В сердце Азии. Памир — Тибет — Восточный Туркестан. Путешествие в 1893–1897 годах - Хедин Свен (полная версия книги txt) 📗
Караван следовал за караваном; около придорожных канав расположились калеки-нищие всех сортов, водоносы со своими большими глиняными кувшинами, пекари и торговцы плодами, а в мутной воде канав купались загорелые мальчишки. Мы проехали мимо ряда могил святых, памятника Адольфу Шлагинтвейту, разрушенного наводнением, развалин дворца Якуб-бека, мимо Кызыл-су, текущей, словно красная глиняная каша, под двойным мостом.
Китайский город Янги-шар остался влево, и мы вступили в пустынную и тихую местность, которая простирается к югу и востоку ровной полосой насколько хватает глаз. Стало темно, хоть глаз выколи, и мы в 9 часов вечера остановились в местечке Джигды-арык, чтобы поужинать и дождаться людей. Только в 2 часа утра достигли мы Япча-на, ближайшей цели нашего путешествия.
X. Возвращение в Китайский Памир
22 июня температура была так высока, что мы предпочли держаться в тени; только к вечеру стало чуть прохладнее, так что мы могли снова выступить в путь. Вскоре нас встретил беке двумя спутниками, высланный янги-гиссарским амбанем (правитель области), чтобы приветствовать меня, снабдить продовольствием, а также сделать все нужные распоряжения ради облегчения моего путешествия.
После краткого отдыха в Согулюке, где проезжие китайцы подняли ужасный гвалт, мы в темноте продолжали путь в Янги-гиссар, куда и прибыли рано утром. Для нас было приготовлено помещение в индусском караван-сарае. Наше прибытие произвело большой переполох, так как все постояльцы караван-сарая спали прямо на дворе под открытым небом.
23 июня меня разбудил один из мандаринов низшего класса, доставивший мне барана, двух кур, мешок пшеницы, мешок кукурузы, охапку сена и топлива — все от амбаня, с прибавлением приветствий и уверений в безграничной дружбе. Весь день все три бека сидели у моих дверей, готовые к моим услугам по первому знаку.
В эти двое суток, проведенных мной в Янги-гиссаре, местный амбань продолжал осыпать нас любезностями. Когда же я в благодарность послал ему револьвер и перочинный нож, он прислал мне целый обед из удивительнейших китайских деликатесов, разложенных по блюдцам и чашечкам, которые окружали жареного поросенка, красовавшегося посреди огромного подноса; последний был подвешен к большой толстой палке. Вместе с тем амбань поручил передать мне свое сожаление, что, по случаю нездоровья, не может сам принять участия в обеде. Это подало мне законный повод ответить, что так как один я не в силах справиться с таким обилием блюд, то и принужден вернуть их все обратно.
Я заподозрил, что все это внимание было хитростью, рассчитанной на то, чтобы связать меня долгом признательности, который бы принудил меня сделаться покорным слугой желаний господина амбаня. А желания эти клонились к тому, чтобы я отказался от своего намерения отправиться через Кинкол и Тарбаши, т.е. по тракту, находившемуся в его области. Он, очевидно, боялся, что я нанесу на карту эту область, которую до сих пор европейцы оставляли в покое. Он и советовал мне лучше отправиться через Яркенд, ссылаясь на разлитие горных ручьев, что угрожает моему каравану опасностями, а ведь ему, амбаню, в случае, если мой багаж будет попорчен водой, придется отвечать перед дао-таем. Стороной же мы узнали, что даже караваны ослов переходят через ручьи. Кроме того, самое время года мало располагало к долгому путешествию через чумной Яркенд.
Узнав о моем решении, амбань ответил, что позаботится о проводниках для меня, и так как ему, собственно, не о чем было больше спрашивать меня, то он послал ко мне бека узнать, как заставить «воду течь кверху». Я сделал модель ветряной мельницы из бумаги и приложил к ней более или менее легко понятные объяснения.
