Приключения 1977 - Божаткин Михаил (читаем книги онлайн бесплатно без регистрации TXT) 📗
— А я-то думал…
Межерицкий грустно покачал головой:
— Ладно. Теперь давай о предположении Жарова. Что может возбудить в нем какие-то переживания, воспоминания, картины?
— Наверное, музыка…
— Вот именно. Но как это осуществить? Кого пригласить? Нужен хороший музыкант.
— Есть такой, — сказал я, имея в виду Асмик Вартановну. — Поговорю с одной.
— Арзумановой? Неудобно. И как ей оплатить?
— Другого ведь под рукой нет. Попробую. Да она денег и не возьмет. Не вздумай даже намекнуть.
— Что ж, попробуй.
— Да, Боря, меня все время мучает один вопрос: не симулирует наш Домовой?
— Исключено. Проверяли. Можно обмануть другого человека, но не свои рефлексы. В общем, давай договаривайся с Арзумановой. Но предупреждаю: и это может лопнуть.
…Эту деликатную миссию я никому не стал перепоручать. И на следующий же день заглянул после работы к Арзумановой домой.
Она тут же сварила кофе. Мы говорили о всякой всячине. Старушка хвалила Жарова за прилежность в учении. За месяц Константин Сергеевич успел столько, сколько иному не усвоить и за год. Мы говорили, а я все тянул с просьбой. Знал почти наверняка, что Асмик Вартановна не откажет, и от этого становилось еще более неловко.
— Я все хочу спросить у вас, Захар Петрович, простите мое любопытство, что слышно о тех произведениях, вернее, об авторе?
Я вкратце рассказал о Домовом.
— Это, наверное, ужасно, когда теряется память. Память — это все, особенно для музыканта. Есть, которые запоминают музыкальное произведение с первого раза. И навсегда.
— Неужели?
— Это обычно очень талантливые музыканты. Рахманинов, например. Но я слышала о живущем в наши дни. Хоть он не был, говорят, талантливым музыкантом, но память имел гениальную. Учился в нашей консерватории. Легенды ходили. Я часто бывала в своих пенатах. Не хотелось терять дружбу с преподавателями. Потом все потихонечку уходили. Война прибрала многих. Последний раз я была в консерватории в сорок девятом. Племя младое, незнакомое. И студенты и профессора…
— А этот феномен с гениальной памятью учился вместе с вами?
— Нет, значительно позже. Мне кажется, в конце тридцатых годов.
— Перед войной? — У меня загорелась искорка еще одной надежды.
— Точно сказать не могу. — Она задумалась. — Нет. — И печально улыбнулась. — И моя память в последнее время сдает.
— Вы фамилию не помните?
— Нет. Рада бы помочь, но не в моих силах.
— Кстати, насчет помощи. Как и начать…
— Ради бога, пожалуйста.
Я решился наконец изложить свою просьбу. Асмик Вартановна даже обиделась на мою нерешительность. И согласилась проиграть произведения, найденные у Митенковой, в палате Домового.
Она была очень добросовестным человеком. И попросила на несколько дней предоставить в ее распоряжение ноты, чтобы разучить.
Но произведения нужны были и Жарову. Он снова собирался выехать в Ленинград на поиски выпускника консерватории, обладающего феноменальной памятью. Так что потребовалось некоторое время на переписку нот. И когда работа была закончена при содействии все той же Арзумановой, следователь и инспектор угрозыска выехали в командировку. Асмик Вартановна приступила к эксперименту, задуманному нами совместное врачом-психиатром.
Межерицкий вел записи по дням. Мы потом детально изучили их вместе с Жаровым.
«11 ноября, 17 часов 30 минут. Арзуманова сыграла в палате больного три пьесы: Баркаролу, этюд номер 8 и «Воспоминание». Больной лежал на кровати. Происходящее его не занимало. 18 часов 10 минут. Арзуманова закончила играть. Пульс б-го 80, давление 120 на 84. Никакого беспокойства и любопытства б-ной не проявлял».
«12 ноября. 17 часов 25 минут. А-ва играла «Фантазию», этюды № 3 и № 6, «Дивертисмент». Б-ной лежал на кровати в своей обычной позе, на спине. Никакой реакции не наблюдалось. А-ва закончила играть в 18 часов 15 минут. Пульс б-ного 76, давление 120 на 80. Состояние обычное: отсутствие эмоций».
«13 ноября, 17 часов 25 минут. Время исполнения увеличено до 18 часов 30 минут. А-ва сыграла этюды № 1, № 2, № 7 и № 5, вариацию на тему «казачка», «Колыбельную», вальс. Б-ной никакой реакции не проявлял. Лежал на постели. Пульс 89 (несколько учащен), давление 120 на 80».
