Железные бабочки - Нортон Андрэ (книги регистрация онлайн бесплатно TXT) 📗
Говорят, она даже изгнала его из своей постели, заручившись утверждением врача о болезни. Но вы понимаете, это была страстная женщина. То, в чём она отказала курфюрсту, что было её долгом, она щедро раздавала другим. И слухи становились всё громче и громче.
У неё были свои приближённые, державшиеся в тени, но выполнявшие любые её приказы. Люди, занимавшие высокое положение, те, что могли раскрыть глаза курфюрсту, умирали – быстро и в страданиях. Говорят, среди её приближённых был настоящий колдун, владевший не только силами зла, которые призывал на её защиту; он знал также растения и различные вещества, способные убивать. И она всегда поступала по-своему, делала, что хотела. Курфюрст же находился далеко со своей армией и ничего не знал.
Наконец она так осмелела, что открыто, перед всем двором, завела себе нового фаворита. Это был итальянец, мастер по золоту, даже не благородного рождения. Именно он изготовил эту сцену дня рождения. Говорят, он был так красив, что женщины из простонародья считали его ангелом, слетевшим с небес. Говорят также, что он не желал милостей курфюрстины, у него была жена, которую он любил. Но потом эта жена умерла.
Может, утратив её, он помешался. Но потом говорили, что курфюрстина опоила его, чтобы привести к себе в постель. И это зелье свело его с ума. Когда курфюрст вернулся с войны, этот человек пришёл к нему и рассказал свою историю. Вначале Конрад-Аксель счёл его сумасшедшим и хотел расстрелять за то, что он порочит имя его жены. Но другие, набравшись храбрости, подтвердили историю златокузнеца и добавили ещё. Мастер умер, но рассказ его – нет.
Курфюрст действовал быстро. Его люди, верные ему солдаты, не тронутые царившим при дворе страхом, в одну ночь арестовали всех приближённых курфюрстины и допросили их. Под пытками они сломались и рассказали об убийствах и зле, хотя колдун молчал до конца и умер, проклиная Конрада-Акселя. Его как колдуна сожгли.
Кричащую Людовику вытащили из её покоев. Казнить курфюрстину не могли, хотя она, несомненно, была многократной убийцей. Но слишком высоким было её положение, у неё были родственники, против которых курфюрст не устоял бы, если бы они решили её защищать. И потому он приговорил её к смерти при жизни. Её отвезли в крепость Валленштейн, и она исчезла из мира. А под окнами одной из башен построили эшафот как предупреждение: для всего мира она за свои преступления была всё равно что мертва.
Я вздрогнула. История ужасная, и в голосе графини не было обычного оживления, она словно повторяла наизусть то, что заучила когда-то.
– Но зачем курфюрст сохранил творение, которое напоминало весь этот ужас ему самому и всем остальным? Я бы решила, что он его уничтожит.
– Нет! Он очень хотел, чтобы память о ней сохранялась перед ним и его людьми как предупреждение. Для него это было торжеством справедливости: никто, даже особа королевской крови, не может уйти от наказания. Брак его с Людовикой был расторгнут. Но женившись вторично, он приказал новой жене держать сцену дня рождения у себя в комнате и ежедневно смотреть на неё. Впрочем, она была совсем другим человеком, ей такой урок не был нужен, она принадлежала к самой набожной линии Вартенбургов. При ней все развлечения при дворе прекратились, и говорят, придворные ежедневно ходили в церковь и чуть ли не круглый год постились.
– А теперь эта сцена – часть сокровища…
Графиня ничего не ответила. И я подумала, не скрывается ли в этой истории чего-то, затрагивающего её собственное поведение. Если она, как я начинала подозревать, чрезмерно интересуется бароном, тогда для неё судьба развратной и жестокой курфюрстины не просто неприятный рассказ.
– Говорят, она по-прежнему ходит…
Слова графини прервали цепь моих мыслей. На мгновение я даже не поняла их смысл. Потом – призрак! Но ведь в наш просвещённый век никто больше не верит в привидения! Их можно найти только в романах, например, у миссис Радклиф, вместе с окровавленными монахинями, тайными проходами и палачами с черепом вместо головы, пытающими прекрасных и несчастных героинь.
Графиня смотрела на свои руки, которые так сжала, что кожа её перчаток опасно натянулась.
