Колыбель ветров - Бенк Теодор Поль (бесплатные версии книг .TXT) 📗
- А что, если нам поехать с ними? - спросил Марш, указывая на алеутов. - Они отправляются за тюленями.
Это было бы интересное путешествие, но нас не пригласили. Наоборот, алеуты отвернулись и занялись своими делами. Было совершенно очевидно, что наше присутствие им неприятно. Когда Марш продолжал настаивать на своем, один из алеутов предложил, наконец, с неохотой:
- Что ж, если хотите, можете поехать.
- У нас другие дела, - поспешил я сказать Маршу, тем самым давая понять Бобу и ему, что нам пора уходить. Они поняли намек и пошли за мной. Я решил, что, оставшись наедине с Михи, спрошу его, почему алеуты отнеслись к нам так неприветливо и недружелюбно.
Я заметил, что то же самое произошло и накануне вечером. Когда мы прогуливались по берегу, я наткнулся на двух старых женщин, собиравших морские водоросли и мелких животных в лужах, оставшихся после отлива. Завидев меня, они побросали все содержимое из своих ведер обратно в воду и поспешили домой, едва кивнув в мою сторону. Странно, подумал я; ведь они, наверное, потратили много времени, собирая все это. Еще раньше другая старушка спрятала лицо, не давая себя сфотографировать. Переговорив с ней по-алеутски, Михи обернулся ко мне и объяснил:
- Она говорит, что вы станете смеяться над ее карточкой.
Вернувшись к себе, мы с Бобом принялись сушить найденные образцы морских водорослей. Пучки душистых растений были развешаны на гвоздях в комнате, выходившей на улицу. Старые газеты, разостланные на полу, впитывали влагу водорослей и совершенно размокли. Сушка оказалась длительным процессом, так как в нашем доме всегда было прохладно и сыро.
Утренняя экскурсия убедила меня и Боба в том, что если и в дальнейшем мы будем ежедневно собирать свои коллекции вместе, то нам не удастся выполнить на Атхе всей нашей программы. Поэтому было решено, что Боб займется собиранием гербария, а я, оставаясь в деревне, попытаюсь ближе познакомиться с ее жителями.
Мое первое впечатление подсказывало, что алеуты - народ скромный и очень застенчивый. Вопреки ожиданию я убедился, что они весьма далеки от тех отсталых эскимосов, которые всего лишь двести лет назад пользовались орудиями каменного века. Мне кажется, что каждый, посещающий их впервые, испытывает некоторое разочарование, не обнаруживая старинных обычаев, примитивности, традиционных черт материальной культуры - всего, что у нас связано с представлением об эскимосах.
Алеуты смуглокожи, они не слишком развиты, быть может, беднее рыбаков в Штатах и несговорчивы в своих взаимоотношениях с белыми из-за разделяющего их языкового барьера. Но они носят одежду, приобретенную в магазине, едят консервированные продукты, используют подвесные моторы и читают американские журналы. Алеутские матери кормят своих младенцев детской питательной смесью, и, как сообщил мне Михи, почти в каждой семье имеется хотя бы старенький фотоаппарат или по меньшей мере радиоприемник. Они любят ковбойские песни. Однажды, проходя под окном, я услыхал, как алеутская домашняя хозяйка напевала "Глубоко в сердце Техаса". Она совсем неплохо воспроизводила эту мелодию.
На следующее утро после нашей экскурсии к рифам Михи повел меня в гости в семью алеутов с Атту. Когда мы подходили к дому, мне было странно увидеть ванну, стоявшую у заднего крыльца. Ванны встречались по всей деревне, некоторые из них были еще в упаковке. Ясно, что эта сторона цивилизации здесь не привилась. Интересно, что подумало бы наше правительство в Вашингтоне, узнав, что в этих белоснежных подарках, присланных для поднятия культурного уровня алеутов, пускают кораблики дети или же они служат для собирания дождевой воды. Интересно также, сколько алеутов, использовав ванны по назначению, схватило воспаление легких и умерло.