«14 ноября. 17 часов 30 минут. А-ва сыграла соль-минорную сонату, этюд № 5 для одной руки. Б-ной, лежавший на постели, сел. Заинтересован в происходящем. А-ва исполнила «Песню». Явная реакция. Б-ной слушал с вниманием. 18 часов 35 минут. Конец сеанса. Пульс б-ного 90 (учащен), давление 140 на 80 (верхнее несколько повышено от нормы). Заснул позже обычного».
«15 ноября. 17 часов 30 минут. Я попросил А-ву повторить то, что она исполняла вчера. Во время «Песни» б-ной встал с постели, подошел к пианино. Внимательно смотрел на ноты. Взволнован. Сеанс закончен в 18 часов 40 минут. Пульс 90 (учащен), давление 140 на 80 (верхнее повышено). Б-ной заснул только после дополнительной (0,5) таблетки седуксена».
«16 ноября. В 10 часов б-ной подошел к пианино. Попытался играть. Закрыл крышку. Сидел неподвижно на стуле. Неспокоен. Плохо ел в обед.
17 часов 20 минут. Приехала А-ва. При ее появлении в палате б-ной поднялся с кровати и сел. А-ва сыграла сонату № 2, «Дивертисмент», снова «Песню». Во время исполнения «Песни» б-ной волновался. Встал, ходил по палате. А-ва сыграла «Грезы». Когда А-ва кончила играть, б-ной сел за пианино. Пытался играть. Сбился. Пересел на койку, закрыл лицо руками. А-ва ушла в 18 часов 40 минут. По ее мнению, б-ной от длительного отсутствия практики утратил навык в игре. Б-ной после ее ухода снова пытался играть что-то. Расстроился. Пульс 95 (учащен), давление 145 на 85 (повышенное). Уснул после дополнительного приема седуксена».
На этом эксперимент кончился. Семнадцатого ноября, за час до того, как Асмик Вартановна должна была ехать в диспансер, — я присылал ей свою машину, — старушка на работе вдруг почувствовала себя плохо. Арзуманова вызвала к себе в кабинет заведующего учебной частью и завхоза.
— Милые вы мои, — сказала Асмик Вартановна, — никогда не думала я о смерти, вот и забыла распорядиться. Всю мою библиотеку, книги, ноты, периодику возьмите в школу. И пианино…
Это были последние слова Асмик Вартановны.
Слава, мой шофер, посланный в школу, вернулся с печальными известиями. Я не мог поверить, что Арзумановой больше нет…
В конце рабочего дня позвонил Межерицкий, спросил, почему не было Арзумановой.
— Она скончалась, Боря…
— Жаль, очень жаль… — после долгого молчания ответил Межерицкий. — Замечательный человек. — И опять помолчал. — Я понимаю, Захар, горе большое. Но дело есть дело. Как теперь быть с пайщиком? И надо же, когда, казалось, все тронулось с мертвой точки…
— Что-нибудь придумаем.
— Ох, боюсь, не было бы хуже. Слишком резко оборвать сеансы игры… По-моему, он уже привык к Асмик Вартановне.
— Давай поговорим при встрече.
— Идет. Какая-нибудь помощь нужна?
— Какая теперь помощь? Спасибо, дружище. Я сам позвоню в горисполком.
Похороны Арзумановой состоялись через три дня. Приехали родственники: младший брат, племянница. Детей у старушки не было. Провожать Асмик Вартановну собралось полгорода. Было множество цветов. Все, кто учился в Зорянске музыке, так или иначе прошли через ее заботливые руки.
Жаров на похороны не успел. Он глубокой искренне горевал. Арзуманова как бы благословила его на путь в прекрасный мир музыки.
Помимо чисто человеческой утраты, мы потеряли отличного, незаменимого помощника в расследовании дела Домового.
Жаров был настолько потрясен, что в первый день разговора у нас с ним не получилось. И только назавтра он доложил о работе, проделанной в Ленинграде.
— Встретились с бывшими учениками консерватории, что живут в Ленинграде, — рассказывал он. — Юрий Михайлович взял на себя преподавателей. Кое-кто еще работает и из пенсионеров. И вообще, мало кто из профессоров удаляется от дел. Преподают до последнего. Беда вот в чем: все это было очень давно. Ведь, по словам Асмик Вартановны, до войны еще! Такие события произошли. И сведений никаких. Только редкая способность запоминать. Мне говорили, что хороший музыкант должен знать наизусть все произведения, которые у него в репертуаре…