– Что она чувствовала? – моя спутница говорила шёпотом, но я расслышала её слова в грохоте улицы. – О чём думала? Закрытая там, в темноте и холоде? – графиня вздрогнула. – У нас в прошлом году был часовой из Валленштейна – там по-прежнему стоит гарнизон, он клялся, что видел в окне лицо курфюрстины. Она зналась с силами зла. Говорят, она даже спала с колдуном, и потому тот до смерти оставался ей верен. Она многое могла узнать от него…
Такие рассказы меня не пугали. Впрочем, я верила, что в дни Людовики они могли быть очень распространены. В этой залитой кровью земле действительно сжигали ведьм. Существовали и другие рассказы, например, о превращении людей в зверей. Но ведь сейчас девятнадцатый век! И я отказывалась погружаться в тень прошлого!
– Она давно мертва, – твёрдо заявила я. – Никаких ведьм нет. Послушайте, Луиза, – я заколебалась, называя её по имени, но всё же назвала, чтобы развеять это странное настроение. – Мы обе знаем, что это вздор.
На мгновение губы её надулись, словно она отвергала мой здравый смысл. Но потом рассмеялась.
– Да, но вы ведь не видели Валленштейн, – она снова вздрогнула. – В таком месте можно поверить и в привидения, и в ведьм. Однако, как вы говорите, это не наша забота. Скажите, Амелия, как вам понравились сокровища. Жаль, что мы не смогли подняться в серебряную комнату. Может, её сегодня навещал сам курфюрст. Говорят, он часто приказывает отвезти себя в кресле на колёсиках наверх и часами рассматривает своё собрание.
Я подумала о полковнике на лестнице, ведущей в верхнюю часть башни. Должно быть, её догадка имела под собой почву. Итак, я была совсем рядом с дедушкой, которого никогда не знала. И когда нам на самом деле предстояло встретиться?
Глава пятая
Рассказ о курфюрстине Людовике как будто совершенно переменил мою спутницу. Прекратилась обычная оживлённая болтовня. Графиня смотрела прямо перед собой, но как будто ничего не видела, а рассматривала мрачную картину, созданную воображением. Когда мы вернулись в дом фон Црейбрюкенов, она пожаловалась на головную боль и оставила меня в большом холле. Я задумалась над состоянием её собственной совести.
Медленно поднявшись вслед за ней по лестнице, я отнесла шляпу в свою комнату, которая даже днём была полна затаившихся теней. Потом посмотрела в туманную поверхность зеркала туалетного столика.
Но меня интересовало не отражение. Я вспоминала детали удивительного произведения искусства – сцены дня рождения курфюрстины. Меня преследовали слова графини. Каково было женщине, избалованной и изнеженной, уверенной в своём очаровании и власти, оказаться заключённой на всю жизнь в той злополучной крепости? Может быть, казнь была бы для неё милостью. Долго ли она влачила там жалкое существование, полная воспоминаний? Тени в комнате соответствовали моим мрачным мыслям, они словно подползали ближе.
Нужно отбросить эти выдумки! Их внушали комната, сам Аксельбург. Может, тени и не призраки, о которых рассказывают, но всё равно мне стало холодно.
Опираясь подбородком о кулаки, я решительно боролась со своим воображением. До приезда сюда я всегда считала себя здравомыслящим человеком, не способным поддаваться игре воображения. Однако теперь – нет, я не суеверная дурочка!
Не буду смотреть на тени… Моё лицо в зеркале казалось слишком бледным. А почему бы и нет? Я уже несколько недель не была на солнце. Дома я каждый день объезжала верхом всё наше большое поместье, и у меня всегда был здоровый цвет лица, как при хорошо налаженном правильном образе жизни. Я просунула руку в разрез юбки и нащупала карман со свёртком. Достала оттуда ожерелье с бабочками.
На миниатюрной курфюрстине Людовике красовалось бесчисленное количество драгоценных камней и украшений. У меня же только эта железная цепь. Я порывисто распустила муслиновый воротник своего скромного платья. Отвернув его (такая демонстрация плеч и груди больше подходила графине), я надела ожерелье. Цепь казалась совсем чёрной на фоне кожи, филигранные бабочки привлекали взгляд, как настоящие насекомые, которые в любой момент могут улететь. Металл холодил тёплую грудь и горло, но я не снимала его.
