Последний рейс «Доротеи» - Божаткин Михаил (читаемые книги читать .txt) 📗

Михаил Божаткин

ПОСЛЕДНИЙ РЕЙС «ДОРОТЕИ»

Чесменская, 34

Севастополь. Лето 1922 года. По пустынной, пыльной улице медленно идут трое молодых ребят.

— Может, вернемся, а?.. Попросим направление на завод или в коммуну? — снова предложил Тимофей Худояш.

— Надо бы сразу, а то неудобно, — пробасил Антон Чупахин.

— Неудобно, когда обувь жмет, но это нам, кажется, не грозит, — ответил Сима Цыганок, — и выставил вперед свой разбитый ботинок. — Да… Они уже вступают в стадию окончательного разрушения, — пробормотал он. — Ладно, побережем свои миллионы… Так вот, нет, у вас должного уразумения. Пользы своей осознать не можете…

— Это в каком же смысле? — задал вопрос Тимофей. В самом обыкновенном. Один мой знакомый…

Но где же тридцать четвертый номер? Я понимаю топить корабли, взрывать склады, но кому нужны уличные таблички, так сказать, путеводители для пилигримов в незнакомом городе?

Он остановился, оглядывая дома: краска поблекла и отслоилась, образовав пятна самых невероятных цветов, с крыш свисали листы железа — до указателей ли?

— Прямо хоть раскопки производи, — посетовал Сима. — Ага, вот есть одна!.. Что за черт! Эта Чесменская до самого Синопа тянется, что ли!.. Да, так я говорю, у одного моего знакомого — начальника уездной милиции из города Гайворона…

— А с папой римским ты незнаком? — спросил Симу Худояш.

— Пока нет, — невозмутимо ответил тот. — …Так вот, у моего знакомого, начальника уездной милиции из города Гайворона, экипировка была — закачаешься. Барашковая кубанка с красным верхом, желтые хромовые сапоги с ремешками у колен, галифе — во, — развел он руки чуть ли не на всю ширину. — Курточка — тоже из желтого хрома, а через плечо на ремешке маузер…

— Какой, двадцатичетырехзарядный? — оживился Антон. К сапогам с ремешками, к кубанке и ко всему прочему он был равнодушен, но оружие!.. Его «голубой» мечтой было иметь «маузер». И был же он у него, был! Когда вытащил из-под обстрела раненого командира взвода, тот подарил ему свой. Но пистолет пришлось сдать: не положен таковой рядовому красноармейцу. И сейчас у него не было никакого оружия, да и вообще он, так сказать, бывший красноармеец, как, впрочем, и его товарищи — Тимофей Худояш и Серафим Цыганок.

— Да вот он! — неожиданно воскликнул Сима.

— Кто, папа римский?

— Начальник милиции… Товарищ начальник, товарищ начальник! — окликнул Цыганок.

Человек обернулся, на нем все было такое, как только что рассказывал Сима: блестящие сапоги с ремешками у колен, желтая хромовая куртка, «маузер» через плечо на ремешке.

— В чем дело? — спросил тот и положил руку на колодку «маузера».

— Где тут Чесменская, 34?

— Никогда не думал, что кому то в голову придет искать уголовный розыск, туда обычно приводят. Вот он, — показал человек на небольшой приземистый дом и, повернувшись, зашагал вниз по улице.

— Что-то тебя твой знакомый начальник не очень радушно встретил, — съязвил Тимофей.

— Это не он, обознался. Впрочем, говорят, того шлепнули. Какую-то мзду с нэпачей получал… Ну, ладно, пошли!..

Скрипнула тяжелая, грязная дверь, открылся длинный коридор, в конце которого тускло светила лампочка. Затхлый воздух ударил в нос. Тимофей поморщился, а Сима весело воскликнул:

— Узнаю родные ароматы!

— Ничего себе — родные! — не удержался на этот раз и Чупахин.

— Как для кого… А мне пришлось и ночлежки, и тюряги хлебнуть, — с грустью сказал Сима, но тут же обрел свой обычный независимо-веселый вид.

Тимофея охватило чувство брезгливости, ему захотелось немедленно выйти на свежий воздух. А потом? Будь что будет, возвратит направление, поедет на родину, найдет там работу на заводе.

«Зря согласился, зря», — в который раз подумал он.

А Сима уверенно шел по коридору к небольшой загородке, из- за которой видна была голова дежурного по уголовному розыску.

— Товарищ начальник, разрешите доложить…

Тот посмотрел на вошедших воспаленными от бессонницы глазами:

— Вы что хотели, ребята?

