Одна на краю света - Галкина Марина (читать книги без сокращений TXT) 📗
— Бечевой пойду.
— Ну ладно, вернется, — вздохнул дед и добавил грозно: — В случае чего вниз возвращайся!
— Вернусь, конечно, — успокоила я его.
— А что у тебя от медведей?
— Ничего, — был у меня дома фальшфейер, но я сознательно решила его не брать, слишком тяжелый, граммов четыреста.
— Ничего!! С ума сошла девка.
— Да я на Камчатке…
— Да что Камчатка! — перебил меня дед. — Ой, — он порылся на полке. — Вот тебе ракетница, сверху навинчиваешь патрончик, за пружину дергаешь, он взлетает, разберешься. Так. А костер? Ты же не разведешь. Здесь такие ветра!
Дедушка подарил мне ветровые спички, запаянные в полиэтилен. Они хранятся у меня до сих пор. Еще он дал мне фальшфейер.
— Дают — бери! — приказал он, видя мои протестующие жесты. — Так. Какие у тебя там блесны? Вот тебе блесна, на эту точно поймаешь. Что ты говорила у тебя из продуктов? Крупа? Вот, мясо возьми, — дедушка вручил мне банку тушенки.
— Неудержимая! — окрестил меня дед напоследок — Неудержимая…
— Мы слышали, ты хочешь в Певек выйти? — Лена Меланье стояла за рулем моторки. Она отправилась провожать меня со своим мужем Николаем. Это была та самая моторка, шум которой разбудил меня на лимане, та, которую я видела в устье Канчалана. Они ведь искали меня там, да не разглядели. Лена с Николаем были очень рады, что у меня такая мечта, что я хочу выйти к Ледовитому океану, и что они меня подвозят.
Река сильно петляла, делилась на две большие протоки, далеко расходящиеся друг от друга — как бы на две отдельные самостоятельные реки. По берегам сплошняком росли кустарники ольхи и карликовой березки. Среди них выделялись отдельные более высокие деревца ивы. Сначала рельеф был настолько плоским, что стена кустов и являлась границей нашего обзора. Пейзаж был довольно унылый, под монотонный шум винта даже хотелось заснуть. Но по мере продвижения наверх ландшафт становился более холмистым. Стало видно открытую зеленую тундру. На реке появились перекаты.
Винт моторки стал частенько цепляться за песчаное дно, приходилось выскакивать и немного протаскивать лодку в сторону, на более глубокие места. Винт был пластмассовый, это нас и спасало. «Обратно на веслах пойдем, но тебя забросим как можно выше», — невозмутимо говорил Николай, в очередной раз заводя мотор.
Перекаты участились, скрежетал винт. Меня радовали появившиеся, наконец, обширные галечниковые отмели. Перед повторным раздвоением русла стало совсем мелко, мы сунулись в узкую протоку, сели на мель, и стало понятно, что выше уже не подняться.
На прощанье пьем чай на галечниковой отмели, собираем с Леной зеленый лук, в изобилии растущий здесь. Лена очень довольна — такое богатство — зеленый лук — растет далеко не везде. Они искали его в устье Канчалана — не нашли, и вот теперь его, засушенного, хватит им на всю зиму.
Мы расстаемся. Отталкиваемая веслом от дна, моторка сплывала вниз, после нескольких попыток надсадно заработал поврежденный мотор, последние взмахи рук на прощанье, лица удаляются, люди скрываются за поворотом и вскоре исчезают последние звуки цивилизации. Мне становится тоскливо. Когда теперь увижу я людей?
Да, люди на Чукотке удивительные. Такой бескорыстной помощи от незнакомых людей я давно не получала. Провожатые не пожалели даже самой большой их материальной ценности — мотора — деньги на него копили несколько лет, ведь жить у воды без лодки — как без рук. Несмотря на протесты, они оставили мне все имеющиеся у них продукты, спички и свечку. «Да что ты! У тебя такой путь впереди!» Это было так трогательно! А ведь люди там несколько лет не получали зарплату, а цены в магазинах были в 3–4 раза выше московских. И люди делились со мной последним!
