В сердце Азии. Памир — Тибет — Восточный Туркестан. Путешествие в 1893–1897 годах - Хедин Свен (полная версия книги txt) 📗
Як был одет великолепной, густой, ровной шерстью; бахрома на боках была такая плотная, что образовывала мягкую подстилку, когда як ложился, и, должно быть, вполне защищала животное от тибетских холодов. Масти як был черной, только на боках шерсть впадала в бурый оттенок. Вдоль всего хребта шла шерсть подлиннее и тоже черного цвета. Вокруг маленьких карих глаз с черными зрачками шел скорее реденький пух, чем волос. На лбу и между рогами, напротив, волос был густ и похож на кудель; на носу шерсть впадала в серый оттенок.
Язык был покрыт необычайно острыми и твердыми роговыми бугорками, как и у домашнего яка; язык и десны имели синеватый оттенок. Морда была очень широка, ноздри удлиненные и сплюснутые, с чуть косым разрезом. Рога необычайно могучие и страшные с острыми концами. Густая бахрома свешивается с боков до самой земли, когда як стоит, и образует, как сказано, мягкую подстилку, когда он ложится.
Хвост у этого яка был огромный, копыта крепкие, сильно развитые, как и требуется, чтобы носить такую тяжелую тушу по каменистой неровной поверхности.
Само собой разумеется, что вес такой животины громадный. С трудом могли мы поднять одну голову, а шкуру, чтобы взвалить ее на верблюда, едва подняли четыре человека. С головы шкуры не сняли, решив заняться этим на свободе в лагере.
Можно только удивляться тому, что такое огромное животное в состоянии жить и развивать в себе такую мускульную силу в этих горных областях со скудным подножным кормом, который зимой и вовсе пропадает, а летом отличается жесткостью и горечью, так что наши караванные животные могли есть его лишь с голодухи.
Когда яка преследуют, он бежит довольно быстрой рысью, опустив хвост, слегка приподняв голову и волоча по земле свою боковую бахрому. В общем, неуклюжее животное бежит хотя и тяжело, но очень разгонисто и имеет еще то преимущество, что никогда не запыхается, тогда как преследователь скоро начинает задыхаться в этом разреженном воздухе.
Если к яку подойдут поближе и он почует опасность, то пускается галопом, опустив голову и подняв хвост кверху. Выстрелы и пули заставляют его остановиться, а рана перейти к нападению на врага, которому тогда надо держать ухо востро.
Искандер и остальные наши таглыки рассказывали, что в Черчене, Чокалыке и Ачане (селения, расположенные около северной подошвы Куньлуня) живут паваны — охотники, почти исключительно промышляющие охотой на яков. Они преследуют яков в областях Арка-тага и Чимен-тага в Северном Тибете, к югу от Лобнора. Охотника обыкновенно сопровождают двое людей с ослами, чтобы доставить в лагерь шкуры.
Большей частью охотники соединяются ради безопасности подвое, по трое или в целые партии. Бывают и такие опытные, ловкие стрелки, которые убивают яка наповал первой же пулей, пущенной в сердце. Стреляют они обыкновенно не далее, как в 60 шагах, и целятся в место за горбом. Если пуля попадет в тазовую область, животное падает обыкновенно не ранее, как на третий, на четвертый день. В остальных местах пуля почти что и не берет яка.
Целиться в голову в большинстве случаев значит попусту тратить заряды, так как пуля не в состоянии пробить толстейших черепных костей. Получив пулю в лоб, як только замотает головой да зафыркает. Прострелить яку ногу, как это ни жестоко, дает охотнику то преимущество, что ему легче затем приблизиться к животному на верный выстрел или спастись от него бегством, если як бросится на врага. Наша охота на яка ясно показала, что все выстрелы, попадающие в иные органы, кроме названных, более чувствительных, не достигают цели.
Ружья, которыми бывают вооружены эти охотники, изготовляются в городах Восточного Туркестана. Это кремневые ружья, с тяжелым и длинным стволом, насаженные на подставку из рогов антилопы. Положив ружье на плечо, охотники ползком подбираются к зверю, пользуясь для прикрытия малейшей неровностью поверхности. Приблизившись на верный выстрел, они опирают ружье на подставку и долго хладнокровно целятся, прежде чем выстрелить.