— У нас направление к вам…

— Ну, это к начальнику. Второй этаж, шестой кабинет, — махнул дежурный рукой в сторону лестницы.

«Так и запишем: зачислить в штат»

В кабинете, на двери которого мелом было написано «Начальник СУР. т. Ковнер А. П.», царил полумрак. Сквозь щели закрытых ставень проникали солнечные лучи, и в них танцевали пылинки. Когда глаза привыкли к полумраку, они увидели человека с наголо обритой головой, сидевшего в углу комнаты за письменным столом. К столу около телефона были прислонены костыли.

— Слушаю вас, товарищи, — сказал Ковнер глуховатым, ровным голосом.

— У нас направление… — Так вы из пограничного округа! Звонили мне от туда, звонили. Сказали, что лучших комсомольцев направили. А ну, поворотитесь-ка, как говаривал Тарас Бульба, посмотрю, что вы за орлы!

«Орлы» вытянулись по стойке «смирно»: слева Тимофей Худояш, невысокий, худощавый, похожий на подростка. Обмундирование, хоть и старенькое, стираное перестираное, ладно сидело на нем, яловые ботинки почищены, обмотки завернуты, как и положено по инструкции, «буденовку» он держал в руках. Рядом Сима.

Ростом примерно такой же, но в плечах шире и, сразу видно, физически покрепче. На нем тоже армейское обмундирование, но все чуточку с отступлением от нормы: гимнастерка заужена, на ногах хоть и потрепанные, но модные узконосые туфли, вместо обмоток- старенькие краги.

Над своими друзьями возвышался Антон Чупахин. Ему все было узко, все коротко: кисти рук далеко высовываются из рукавов, пуговицы на рубахе переставлены к самому краю.

— Добре, сынки, добре!.. Как у вас со здоровьем ребята, а?

— Какие могут быть болезни в двадцать лет! Тимофей и Антон промолчали, а Сима вдруг состроил страдальческую гримасу, схватился за живот, сказал первое, что пришло в голову:

— Подагра проклятая мучает…

— Серьезная штука. Ею в основном князья да графы страдали. А теперь, оказывается, графская болезнь на пролетариат перекинулась. Правда, она обычно в преклонных летах бывает, но у тебя, видать, особая форма.

Смуглое лицо Симы порозовело, в иссиня-черных его глазах, из-за которых он и получил прозвище Цыганка, погасли смешливые искорки.

— Так что же ты не лечишься? — улыбнулся Ковнер.

— Так война была!

— А она, ребята, и не кончилась, — сразу посерьезнел Ковнер. Давайте-ка сначала познакомимся, — и он разорвал пакет. — Я — начальник Севастопольского уголовного розыска Ковнер Алексей Павлович. Пока с вас хватит. Теперь посмотрим, кто из вас кто. Тимофей Иванович Худояш. Это вы? — взглянул он на Тиму. — Лет — двадцать, родился в Николаеве, комсомолец, служил в 41-й дивизии, в отдельном батальоне пограничной охраны, в отдельном морском отряде, в погранокруге. За участие во взятии Перекопа награжден ценным подарком Реввоенсовета. Все правильно?

— Правильно, — подтвердил Тимофей.

— Родители, родственники?

— Мать погибла в восемнадцатом, во время восстания против немцев, отец работает на судостроительном заводе, брат Федор служит на канонерской лодке, «Красный Крым». Больше никого нет.

— Говоришь, брат Федор… Федор Худояш? Встречался я с ним…

«Так вот оно что! — мелькнула догадка у Тимофея. — Значит, Ковнер тогда Федора в тыл к белым направлял…».

— Тимофей Худояш, значит, — словно что-то вспоминая, негромко проговорил Ковнер. — Слушай, а это не с тобой что-то в Одессе случилось, что-то там с трибуналом?

— Со мной.

— А ну-ка, расскажи для полной ясности.

Тимофею пришлось рассказать Ковнеру свою историю. Когда после ранения он выписался из госпиталя, по пути в свой батальон пограничной охраны зашел на Одесский привоз, чтобы обменять пайковую махорку на что-нибудь съестное. Там окликнул его довоенный товарищ, соученик по реальному училищу Жора Мичиган. Угостил хлебом, салом, порасспросил о житье-бытье, а когда узнал, что Тимофей классный пулеметчик, стал уговаривать дезертировать. Тимофей, догадавшись об истинном смысле этого предложения, согласился, успев предупредить о своем решении только одного человека — уполномоченного особого отдела ЧК военного моряка Федора Неуспокоева. Так он оказался в немецкой колонии, в которой врангелевские офицеры готовили восстание против Советской власти.