Семь месяцев бесконечности - Боярский Виктор Ильич (версия книг TXT) 📗
Его напарник Брауни, небольшой пес светло-коричневой масти, был куплен незадолго до начала экспедиции в эскимосской деревушке на севере Канады. Брауни был, пожалуй, самым молодым среди наших собак (ему не исполнилось и двух лет), а поэтому самым игривым, непослушным и бестолковым. Все довольно скромные запасы извилин, наличествующие в его небольшой остроухой башке со смешными светлыми бровями, он бескорыстно отдавал на алтарь науки: изучал все, что видели его веселые янтарного цвета глазки и чуяла аккуратная коричневая пуговка носа. Самое прискорбное было то, что он занимался этим параллельно, а главным образом вместо своей основной работы в упряжке. Нейлоновую веревку, связывающую его постромки с нартами, даже с большой натяжкой нельзя было назвать натянутой 90 процентов времени. Он все время отвлекался, не обходя вниманием ни единого клочка шерсти, лежащего на снегу, ни единого мимозно-желтого следа, оставленного идущими впереди собаками, причем каждый раз он считал своим долгом задержаться в этом месте и тоже «подписать» его — словом, толку от него было мало. Имя Брауни не сходило с моих уст практически весь день. Я пытался применять и силовое воздействие, но тщетно: Брауни оставался ученым, шалуном, фокусником, путаником — кем угодно, только не ездовой собакой. (Впоследствии именно по этой причине мы распростились с ним, отправив его с оказией на Кинг-Джордж.)
В коренной двойке работали два замечательных пса: Баффи и Пэнда. Баффи, крупная, светлая с серым подпалом, очень красивая собака, был моим старым знакомцем по гренландской экспедиции. Очень уравновешенный, поистине нордический характер не позволял ему проявлять эмоции даже в такой волнующий для всех собак момент, как кормежка. Он всегда терпеливо ждал, когда я поднесу ему чуть ли не под нос кусок корма, никогда не нарушал дисциплины, никогда не ел постромки — одним словом, был отличником по всем статьям. Однако именно ровность характера, неумение радоваться жизни и привели его в Гренландии к глубокой психической депрессии. Там, очевидно, потеряв всякий интерес ко всему, что его окружало (а надо сказать, что в Гренландии у наших собак было больше шансов и оснований для этого, ибо груз был большим, а еды не хватало), Баффи пытался покончить с собой. Об этом случае мне рассказал Этьенн, шедший тогда с упряжкой Уилла, в которой работал Баффи:
«Несколько последних дней Баффи совсем перестал тянуть нарты, выглядел подавленным и очень безразличным, поэтому я отвязал его, и он бежал рядом с нартами. Это продолжалось еще два или три дня, и я уже настолько привык видеть Баффи рядом, что как-то перестал его замечать и вот однажды, «вернувшись» в окружающий меня мир после очередного столь частого для всех нас в Гренландии погружения в самого себя, я осознал, что что-то вокруг меня изменилось… Не сразу я понял, что Баффи нет на его привычном месте слева от нарт. Я остановил упряжку. Обернувшись назад, я увидел метрах в трехстах позади на линии нашего следа темную точку. Это был он. Когда я подъехал ближе, то увидел свернувшегося клубком Баффи, который даже не поднял головы при моем приближении. Он решил навсегда остаться здесь в этих белых снегах, которые своим однообразием и бесконечностью привели его в такое состояние. Пришлось отнести его и уложить на нарты».
Помня эту особенность его характера, я внимательно следил за ним все время, но пока Баффи тянул очень усердно и вроде бы не грустил. Полной противоположностью ему был его нынешний напарник Пэнда, крупный пес несколько необычной черно-белой масти. Его темные глаза были практически неразличимы на фоне черной шерсти, и поэтому даже с близкого расстояния нельзя было понять, куда он смотрит. Но не это было главной особенностью Пэнды, кстати, названного так именно из-за своей окраски, делающей его похожим на бамбукового медведя. Этого пса отличали совершенно неукротимый оптимизм и потрясающая работоспособность. Он буквально выпрыгивал из постромок в ожидании команды «О'кей!» и сразу же начинал тянуть с такими силой и неистовством, что можно было подумать, его ждет какое-то видное только ему одному светлое будущее. Эта его готовность к старту иногда грозила обернуться неприятностями, особенно здесь, при движении в районе трещин: Пэнда мог сорваться в любой момент и увлечь за собой всю упряжку вперед наобум, не по следу, завалиться в трещину, сцепиться с собаками из другой упряжки и еще многое натворить из самых добрых побуждений. Поэтому Пэнда был объектом моего самого пристального внимания. Иногда приходилось садиться на него чуть ли не верхом, чтобы заставить его успокоиться. Зато в довольно редкие минуты задушевной беседы Пэнда любил, поднявшись на задние лапы, положить передние мне на плечи, поскольку он был практически одного со мной роста, и облизывать меня своим шершавым языком. Вот с такой славной командой я шел на лыжах по Антарктическому полуострову в августе 1989 года. Координаты на 15 августа: 67,3° ю. ш., 64,01° з. д…
Сегодня мы прошли на расстоянии около 3 километров к востоку от острова Франсиса. Гигантская скала, возвышающаяся над ледником на 500 метров, действительно напоминала остров своей оторванностью от окружающих ее далеким полукольцом гор. Характерное положение этого острова позволило нам проверить правильность нашего местоопределения. Наше положение на 67,5° ю. ш. и 64,2° з. д. хорошо согласовывалось с положением острова Франсиса, определенным по карте. Весь день продолжали движение по рыхлому снегу толщиной до 40 сантиметров, поэтому прошли только 19 километров.