Убив животное, охотники тотчас снимают с него шкуру и разрезают ее на три части, так что две линии разрезов идут непосредственно вдоль верхнего края боковой бахромы, а третья посреди брюха. Крестец и горб, называемые «сирит», дают самую лучшую кожу, которая идет на седла, подпруги, ремни для уздечек, кнутов и пр., а также на туфли. Кожа с брюха идет обыкновенно на выделку тех же предметов, но сортом будет похуже. Кожа с ног идет на тюрюки, мягкие туфли, составляющие обычную обувь таглыков. Хвосты яков идут на «туги», украшающие мазары.
В Черчене, Чакалыке и Ачане шкуры яков скупаются купцами, которые везут их в Хотан для перепродажи кожевникам. Яковая кожа очень ценится за свою прочность и неизносимость. За шкуру взрослого яка-быка охотник выручает около 8 рублей; за шкуру коровы или теленка гораздо меньше.
Таглыки основательно считают охоту на яков опасным делом и предпочитают поэтому охотиться за ними целыми партиями. Можно представить себе положение охотника, на которого бросится разъяренный зверь: охотнику нужно время, чтобы зарядить свое неуклюжее ружье, так что ему нелегко выйти из борьбы целым и невредимым. Попади он только под это чудовище, бросающееся на него, выставив рога, он будет раздавлен в одно мгновение.
XIX. Высочайшее нагорье в свете. Караван наш все редеет
Из лагеря № XIX, где мы отдыхали день, виден был величественный горный пик, на две трети своей высоты окутанный сверкающим снегом. Пик этот, господствовавший надо всей окрестностью и видимый издалека, словно маяк, я назвал «Скалой короля Оскара».
К востоку от лагеря расстилалось большое озеро, по северному берегу которого мы следовали. Вода была очень горька на вкус, но зато отливала прекраснейшими тонами, и на волнах качались стаи чаек. По берегу вилась тропа, с виду проложенная людьми верхом или скотом. Но таглыки утверждали, что тропу проложили яки и куланы, о чем и свидетельствовал оставленный животными помет. Меня удивляло, что нам до сих пор не попалось на пути ни одного скелета яка, между тем как местность изобиловала яками. Лишь здесь на берегу нашли мы в первый раз два черепа и пористые, побелевшие кости. Быть может, животные, чуя приближение смерти, уходят в недосягаемые пустынные области на высотах или на берега озер, где волны и смывают их трупы.
9 сентября сделали длинный и трудный путь через низ-кий перевал. Форсированный переход этот стоил нам лошади и осла. Частенько отсутствие подножного корма заставляло нас делать обширные переходы, пока наконец мы не находили травы, на этот же раз, сколько мы ни шли, местность оставалась бесплодной. Маису у нас оставалось только на десять дней, и мы позаботились главным образом о лучших наших лошадях. Из остальных многие готовы были пасть.
10 сентября мы шли по бесконечной равнине, прорезанной ручьем, который, дробясь на бесчисленное множество рукавов, направлялся к востоку, в озеро. На берегу последнего мы отдыхали целый день, так как на окаймлявших озеро холмах росла реденькая травка. Отдых в этот день явился тем более кстати, что нас захватила настоящая зима. Весь день шел снег и град, а леденящий ветер налетал со всех сторон. Окрестность буквально тонула в сплошном тумане.
Осмотрели ящики с продовольствием, и в результате оказалось, что впредь надо быть побережливее. Муки, хлеба и чаю могло хватить еще на месяц, но нас было ведь одиннадцать человек, и неизвестно, сколько времени оставалось еще нам брести до первого селения. Из взятого нами с собой стада уцелела всего одна овца. В худшем случае мы могли питаться мясом диких яков. Прошло полтора месяца, как мы покинули населенные области, так не диво, что все мы сильно соскучились по людям и горели желанием встретить человека, кто бы он ни был.
В течение дня нельзя было приняться ни за какие наблюдения, и я просидел весь день, закутавшись в шубы и занимаясь черчением карты или чтением. Пальцы от холода посинели и закоченели; славно было погреть их над чайником, когда подали горячий чай. Только поев или напившись горяченького, мы и оттаивали на некоторое время, пока вечный ветер опять не замораживал нас.
