Пылающий берег (Горящий берег) - Смит Уилбур (е книги .TXT) 📗
Несколько смилостивившись, она быстро пролистала несколько страниц и прислушалась, как воришка, не доносится ли топот копыт лошади Лотара. Внезапно на глаза попались слова, написанные четким немецким почерком. «Boesmanne». Сантен остановилась. «Бушмены».
Сердце ее затрепетало, внимание было теперь целиком сосредоточено на этом абзаце.
«Бушмены рыскали возле лагеря всю ночь. Хендрик обнаружил их след возле лошадей и загона для скота. Мы последовали за ними с первыми лучами света. Трудная охота…»
Внимание Сантен привлекло слово Jag». «Охота»? Это слово обычно связывалось с преследованием кого-то, с охотой на животных, и она судорожно заторопилась.
«Мы вышли на этих двух бушменов, но они чуть не убежали от нас, взобравшись на голый утес с ловкостью обезьян. Мы не могли их преследовать и наверняка упустили бы их, если бы любопытство этих двух не было таким сильным — в точности, как у обезьян. Один из них помедлил минуту на вершине утеса и посмотрел вниз, на нас. Это был очень трудный выстрел, из-за чрезвычайно сильного искажения траектории и расстояния…»
Кровь отхлынула от лица Сантен. Она не могла поверить в то, что читала, каждое слово стучало в висках. Казалось, что в голове полная пустота и эти фразы отдаются в ней жутким эхом.
«Однако я правильно прицелился и свалил бушмена. А потом был действительно замечательный случай. Мне не пришлось стрелять во второй раз, ибо другой бушмен сам свалился с вершины утеса. Снизу нам даже показалось, будто он по собственной воле переступил край пропасти. Хотя я лично не верю, что это было именно так, ибо животное не способно на самоубийство. Вероятнее всего, охваченный страхом и паникой, он просто оступился. Оба тела свалились очень неудачно. Однако я был полон решимости осмотреть их. Подъем был неудобным и опасным, но в целом я был достаточно вознагражден за мои старания. Первое тело, того бушмена, что соскользнул со скалы, было телом древнего старика, и ничего замечательного в нем не было, кроме перочинного ножа фирмы „Джозеф Роджерс“ из Шеффилда, который был привязан у него на талии на шнурке».
Сантен начала покачивать головой из стороны в сторону.
— Нет! — прошептала она. — Нет!
«Думаю, что нож был украден у какого-нибудь путешественника. Старый воришка, возможно, проник и в наш лагерь в надежде стащить что-нибудь вроде этого».
Перед глазами возникла маленькая фигурка О-хва, присевшего на корточки с ножом в руках, со слезами радости, бежавшими по его морщинистому личику.
— Ради всего святого, только не это, нет! — едва слышно вымолвила Сантен, но глаза ее были по-прежнему прикованы к четко выписанным рядам слов.
«Второе тело, на удивление, подарило мне настоящий трофей. Это была женщина. И она была, кажется, еще древнее, чем мужчина, но на шее у нее было надето совершенно необыкновенное украшение…»
Дневник выпал из рук. Сантен опустила лицо, задрожав всем телом.
— Х-ани! — запричитала она на языке бушменов. — Моя старенькая бабушка, моя глубоко почитаемая старейшая, ты пришла к нам с Шаса в лагерь. А он застрелил тебя!
Сантен раскачивалась, издавая странные жужжащие звуки, что на языке санов означало скорбь.
Потом внезапно кинулась к бюро, рванула на себя ящик и стала вышвыривать из него листы писчей бумаги, карандаши, ручки и восковые палочки на пол фургона.
— Ожерелье, — рыдала она. — Ожерелье. Я должна убедиться!
Схватилась за ручку маленького нижнего отделения и дернула на себя. Ящичек был закрыт. Тогда с помощью небольшого домкрата, лежавшего рядом с инструментами, раскачала замок и открыла его. Там лежала фотография в серебряной рамке, на которой была пухлая блондинка с ребенком на коленях, и стопка писем, перевязанных шелковой лентой.
Швырнула на пол и взломала следующее отделение. Здесь находились пистолет в деревянной кобуре и коробка с патронами. Бросила их поверх писем, а на дне ящичка обнаружила коробку из-под сигар.
Сантен подняла крышку. В коробке лежал узелок из мужского носового платка. Когда она трясущимися руками подняла его, ожерелье Х-ани выскользнуло на пол из свернутого куска ткани. Сантен смотрела на него так, словно это была убитая змея, держа руки за спиной и тихонько всхлипывая:
— Х-ани, Х-ани, моя маленькая старейшая…
Она прижала руки к губам, чтобы остановить дрожь, а потом присела и осторожно подняла ожерелье, держа его на вытянутой руке.
— Он тебя убил, — прошептала и застыла с широко открытым ртом, увидев темные пятна крови на пестрых камнях. — Он пристрелил тебя, как какое-то животное.
Прижав ожерелье к груди, опять начала раскачиваться из стороны в сторону, тихонько скуля, сжав крепко веки, сквозь которые прорывался поток слез. Сантен все еще сидела так, когда вдруг услышала топот копыт и крики слуг, приветствовавших вернувшегося Лотара.
Резко поднялась на ноги и закачалась от внезапного приступа головокружения и слабости. Скорбь поразила ее, как болезнь, но едва она расслышала голос, произнесший: «Эй, Хендрик, держи мою лошадь! Где госпожа?», как эта скорбь преобразилась. Хотя руки Сантен все еще дрожали, она подняла лицо к свету. Глаза горели, но не от слез, а от охватившей ее без остатка ярости.
Схватила кобуру и вытащила из нее пистолет. Щелкнув затвором, увидела, как блестящая латунная пуля зашла в патронник. Опустив оружие в карман юбки, двинулась ко входу в фургон.
Когда она спрыгнула на землю, Лотар уже мчался навстречу, лицо его излучало радость.
— Сантен! — Он вдруг замолчал, увидев выражение ее лица. — Сантен, что-то случилось?
Она протягивала ему ожерелье, и оно сверкало и мерцало на дрожащих пальцах. Говорить она не могла.
Лицо Лотара потемнело от ярости, глаза стали жесткими.
— Ты вскрыла мое бюро!
— Ты убил ее!
— Кого? — Он был искренне озадачен. — О, бушменку!
— Х-ани!
— Я не понимаю.
— Мою маленькую старейшую. Теперь он по-настоящему встревожился.
