Свежий ветер океана - Федоровский Евгений Петрович (книги онлайн полные версии .TXT) 📗
В «острожной» тюрьме позднее томились декабристы, для которых была даже написана специальная инструкция, составленная зловещим палачом декабристов комендантом Петропавловской крепости генералом Сукиным. Сидели здесь народовольцы и другие революционеры. Лишь в 1903 году, просуществовав три с половиной столетия, соловецкая монастырская тюрьма была ликвидирована…
…Мы вышли из подвалов на свежий воздух. Здесь, в этом соловецком слепке былого, мало что изменилось с тех пор, как по двору ходили люди в малиновых кафтанах стрельцов, коричневых монашеских сермягах, черных домотканых ризах. Та же мебель в кельях и залах, тот же двор и кусты под окнами… Дух прошлого продолжал жить в этих стенах. Меж громадных плит у главных монастырских строений пробивалась трава, цвел клевер. Из леса доносился крепкий смолистый запах. Спокойно, глубоко и ровно дышало море. В нишах соборов шумно возились дикие голуби.
Первого строителя Соловков звали Трифон. История не оставила ни его портрета, ни описания внешности. Но вот душу его мы, пожалуй, почувствовать смогли. Он творил в жестокое, темное время, но как он чувствовал природу — лес, камни, цвет неба, шум моря!.. Трифон сказочно вписал свое буйное создание в дикий пейзаж Соловецких островов. Такое мог сделать только оптимист, который, несмотря ни на что, воспринимал жизнь как праздник.
Как во всяком талантливом человеке, в нем жила склонность к размаху. Он смело вытянул крепостные стены вдоль берега, а с двух сторон на суше сжал оборонительные сооружения до предела. Почему? Зачем? Сухопутный враг, считал Трифон, опаснее для защитников, чем морской. Поэтому он и поставил башни близко друг к другу, на расстоянии ружейного выстрела.
А еще, наверное, по-русски добр, душевно щедр был этот Трифон. Архитекторы средневековья старались делать крепости как можно более устрашающими. Материал для строительства они выбирали темный, могильный. Стрельчатые башни, узкие бойницы, голые, как череп, утесы покатых стен внушали страх и трепет. Даже сейчас возникает какое-то смутное беспокойство, когда смотришь на башню Гедимина в Нарве. А вот Соловецкая крепость тревоги не вызывает, особенно если видишь ее в теплый солнечный день.
Последователи Трифона увенчивали гладкие плоскости церковных стен крутыми кровлями, килевидными кокошниками, что еще более подчеркивало устремленность сооружения ввысь, к небу.
…Уже вечерело, пора было устраивать ночлег. Мы пошли к пристани, где стоял наш «Бурелом». Молчаливый Мишаня еще раз оглянулся на Соловецкий кремль и вдруг проговорил:
— Здесь русский дух, здесь Русью пахнет…
На газовой плитке мы приготовили из суповых пакетиков еду, поужинали. В каюте было так же светло, как и днем. Мы занавесили иллюминаторы и легли спать, намереваясь пораньше встать и пойти в соловецкие леса пешком.
Зеркальный блеск озер
Мрачная, пепельно-сизая берендеева чаща. Кинжальный свет солнца. Чернота теней. Густой мир красок, запахов, звуков окружал нас. Попискивали серые крошки-полевочки, им вторили синички, бойко верещали кедровки. Под ногами шуршали ящерицы. Высоко подбрасывая задние лапки, разбегались бурундуки. Каждый клочок пространства был заполнен жизнью. Неутомимо трудились муравьи, ползали какие-то совсем мелкие букашки и хлопотливо орудовали в прелой земле. Старые сосны с кряжистыми ветвями стояли в обнимку и прикрывали небо. Вершак-ветер трепал их макушки. Сосны досадливо шумели, поскрипывая закостенелыми суставами. Светленькие соседки-осины шикали на великанов, как будто успокаивали их. Только флегматичные ели безмолвствовали. Они росли в тени и не лезли вверх к свету и ветру. Ели были так густы, что походили на шалаши. Их семена уже созрели, но шишки не отваливались, как это бывает у сосны, а рассыпались, вытряхнув наземь смолистые семечки. Около пихты подрастал молодняк, будто нарочно посаженный в один ряд. Семена пихты развиваются не просто в земле, а на разлагающемся валежнике, когда-то упавшем и теперь сгнившем стволе. Вот и вытянулись молодые пихточки ровной линейкой. Умершее дерево дало им живительные соки.