Сегодня утром рекордно низкая температура (минус 42 градуса), но безветрие. Утром в 6 часов я выскочил из палатки принять снежный душ и буквально застыл на месте: так великолепна и величественна была открывшаяся передо мной картина зимнего утра. Серебристый холодный свет полной луны освещал наш пробуждающийся лагерь и темные, хорошо различимые на белом снегу даже в утреннем полумраке силуэты плотно свернувшихся в клубочек собак. Луна казалась настолько огромной, что отчетливо были заметны оспины кратеров на ее пожелтевшем одутловатом лице. Остров Франсиса белел своей снежной шапкой на фоне фиолетового, начинавшего светлеть неба. Примерно в то время, как Франсис еще только начинал белеть, мои босые ноги, стоящие на снегу, уже давно стали белыми, так что пришлось нырнуть в палатку и отогревать их на чайнике. В течение дня температура не повысилась, продолжали идти по рыхлому снегу, от собак валил пар и, подгоняемый едва ощутимым ветерком, стелился над поверхностью ледника легким серебристым туманом. Прошли за день все те же 19 километров, горы становились все ближе.
Температура продолжала оставаться низкой (утром минус 39 градусов), глубокий снег, собаки Джефа, бессменно шедшие впереди, устали. Поменяли упряжки, и вперед ушла упряжка Кейзо.
Оказалось, и мужчины кое-чего стоят в нашей трудной, беспорядочной жизни. Весь день лидировал Кутаан, вожак Кейзо, и на удивление правильно исполнял команды. На удивление потому, что Кутаан и внешним своим видом, и повадками никак не походил на сообразительную собаку. Его в общем-то неплохой экстерьер портили тускловатые, маловыразительные, узко посаженные глаза. Он одинаково равнодушно реагировал на похвалы и ругательства в свой адрес и поэтому не пользовался особой любовью ни у кого из нас, за исключением, может быть, только Кейзо. Но сегодня он был молодцом и четко выполнял команды Кейзо, к немалому, как мне кажется, удивлению последнего. Координаты: 67,8° ю. ш., 64,6° з. д.
Сегодня температура немного повысилась, весь день около минус 25 градусов, но снег стал еще более рыхлым. Накануне вечером после остановки Дахо вырыл шурф и оценил толщину свежего зимнего снега: она оказалась очень большой — около метра. Чтобы как-то облегчить движение собакам, я, Дахо и Жан-Луи вышли вперед и начали уплотнять снег лыжами перед первой упряжкой. В результате до 14 часов прошли 16 километров, но опять скатившийся внезапно с гор ветер нас остановил. Скорость ветра в порывах свыше 25 метров в секунду. Разбили лагерь и при этом чуть было не потеряли палатку. Порыв ветра вырвал из наших рук закрепленный только на двух колышках внутренний чехол и, кувыркая его по снегу, покатил все в ту же сторону злополучного моря Эдделла. Мы с Уиллом и подоспевший на помощь Джеф, как три тигра, бросились на нее и прижали к снегу. Не давая палатке опомниться, мы накрыли ее чехлом, быстро — работая в три лопаты — присыпали ее снегом и только после этого перевели дух. Естественно, не успели мы поставить лагерь, ветер стал стихать (мой анемометр показал лишь 14–20 метров в секунду), но весьма недвусмысленная облачность с запада и резкое (до минус 15 градусов) повышение температуры убедили нас в правильности принятого решения. Сегодня в связи с ранней остановкой в нашей палатке был пир и банный день. Уилл приготовил на ужин фирменное блюдо «бефсти-герофф». Он отварил мясо, затем, разрывая его руками, отделил его от хрящей — хрящи для Горди (самый крупный наш пес, которого Уилл привечал более всего), затем разорвал мясо опять-таки руками на мелкие куски и загрузил в бульон, добавил туда же пару пакетов растворимого супа, граммов сто двадцать масла, граммов двести сыра и, естественно, перец и специи. В результате получилось некое «сусло» темно-коричневого цвета, кишащее калориями и прочими неожиданностями. Это сусло добавили в отваренный ранее рис, после чего блюдо было готово. Как шеф-повар Уилл занимался раздачей, постоянно норовя подложить мне побольше и не стараясь хоть как-то разнообразить аргументацию своих противоправных действий. Еще со времен Гренландии я каждый день слышу однообразное, но всякий раз звучащее по-разному: «Тебе надо, ты у нас растущий парень!» Против этого трудно, да и не надо возражать. Банная процедура Уилла также достойна упоминания. Он включал примус «погромче», раздевался донага и садился в позе «лотос» на спальный мешок. Извлекая откуда-то из своих многочисленных сумочек тряпицу подозрительно неопределенного цвета, он окунал ее в свою универсальную эмалированную кружку, купленную по случаю в Москве, и, жмурясь от блаженства, начинал протирать тело. Процесс завершался бритьем и сменой белья. Уилл становился неузнаваем. Такая баня бывала раз в две — две с половиной недели. День был закончен, до третьего склада с продовольствием оставалось 10 километров.