Итак, к моим изначальным 11 килограммам продуктов (1 кг риса, 1,5 кг геркулеса, 3 кг гречки, 2 кг сахара, 1 кг шоколада, 1 кг сухого молока, 0,5 кг топленого и 0,5 кг сливочного масла, 300 г соли, 100 г чая, немного лаврушки и черного перца) прибавились все продуктовые запасы, что находились в моторке: буханка хлеба (в магазине Канчалана я купила одну буханку, и теперь их стало две), почти полную пачка маргарина (граммов четыреста), две банки тушенки (еще одна была от дедушки Петрова), граммов 800 сахара, полкило макарон, стеклянная банка кабачковой икры, 4 пакетика супа, пачка чая (250 г) и пакетик кофе. Таков был теперь мой стратегический запас, а гарантированное местонахождение людей впереди по маршруту было только на побережье Северного Ледовитого океана.
Бурлак на Канчалане
Было уже полдевятого вечера, и можно было вставать на ночевку, но мне хотелось посмотреть, как я смогу идти против течения, влезут ли теперь все вещи внутрь каяка. К тому же я была возбуждена, мне хотелось действовать. Все продукты внутрь окончательно не залезли, из кормы на коврик-сиденье высовывались буханки, банку икры я просто поставила под ноги. В общем, садиться в каяк теперь стало не совсем удобно, а делать это, как я предполагала, предстояло часто при перечаливании с берега на берег.
Ширина протоки, в которую мы въехали, была всего метров двадцать. Река делилась на рукава гораздо чаще, чем было показано на моей карте-«пятикилометровке», я лишь приблизительно предполагала, где нахожусь. По подсчетам, меня забросили от поселка по реке километров на 80. Немного вверх мне удалось пройти на веслах, но вскоре течение усилилось. Я шла вдоль мелкогалечной отмели и, нагнувшись, держа каяк за обвязку, проводила его вперед. Шлось довольно легко, я успокоилась и поняла, что занимаюсь баловством. Было ясно, что пора доставать длинную веревку и привязывать к лодке, чтобы вести ее, не сгибаясь в три погибели. Веревка была далеко в корме, и это обстоятельство остановило меня на ночевку.
Небо было безоблачно. Днем дул ветер, к вечеру он стих, непогоды, вроде, не намечалось, но все же я решила поставить и палатку, и тент. Мало ли что? Да и вообще хотелось проверить: легко ли ставить мой домик на галечнике. До этого я испытывала тент лишь в Подмосковье, на земле, и здесь, на берегу лимана, на мягком болотном фунте. В этом же месте тундрового берега поблизости нигде не было. Галечники были очень обширные и кончались плотной стеной кустов. В кустах таились хищные комары, и близко приближаться к этой зеленой стене, чтобы использовать ее для поддержки палатки, не стоило. Еще недавно галечник был залит водой — песок среди гальки местами не высох. Колышки в такой грунт, естественно, втыкались с трудом и сильную нагрузку не держали. А крупных камней не было в принципе — вся галька как на подбор была не больше трех — пяти сантиметров в диаметре.
Мне приглянулась яркая посреди голого галечника лужайка низкорослого цветущего иван-чая. Цветки этого растения были даже крупней, чем родные подмосковные, а стебельки совсем маленькие. Однако и верхний сантиметровый слой земли, где ютились эти крохи, не помог удержаться колышкам. Некому было придержать основные коньковые стойки, пока я закрепляла бы их несколькими растяжками. Меня выручили коряги плавника — колья тентовых растяжек я заваливала ими.
Я долго ворочалась и не могла заснуть в этот первый день по-настоящему далекого отрыва от людей, сомнения закрадывались в голову. Но сон вылечил меня от пессимизма.
Утром комариное жужжанье заглушило все окрестные звуки. Полным безветрием и ясным небом встречало меня утро на краю света. Не меня ли пугали холодом, ветром, снегом? На Чукотке ли я? В палатке от рано взошедшего жаркого солнца стоит духота. Бегу искупаться, чтобы очухаться, комары облепляют все тело. Как роем клубились всю ночь вокруг палатки, так теперь и ринулись за мной. На галечнике у воды встречаю свежие следы лося — все веселее на душе, я здесь не одна.
Первые дни решаю питаться в основном хлебом и маргарином. Раз дали, надо использовать, быстрее уничтожать. А через несколько дней, когда начнется недоедание, подкатит голод, открою банку икры и сразу съем ее всю целиком.
