня как музыка.
– А тебя-то, отец, чего понесло сюда?
И парень приказал на иврите другому солдатику, видимо, чином помладше, вывести меня, и этот худенький кивнул, типа давай за мной, и быстро и уверенно пошел, и прошли-то мы всего два или три перекресточка, и неожиданно оказались на еще освещенной с работающими магазинами и забитой людьми торговой подземной улице.
– Туда,?– махнул мне паренек,?– икзит там.
– Сенк ю,?– сказал я.
– Бай,?– ответствовал служивый.
То есть здесь, в Иерусалиме полно мест, где шаг вправо, шаг влево, буквально шаг, может означать пересечение невидимых, но очень даже реальных границ. Споры идут за клочки территории в улицу, квартальчик, а то и дом.
И это, кстати, еще и источник доходов у местных алкашей. Опять же, гуляя по верхним площадкам над площадью перед Стеной Плача, где куча кофеен, художественных салончиков, где на улице выставлены картины на продажу, то есть в одном из самых бойких туристских мест, я решил пройтись дальше, по узенькой улочке налево от площади, и через десяток метров меня остановил какой-то мужчина, очень даже импозантный на вид, и что-то проникновенно заговорил, показывая рукой в ту сторону, куда я направлялся. Я напряг свои скудные познания английского: мужик объяснял, что туда не надо, что там опасно. Экстремисты-мусульмане. И так далее. И трогательной мне показалась такая вот забота о незнакомом человеке и доверительность чисто человеческая. И благодетель мой, дождавшись, когда эта вот моя тронутость его заботой выразится на лице, не меняя интонаций, произносит: а ты не мог бы дать мне десять-пятнадцать шекелей? Плиз!
Но я уже прошел краткую, но выразительную школу у харедимов внизу, возле Стены Плача, шесть лет назад, в свой первый приезд. Тогда ко мне, ошалевшему от сознания, что вот он я стою, а передо мной?– Стена Плача, самое намоленное место в мире, остаток плоти того мира, из которого пошла вся наша цивилизация, и вот тут ко мне подходит настоящий «хасид»?– в пейсах, в черной шляпе, с суровостью на лице и просит (требует) назвать свое имя, а также имена родителей, я послушно отвечаю, и он кладет руку на мой затылок, нажимает, заставляя склониться, мы застываем в этом странном полуобъятии, и харедимный быстро бормочет молитву, потом пауза, и тут же?– предлагает заплатить пятьдесят шекелей за сакральность произошедшего между нами. И я стремительно трезвею и из вынутого по инерции кошелька достаю не пятьдесят, а двадцать. Все, дорогой, все.
Но тот хоть молитву произнес, а этот… «Огромное спасибо за заботу,?– говорю.?– Удачи тебе, родной!» И двигаю дальше.
Но как только я засомневался, где я, в Восточном или Западном Иерусалиме, трамвай свернул направо, и я?– это уже точно?– в Восточном Иерусалиме. Мы как будто выехали из огромного города в городское предместье. Дома расступились и присели на несколько этажей. Между домами, в основном особняками, окруженными каменным забором-стеной, образовались пустые пространства, точнее?– кусочки пустырей.
Ну, например, вот так: перекресток, за окном трамвая квадратная латочка незастроенного участка, заваленная мусором, сквозь который пробиваются жесткие темно-зеленые клоки травы. А дальше могучий каменный забор, имитирующий кладку крупных камней с рустовкой, и над забором?– трехэтажная светло-желтая вилла-особняк, с красным черепичным треугольничком навеса над входом и застекленным пенхаусом на крыше.
На магазинных вывесках арабская вязь.
Это как бы приватная часть города, то есть здесь только живут?– почти ничего общегородского: скверов, площадей, гуляльных улиц для туристов, открытых кофеен, торговых центров. Не сравнить с Тунисом и Суссом, не говоря уж о Каире, в котором всегда ощущение восточного города как единого тела?– косматого, мусорного, почти хаотичного?– но именно города, со своим городским кодом. Здесь же?– как бы густо застроенный каменными виллами пустырь?– каменистый, поросший травой и редкими кустами.
