Железные бабочки - Нортон Андрэ (книги регистрация онлайн бесплатно TXT) 📗
Узкие окна закрывали полоски металла, вделанные в камень. К ним, так же как и к скобам причудливого рисунка вдоль стен крепились горящие лампы. Их было так много, что они соперничали с солнечным освещением снаружи.
К тому же проход ограждали с обеих сторон прутья, которые, хоть и позолоченные, вызывали неприятные воспоминания о тюремных решётках. А за ними по обе стороны были выставлены первые образцы «сокровищ».
Эти предметы гораздо больше соответствовали обстановке, чем то, что описывала мне графиня. На возвышениях размещались доспехи, явно не предназначенные для боя, потому что их так обильно украшали золото и драгоценные каменья, что подходили они разве что сказочному принцу. На стойках крепилось множество шпаг с рукоятями, сверкавшими дорогими камнями, а на ножнах опять-таки поблёскивало золото и ещё драгоценные камни. Имелись там и пистолеты и ружья, тоже шедевры инкрустации и отделки. Шлемы, больше напоминавшие короны, чем защитное вооружение бойца, возвышались на мраморных бюстах с мёртвыми глазами. Как будто правители Гессена в ожидании опасности всегда носили на себе свой выкуп.
Огромное количество горящих ламп и толпы посетителей сильно нагрели помещение, я начала задыхаться, захотелось на свежий воздух. Однако повернуть назад было невозможно, нам на пятки наступали новые полчища посетителей. Я боролась с ощущением, что меня закрыли в подземелье, и пробивалась к подножию лестницы впереди.
Графиня не находила здесь ничего достойного внимания, мы поднялись по лестнице и вышли в ещё один ограждённый прутьями коридор посреди комнаты с красно-золотыми стенами – пресловутой лакированной комнаты.
Здесь проход стал у?же, и раз или два графиня немного отставала. Я увидела, что посетители дальше пройти не могут, хотя впереди располагалась ещё одна лестница. Но её перекрывала позолоченная решётка. Доходя до неё, посетители сворачивали налево и уходили под арку, должно быть, соединённую с самим дворцом.
Графиня внезапно потянула меня за рукав и остановила. В этот момент я хотела только уйти отсюда. Но она заставляла меня смотреть то на одно, то на другое чудо. В других обстоятельствах я бы задержалась и сама. Но драгоценные вещи были выставлены так тесно, жара от ламп ещё больше усилилась, и я чувствовала себя ослепшей и оглохшей. У меня сохранилось смутное представление о чашах и кубках причудливой формы из хрусталя и малахита или даже из более драгоценных материалов, настолько покрытых украшениями, что находящееся под ними оказывалось на три четверти скрыто. Попадались и необычные, гротескные и уродливые статуэтки, изготовленные из таких же материалов. Слишком много, чтобы наслаждаться их видом или даже запомнить. Вообще вся экспозиция показалась мне безвкусной, как ленты на шляпе графини.
Но перед самой решёткой и поворотом налево мы наткнулись на нечто такое, что заставило даже меня остановиться и удивлённо вдохнуть.
Это было изображение княжеского двора во всём его великолепии. Маленькие фигуры, покрытые эмалью и драгоценными камнями, были сделаны так искусно, так выразительно, что сразу становилось ясно: неизвестный художник изобразил в них живых людей. На помосте под алым навесом стояли два трона, на которых восседала царственная пара. Мужчина повернул голову к спутнице; подняв руку, он манил нескольких стоявших у подножия трона придворных. Эти приближённые держали в руках подносы с выполненными в мельчайших подробностях крохотными украшениями, шкатулками, хрусталём.
Женщина, которой предлагались все эти дары, была одета в роскошное жёлто-золотое платье, копию тех, что носили больше ста лет назад. На её маленьком лице играло гордое, почти мрачное выражение (как же талантлив был мастер, сделавший статуэтку: встретив где-либо эту женщину, я бы мгновенно узнала её). Она сидела, свободно сложив руки на золотых складках юбки. Корсаж, усеянный алмазами, чрезвычайно крошечными, должно быть, осколками осколков, составлял лишь одно из её украшений. Светлую голову увенчивала корона с такими же камнями, а длинную шею обхватывало ожерелье, оно частично лежало на плечах, частично на груди, почти обнажённой в глубочайшем декольте по моде того времени.
