В сердце Азии. Памир — Тибет — Восточный Туркестан. Путешествие в 1893–1897 годах - Хедин Свен (полная версия книги txt) 📗
Славно было попасть под крышу палатки, но мои окоченевшие руки отошли только спустя час. Весь вечер свирепствовал настоящий северный ураган. Палатку мою, хотя она и была укреплена основательно и загнутые внутрь края ее пол придерживались ягданами, свалило и, наверное, унесло бы в озеро, если б я вовремя не ухватился за одну из подпорок. Прибежавшие на мой зов люди укрепили ее с наветренной стороны канатами.
До этого лагеря добрели лишь пять из наших верблюдов. Обутый в чулки верблюд свалился на пути; люди зарезали его и вырезали лучшие куски, которые послужили отличным подкреплением к нашему провианту. Все животные были так изнурены, что пришлось остановиться и здесь надень.
Выйдя утром из палатки, я нашел, к своему горю, мою верховую лошадь издохшей. В течение шестнадцати месяцев она носила меня и в дождь и в град и никогда не спотыкалась, не падала, что было очень важно для моих съемочных работ. В Хотане она отдыхала четыре месяца, стоя в конюшне Л ю-дарина, и после этого отдыха могла поспорить видом с настоящей чистокровной английской лошадью. В последнее же время она исхудала, смотрела такой жалкой, лохматой, изнуренной. С этих пор я ехал на небольшой вороной лошадке, купленной в Курле и побывавшей с нами на Лобноре.
Около лагеря шмыгало много зайцев, и некоторые из них послужили к оживлению нашего меню.
25 сентября. Прошли 24 километра до лагеря № XXXIV. Весь день шли по берегу. Вдали на юго-востоке различалась мощная цепь гор со снежными полями. Небольшие отроги мешали определить, насколько она соприкасалась с хребтом, бывшим у нас до сих пор по правую руку или на юге.
На следующий день разразился буран, и мы не трогались с места. Караван насчитывал теперь пять верблюдов, девять лошадей и трех ослов; людей же было одиннадцать человек. Большинство животных были близки к концу. Таглык Искандер был болен и поэтому пользовался привилегией ехать на осле. Напротив, Эмину-Мирзе приходилось теперь идти пешком, так как его лошадь отказалась служить. Еще в лагере № XXX лошадям была выдана последняя порция маиса. С тех пор им приходилось довольствоваться небольшой порцией черствого хлеба и попадавшимся жалким подножным кормом. Для меня и людей пекли свежий хлеб два раза в день; в топливе недостатка не было: яковый помет попадался теперь в изобилии.
27 сентября. Сегодня нам предстоял интересный переход, так как мы должны были снова перевалить через Арка-таг и вместе с тем покинуть нагорья Северного Тибета. В день отдыха я посылал разведчиков, которые и вернулись с сообщением, что на северо-востоке имеется удобный перевал.
Через два часа пути по отлого подымавшейся долине мы и достигли этого относительно низкого перевала. Северный склон его также не был крут. Тут пришлось ехать по долине, расширившейся мало-помалу в большую, открытую площадь, заключенную между горами. Покрытый льдинками ручей играл роль путеводителя, а также ножной ванны для людей, которым то и дело приходилось перепрыгивать через него, что в широких местах и не удавалось. Ноги у людей были обвернуты войлоком и лоскутьями шкуры кулана, и на каждой стоянке первой их заботой было просушить обувь.
Миновав выдающийся выступ горы, мы увидели мало ободряющее зрелище: новое небольшое озерко, в которое впадали воды нашей области. Видимо, мы попали еще в одну не имеющую стока область. Перевал, через который мы перешли, не был, таким образом, настоящим; тот еще ждал нас впереди, и переход через него мог оказаться гораздо труднее.
Вправо от нашего маршрута паслось у подошвы горы чрезвычайно большое стадо яков. Ислам поехал туда и выстрелил в них; стадо разделилось: большая часть бросилась в горы, остальные сомкнутым строем кинулись в сторону ко мне и Эмину-Мирзе. Мы были не вооружены и чувствовали себя поэтому довольно скверно. Всех животных было 47 голов; впереди бежал красивый бык, за ним теленок и пять старых быков. Позади всех галопировал Ислам-бай. Стадо было окутано облаками пыли. Стук их копыт слышался все ближе; казалось, вот-вот вся эта масса обрушится на нас, словно лавина.