Уверен, что за этими заборами арабов?– идеальная чистота, дизайн, комфорт; мусульмане?– люди чистоплотные и мастеровитые. Но получается, судя по районам Восточного Иерусалима, что живут они здесь по принципу: мой дом?– моя крепость. Точнее, мой мир?– это мой дом. Не дальше.
Улицы совсем пустые, возможно из-за мелкого дождя, который сейчас пошел.
Доехал до той остановки, где вышел в прошлом году, увидев вдали в ложбине эффектный прогиб города в ложбине между двумя горами и длинную дугу эстакады.
Тогда, в прошлом году, я ехал здесь в середине солнечного дня, и в вагоне трамвая вместе со мной было только три пассажира: женщина в мусульманском платке и какой-то парень-качок в черных очках, который сначала сидел впереди, а потом, когда проехали Старый город и вагон начал освобождаться, медленно прошелся по проходу и сел слева от меня через проход на одно сиденье сзади. Я его не видел, но почему-то постоянно чувствовал. И когда я вышел, чтобы снять пейзаж с автомобильной эстакадой, он тоже вышел. Стал неподалеку на платформе боком ко мне, так что я по-прежнему оставался в поле его зрения. Я погулял по платформочке, поснимал, посмотрел схему маршрута, выяснил, что до конечной осталось всего четыре остановки, и решил, что хватит, пора возвращаться в обжитый Иерусалим. И когда показался трамвайный поезд в сторону центра, я перешел на другую платформу, парень остался на месте. Он стоял, чуть расставив ноги в черных мешковатых по покрою брюках со множеством карманов, но ткань не топорщилась, а висела под тяжестью сложенного в этих карманах. Невысокий, плотный, руки в карманах, белая курточка, стриженая круглая голова на крепенькой шее (типаж быка из телесериалов про «лихие девяностые»). И вот тут я, наконец, увидел витой белый проводок рации, тянувшийся из-за воротника на его затылке к левому уху. То есть парень этот из спецохраны, который увидел русского старпера с фотоаппаратом и разинутым ртом, непонятно зачем без туристской группы или местного иерусалимского приятеля направляющегося в арабский сектор города. И хрен его знает, чего с ним случиться там может. То есть ничего особенного с ним, скорее всего, и не произойдет, но на всякий случай надо бы присмотреть, чтоб потом не было головной боли.
Ну а сегодня эту остановку (Beit Hanina) я проехал, и через несколько минут трамвай опять катил в типично еврейском районе. Конечная. Улица Моше Даяна. Дождь усилился, и я под зонтом перебежал на тротуар в надежде на какую-нибудь открытую кофейню. Но фиг тебе?– только маленькие магазинчики. И я пошел дальше по ходу остановившегося трамвая, по улице, застроенной скучными белыми четырехэтажными домами, нагибаясь под тяжелыми мокрыми ветвями каких-то деревьев с красными цветами. И район вокруг становился все более и более спальным. Дождь усиливался. Лужи уже не переступить. Зачерпнул воды ботинком. Благословенное для Израиля действо, проблема которого всегдашняя?– вода. Вчера по радио сказали, что уровень воды в Кинерете поднялся на сантиметр.
Дома здешней архитектуры в меру выразительны, это скорее некий международный стандарт южного города. Района «спального», построенного отнюдь не Корбюзье с его конструктивистской осатанелостью, оставшейся, скажем, в моих орехово-борисовских двадцатидвухэтажных с таким же количеством подъездов блочных бараках, а именно?– дoма. Застроенный ими район выглядит достаточно уютно. Даже как бы чуть меланхолично, умиротворенно. Может, из-за дождя?
На обратном пути наблюдал, как полупустой трамвай, пройдя сквозь арабские секторы, вдруг начал наполняться людьми, две девушки, одна ехавшая в трамвае, другая?– вошедшая на остановке, и обе говорившие по мобильному телефону, увидели друг дружку, просияли, прикоснулись друг к другу щекой, имитируя поцелуй, и при этом продолжали ворковать в свои трубки.
Когда проезжали «Гранд Курт отель», выглянуло солнце, осветило справа вдали бело-зеленые горы, и на улице Яффы я выходил уже в летний солнечный день, слепящий блеском мокрого асфальта, и двинул обсыхать и записывать впечатления в эту кофейню во дворе на улице Соломона.