Ниже двух правителей и за теми, кто подносит дары, собрались придворные и солдаты, вытянувшиеся в стойке. Но зрители их почти не замечали, всё внимание сосредоточивалось на сидящих на тронах. Было что-то странно трогательное и просительное в позе мужчины. Его завитые длинные, по плечо, волосы упали вперёд, но не закрывали полностью лица. Если женщина была совершенна и прекрасна в своём выражении скуки, то художник к королю или принцу отнёсся далеко не так милостиво. Резкие черты лица у мужчины опять-таки создавали впечатление, что это портрет определённого человека. Мне показалось, что хотя этот мужчина и пытается завоевать внимание женщины дарами (должно быть, на собственном опыте понял, что это лучший путь), он неловок и неуклюж, несчастлив и достоин жалости. Всё было так реально… этот миниатюрный двор…
Снова графиня потянула меня за рукав.
– Это день рождения курфюрстины Людовики, – голос её прервал фантастические картины, которые начали разворачиваться в моём сознании. – Её последний день рождения…
– Она умерла такой молодой?..
Графиня вцепилась мне в руку с такой силой, что я ахнула. Но она не отпустила, а толкнула меня дальше, мимо стола. Я не могла вырваться, не привлекая внимания окружающих. А графиня торопливо посмотрела направо, налево, словно проверяя, не услышал ли кто мой невинный вопрос.
Мы достигли решётки, и я мельком увидела, что происходит за нею. И вглядевшись внимательнее, встретилась с взглядом знакомых глаз. Там стоял полковник Фенвик в роскошном мундире и, несмотря на жару, в доломане через плечо. Руки его потянулись к решётке, как будто он хотел сорвать её, а выражение его лица стало таким мрачным, что удивило меня не меньше рывка графини. Невозможно было не заметить его гнев.
Но он промолчал, а я тоже не собиралась говорить. Увлекаемая спутницей, я прошла мимо в боковой коридор. Здесь прутья не ограждали путь, стало не так тесно. Тут я сделала усилие и вырвалась из рук графини.
– В чём дело? – сердито спросила я. Видела ли она полковника? Мне показалось, нет. Во всяком случае она этого никак не проявила.
Напротив, она огляделась, словно по-прежнему опасалась, что её заметят. Потом выразительно покачала головой, и я поняла, что сейчас не получу никакого ответа, хотя упрямо решила, что всё равно получу потом. Что-то в этом фантастическом миниатюрном дворе её встревожило. А может, мои вопросы, на первый взгляд самые обычные и разумные. Графиня сказала, что это последний день рождения какой-то курфюрстины. Но женщина на троне была совсем молода. Должно быть, она умерла. Но почему этот факт, на сто лет или больше в прошлом, так встревожил графиню?
Теперь я была уверена, что она не видела полковника. Нет, она так торопилась увести меня, что даже не взглянула на решётку. А сам полковник? Его гнев был очевиден – я могла бы сказать, что ощутила на себе его пламя. Он был удивлён и разъярён нашим появлением здесь.
Мы не стали тратить время на осмотр сада, который был также открыт для публики. И как только оказались в экипаже – лошади вынуждены были идти шагом в толпе, – я повернулась к графине и прямо спросила:
– Что случилось?
Она не сделала вид, что не понимает, но лицо её оставалось серьёзным. В тот момент мне показалось, что больше всего ей хочется забыть мой вопрос. Но ясно было, что я жду ответа, и потому она сказала после долгой паузы:
– Говорить о смерти курфюрстины – не полагается! Никогда! Всякий, кто услышал бы ваш вопрос, сразу понял бы, что вы не из Гессена. Её история хорошо известна… Эту быль рассказывают каждой девушке… И каждой жене в то или иное время брака муж напоминает о ней в качестве предупреждения… ужасного предупреждения… – Графиня была очень серьёзна, такой я никогда её не видела с самой нашей встречи. – Она была прекрасна, курфюрстина Людовика. Все хорошо знали, что вышла она замуж за Конрада-Акселя вопреки своему желанию. Он был солдат, человек, которому безразлично всё, чем она наслаждалась. Он был гораздо старше её, некрасив, жесток и не владел искусной речью. Для него она воплощала саму красоту и доброту, хотя всякий, кто не был ослеплён ею, сразу бы увидел, что она его ненавидит, как ненавидит Гессен и стремится бежать из него.