Оказалось, однако, что яки еще не заметили нас. Только в расстоянии ста шагов вожак увидал нас и увлек остальных в сторону. Ислам успел тем временем слезть с лошади и залечь в засаду, откуда выпустил наудачу пулю в середину кучки. Пуля ранила одного быка в переднюю ногу.
Животное в ярости кинулось прямо на стрелка. Ислам вскочил на лошадь и пустил ее в такой карьер, на какой только было способно изнуренное животное. Несмотря на то что як прыгал только на трех ногах, он догнал врага через несколько минут. Но как раз когда он готовился поднять на рога и лошадь и всадника, Ислам обернулся и выстрелил, не успев даже впопыхах хорошенько прицелиться. Но як находился так близко, что промахнуться нельзя было, и пуля, попав в область сердца, разом прекратила эту опасную игру.
Это был як лет восьми. Язык его и мясо пригодилось нам, как нельзя более, так как и мука, и рис были у нас на исходе. Если бы последняя пуля не попала в цель, Ислам погиб бы. Охота на диких яков не всегда бывает счастливой.
Приключение это заставило нас расположиться лагерем, хотя местность и не располагала к этому — до воды было далеко. Но делать нечего, чтобы извлечь из яка всю пользу, которую можно было, пришлось простоять тут весь следующий день. Собак привязали, чтобы они не испортили нам мяса.
На ужин меня угостили крепким и очень вкусным бульоном из якового мяса. И с этих пор на некоторое время блюдо это стало ежедневным. На десерт меня ожидало, однако, нечто еще лучшее. Я только что закурил после еды трубку, как в палатку вошли все люди с Исламом во главе, крича: «Бис, нишан тапдык!» («Мы нашли знак!»)
С этими словами они положили передо мной четыре сланцевые плитки, покрытые вырезанными на камне тибетскими письменами. Плитки были целы, и каждая, видимо, имела значение сама по себе. Две из них были стары, и надпись на них частью стерлась.
Что гласили надписи, зачем были так тщательно вырезаны? Может быть, тут рассказывалось о каком-нибудь замечательном событии или давалось какое-нибудь важное указание паломникам, отправлявшимся в Лхасу, так как, согласно картам, главный путь в столицу далай-ламы как раз в этой области сворачивал к юго-западу. Людей моих, при виде этих плиток, обрадовала мысль, что, значит, в эту область все-таки заходили люди.
29 сентября перед тем, как выступить в путь, я и поспешил на то место, на берегу ручейка, где люди, ходившие туда за водой, нашли плитки. На берегу ясно виднелись следы двух стоявших здесь некогда палаток. Здесь же виднелись расположенные квадратом булыжники средней величины, и это само собой наводило на мысль, что тут располагались со своими яковыми стадами монголы-номады. Поблизости мы нашли еще 8 таких же плиток с надписями. Забрать их с собой все было невозможно. Я и выбрал две покрасивее и полегче весом. Остальные мы зарыли в землю, чтобы спрятать их: если бы находка оказалась важной, можно было в другой раз вернуться за остальными.
Затем мы продолжали путь к северо-востоку, пока не достигли значительной реки, струившейся к востоку. Кое-где можно было различить тропу, но проложили ли ее люди или животные, решить было трудно. Зато небольшая куча камней, сложенная на вершине перевала, была несомненно делом рук человеческих.
С перевала мы спустились в обширную котловину, богатую подножным кормом и прорезанную ручейками. Вскоре мы увидели следы одинокого путника, шедшего в противоположную сторону. Таглыки говорили, что следам этим не более шести дней. Во всяком случае, мы были недалеко от людских селений. Все мы оживились, люди высматривали новые следы, и мы с минуты на минуту ожидали встречи с монголами или пастухами.
XX. Первые монголы
30 сентября. На левом берегу ручья виднелся издалека какой-то черный предмет, который мы приняли за отдыхающего быка. Но когда мы несколько приблизились, люди стали уверять, что это нишан (путевой знак). Мы направились к нему и были очень поражены, найдя здесь в дикой пустыне в высшей степени оригинальное и красивое «обо», вероятно воздвигнутое для умилостивления горных божеств. Состояло «обо» из прислоненных друг к другу больших сланцевых плит, покрытых письменами.