Мы молча шли по тайге, очарованные ее великолепием. Ярко-оранжевая морошка горела в мягких, пушистых мхах. Маслянисто поблескивала черника величиной с сибирскую ранетку. Алели брусника и клюква. Тут же росли плотные, породистые грибы, не тронутые червоточиной. Все это можно брать без труда, как это делали раньше монахи, у которых ломились подвалы от разных варений, солений и маринадов.
К полудню мы наткнулись на речку. Ее пересекала дорога с каменным мостиком. Далеко на взгорке белела часовенка. Здесь поддувал ветер и не так сильно донимали комары. Сквозь густую поросль орешника проглядывало зеркальное озеро.
Речка, как и мост с дорогой, была сотворена человеческими руками. Раньше на Соловецких островах рек не было. Приспосабливая для жизни дикие земли, монахи прокладывали каналы, соединяя многочисленные озера в единую систему. Мы продирались сквозь настоящую тайгу, натыкались на речки, которые еле различались в чаще, и не верилось, что их когда-то прокладывали человеческие руки. Вряд ли древние строители знали, что своим трудом они начинали великий экологический эксперимент на Руси, создавая в озерах постоянный ток воды, предотвращая зарастание и заболачивание. Вода, перемещаясь из озера в озеро, попадала в конечный резервуар — знаменитое Святое озеро у стен монастыря, которое, по словам того же Досифея, «содержит воду отменно чистую, на вкус легкую и здоровую».
Энергию воды монахи использовали для работы мельницы, лесопилки, крупорушки, сукноваляльной машины и даже механизированной прачечной. Существовала и «судоходная» система каналов, которую строили «обетники», люди, которые давали обет проработать бесплатно на монастырь в течение какого-то времени. По этим каналам ходили груженые большие лодки. Они перевозили сено, лес, строительные материалы. А во время длинных соловецких зим по каналам проходил идеально ровный «зимник». Существовала даже «пароходная навигация»: на лодье был установлен паровой двигатель с высокой трубой.
Мы добрались до хутора Горки, где был ботанический сад. Его разбили 150 лет назад, и это чудо, сотворенное людьми, сохранялось из поколения в поколение. Здесь росли те же овощи и яблони, что и в черноземных областях России и на Украине.
На лодочной станции, работающей круглосуточно, Мишаня взял лодку у такого же, как он сам, белокурого северянина, попробовал весла на крепость, вставил в уключины.
— Весла на каналах берегите! — предупредил лодочник.
Раньше по откосам канала были раскорчеваны пни. Сейчас леса поглотили откосы, вплотную подступили к воде. Не мудрено было весла и поломать.
Мы поплыли. Лодка скользила по глади, тревожа отражение курчавой лесной стены. Радугой вспыхивали и гасли солнечные блики. Тишина расплывалась вокруг — глубокая, спокойная, безмятежная. Вспомнился Аксаков, удивительно точно описавший состояние спокойной и чуть грустной души: «Природа вступит в вечные права свои. Вместе с прохладным, благовонным, свободным, освежительным воздухом вдохнете вы в себя безмятежность мысли, кротость чувства, снисхождение к другим и даже к самому себе».
Лес над каналами смыкался верхушками. Весла упирались то в один, то в другой берег. В темной воде можно было разглядеть хорошо пригнанные валуны по бокам и светлое песчаное дно. Озера чередовались с последовательностью станций метро. По берегам росли высокие травы, в седых мхах полно было грибов и ягод. На легкой воде лежали желтые и белые кувшинки. Они сопровождали нас почти до Красного озера с его неожиданно высокими берегами. За ними виднелась Секирная гора с белокаменной церковкой — соловецким маяком. По другую сторону Секирной горы блестело море.
В той части моря, у поселка Реболда, трудились добытчики ламинарии, или, попросту, морской капусты, какая продается в рыбных магазинах. У Соловецких островов ее великое множество. В Японии ламинария — национальное блюдо. Там она так же незаменима, как у нас картошка. Кроме того, она обладает целебными свойствами. Не случайно у японцев бывает мало сердечно-сосудистых заболеваний.