Около Янги-гиссара близость гор уже дает себя почувствовать некоторой волнистостью местности. Так, от города тянется на восток длинный узкий холм. В общем, он так ровен и правилен, что его можно было бы принять за старый крепостной вал, если б он не состоял из песку и конгломерата. К северу от него расположена главная часть города, дома и базары которого исчезают в густой листве садов; к югу же лежит только ряд глиняных мазанок с плоскими кровлями. У подошвы холма мы видели кладбище; над некоторыми могилами возвышались небольшие купола; от кладбища струился в эту жару неприятный трупный запах.
Вид же отсюда открывается широкий и чудесный. На юго-западе виднеется голубовато-стальная стена Мустаг-аты, седая макушка которой так и манит в более прохладные области. На запад и юг идут низкие холмы, а в противоположной стороне расстилается ровный, бесконечный, как даль морская, горизонт. Янги-гиссар не представляет каких-либо достопримечательностей; немногочисленные мечети и медресе не отличаются архитектурой. Одно из последних основано, говорят, 60 лет назад. Оно обращено фасадом из голубого и зеленого каолина, украшенным двумя башенками, на открытую площадь с мутным бассейном посреди. Кара-чинак-мазар (т.е. могила святого) представляет небольшую типичную азиатскую мечеть, окруженную верандой со столбами; стены украшены простыми орнаментами, изречениями и флагами. На дворе возвышаются старые тополя с могучими стволами. Один из них остроумно приспособлен к роли минарета. Наконец, видели мы мазар Супурга Хэкима с зеленым куполом и четырьмя башенками.
Город вообще грязен и похож на деревню; улицы узки и пыльны; базары защищены от солнца и дождя деревянными навесами и соломенными циновками. Мужчины ходят голыми или полуголыми; мальчишки совсем голе-шенькими, а девочки в красных рубашонках; головы же и ноги голы. Взрослые женщины, которые здесь редко носят чадры, часто сидят перед своими лавками на базарах или с корзинками плодов прямо на открытых площадях. Тип их красотой не отличается; густые черные волосы они, как и женщины других областей Восточного Туркестана, носят заплетенными в две косы.
Китайский город, который называется также Янги-шаром (Новый город), расположен рядом с магометанским и защищен высокой зубчатой стеной с башнями и рвами. Здесь находится ямен амбаня; антуражем служат длинно-косые китайцы в длинных белых кофтах и широких голубых шароварах.
Индусский караван-сарай, где мы остановились, окаймлен галереей со столбами, внутри же находится небольшой четырехугольный двор; здесь проживают десять индусов из Шикарпура, которые занимаются ввозом материй из Индии через Ле, Каракорум, Шах-и-дулах и Яркенд. Главное же занятие их ростовщичество, и они так ловко обделывают свои беззаконные дела, что забрали все население в свои руки и большая часть доходов с полей остается в их карманах.
Медлить в Янги-гиссаре нам было некогда; ветер с гор тянул нас в путь, и много предстояло нам еще сделать, прежде чем опять расположиться на отдых. Хозяин наш ни за что не хотел брать платы за свое гостеприимство, но я выпутался из затруднения, подарив ему присланные амбанем барана и топливо, да перочинный нож в придачу.
От города Кара-баша (Черная голова) мы направились прямо на юг, оставив дорогу на Яркенд влево. Около двух часов ночи добрались до кишлака Игиз-яр, где и расположились во дворе.
На один «таш» (8 километров) к югу находится рудник Кок-буйнак, где добывается железная руда, которая затем отвозится в Игиз-яр для разработки по весьма примитивному способу. В сарае, из высушенной на солнце глины и досок, сложена печь, имеющая в вышину два метра, а в диаметре едва один метр. Печь до половины наполняется углем. Для тяги в нижней части ее проделаны шесть отверстий, перед которыми день-деньской сидят шесть человек, действуя мехами из козьих шкур. Поверх угля кладется слой руды в две ладони шириной, и к вечеру железо, расплавляясь, начинает стекать вниз под угли. Просовывая в небольшое боковое отверстие железный прут, удостоверяются в том, как идет плавление. После каждой топки печь должна быть очищена от шлака и золы. Добытое таким способом железо, разумеется, плохого качества, не годится для ковки и идет только на выделки самых простых земледельческих орудий, для подков же, например, не годно.