Следующее, что бросилось мне в глаза в доме, куда я пришел, был кусок тюленины, черный от засохшей крови и засиженный мухами. Мясо висело на гвозде, вбитом в наружную стенку, и выглядело весьма и весьма неаппетитно. На заднем дворе валялись кишки и обглоданные кости. Михи провел меня через кухню, в которой было не чище. На полу лежали испачканные половики, валялись остатки пищи и грязная одежда. Тут же на разостланном одеяле лежал ребенок с соской во рту, а двое котят, плутовски поглядывая, лакали молоко, пролившееся из откатившейся в сторону бутылки. Мне ударил в нос резкий запах варившегося мяса морского льва. В комнате было настолько жарко и душно, что в первые минуты мною овладело непреодолимое желание выскочить за дверь на прохладный чистый воздух, но очень скоро я свыкся с этими непривычными запахами и перестал их замечать.
Михи сразу провел меня в переднюю комнату, где на покрытом линолеумом полу играли дети постарше. Всю их одежду составляли нижние рубашки, а зады у них были так же грязны, как и пол. Когда мы вошли, они перестали играть и смотрели на нас, засунув в рот пальцы. Большие карие глаза ребятишек следили за каждым моим движением, и когда я им улыбнулся, эти глаза еще более расширились.
В комнате не было никакой обстановки, не считая деревянного столика, пары стульев возле окна да койки армейского образца у стены. В смежной комнате стояли еще две койки и еще один или два стула. Стены были украшены картинками из календаря - и все. Я не увидел никаких признаков обычных домашних икон. Такие иконы имеются в каждой алеутской семье. Это почитаемые религиозные изображения; перед каждой иконой, укрепленной в одном из углов под потолком, как правило, висит лампадка.
Михи сообщил мне, что в этом домишке проживают три семьи. Когда мужчины дома, в трех комнатах размещаются десять человек. В данное время мужчины отсутствовали, они работали на военных судах, а дома остались одни женщины и дети. Возможно, что именно поэтому мне часто встречались в деревне военнослужащие из соседнего гарнизона.
Михи представил меня присутствующим. Женщины были растрепаны и неряшливо одеты, но застенчиво улыбались и, казалось, что они к нам дружески расположены.
- У этих людей мало еды, - сказал Михи просто, заметив, что я оглядываю эту нищенскую обстановку. - Им приходится трудно.
Затем он пустился рассказывать о горестях своего народа, который много перестрадал во время войны. Они все потеряли. Взамен того, что разрушили японцы, управление по делам туземцев Аляски прислало им лишь кое-что из вещей. Он сказал, что у аттуанцев были также трения с коренными жителями Атхи.
- Атханцы не позволяют нам брать лес на постройку домов. Говорят, что лес принадлежит им. Бывает, что они не дают нам рыбы и весь улов забирают себе. Они думают, что мы какие-то нищие. Задавалы они, больше никто.
Однако, по словам Михи, тяжелее всего приходилось алеутам с продуктами питания для детей. Бывали зимы, когда им угрожала голодная смерть. Грудные дети не получали молока. А зимние штормы были зачастую такими свирепыми, что мужчины не могли ни охотиться, ни ловить рыбу. Им приходилось обращаться к белым учителям с просьбой телеграфировать в управление по делам туземцев Аляски, которое старалось доставить продукты в деревню самолетами. Это было сложное мероприятие.
Я узнал и то, что в ручьях, в заливе и на склонах холмов было столько пищи, сколько хватило бы для населения, в десять раз превосходящего по численности население Атхи...
- Но ведь такие семьи, как эти, у которых мужчины работают на военных судах, наверное, имеют неплохой заработок, - возразил я. - Мне казалось, что в армии платят хорошее жалованье. Разве мужчины не присылают денег домой?
Нахмурив брови, Михи задумался было над моим вопросом, потом усмехнулся и покончил с разговором, заявив:
- Случается, что и забывают.
Я припомнил слова майора Беккера, начальника порта на Адахе, о том, что алеуты, служащие на военных судах, любят азартные игры и не прочь выпить, и если бы не соответствующий надзор, то они совсем не посылали бы денег домой. Их жены, оставшиеся в деревне, терпеливо ждали. Они удили на пристани треску или же получали часть улова других семей, а не то просто-напросто набирали в долг в деревенской лавке. Часто они заводили дружбу с военными, стоявшими по соседству.
