Тени в апельсиновой роще - Мванги Меджа (прочитать книгу TXT) 📗
— Видать, кто-то щедро платит браконьерам за слоновую кость, — выдержав паузу, сказал Фрэнк. — Куда девался блокнот, который я отобрал у бандита?
— Думаешь, в нем что-нибудь важное? — спросил Кимати.
— Все-таки где он?
— Я отдал его старшему егерю. Фрэнк пожал плечами.
— Заметь — обычно браконьеров защищают самые лучшие адвокаты, — продолжал Кимати. — Гоняешься всю ночь за убийцей, а суд его отпускает на все четыре стороны благодаря стараниям этих крючкотворов.
Он долил себе кофе.
— Знаешь, что я думаю? Зверье в конце концов все перебьют, а браконьеры останутся. И егерей они постепенно укокошат всех до единого. — Фрэнк лег на спину, таращась на звезды. Наконец он снова сел и спросил: — Как ты себя чувствуешь, Джонни?
— Отлично. — Кимати оторвал глаза от огня. — Почему ты спрашиваешь?
— Тебе по-прежнему нравится эта жизнь?
— Конечно, еще бы! — не замедлил ответить Кимати, но в голосе явно недоставало убежденности.
— Так ли? — переспросил Фрэнк. — Без всяких оговорок?
Кимати заколебался.
— Ты сам все сказал, дружище. Мы не становимся моложе.
Фрэнк подобрал ветку и раздумчиво стал ворошить ею головешки.
— О Софии вспомнил? — Это было скорее утверждение, а не вопрос.
— Угу, — отозвался Кимати, глубоко вздохнул, снова надел серебряный браслет на левое запястье, откинулся на спину и уставился на звезды.
— Винсент был ее свояком, — сказал он.
— Знаю, дружище, — сказал Фрэнк, — ну и что с того? Внезапно наступило молчание. В долине за холмом перекликались ночные птицы. В лощинке ухнула сова.
— Я хочу жениться на ней, — сказал Кимати.
— Почему? — спросил Фрэнк.
— Что «почему»? — Кимати порывисто сел. — Ну и дурацкий же вопрос! Почему люди женятся? Фрэнк пожал плечами. — Не знаю, как другие. Могу лишь рассказать, почему я это сделал.
— Почему же? — спросил Кимати.
— До множеству нелепых причин, — подумав, сказал Фрэнк. — Потому что потерял голову от ее красоты, не отпускал Паулу от себя ни на шаг, боялся, как бы ее у меня не отбили; мне казалось, что легче умереть, чем ее лишиться.
Снова наступило молчание, нарушаемое лишь стрекотом цикад.
— Желание затуманило мне ум, — Фрэнк горько усмехнулся. — Но моя главная ошибка в том, что я верил, будто бы у нас с ней одинаковые взгляды, общие цели в жизни.
Он дотронулся до забинтованной руки и вздрогнул от боли, налил себе еще кофе, а Кимати добавил в чашку Фрэнка изрядную порцию коньяку.
— Знаешь, я не виню ее в том, что в конце концов произошло, — сказал Фрэнк, потягивая кофе. — Отчасти ее можно понять. Нелегко жить с мужчиной, которого вечно не бывает дома ни днем, ни ночью; только и думай, как бы его не подстрелили... К черту! — Он невесело ухмыльнулся. — Все равно что быть женой солдата, ушедшего на фронт. Постепенно я привык жить в постоянной тревоге, но бедняжка Паула никак не могла приноровиться к моим выкрутасам. — Фрэнк, снова вздохнул. — В каком-то смысле я даже рад, что между нами все кончено. Я теперь ни перед кем не чувствую никаких обязательств — точно гора с плеч!
— Зачем ты мне все это выкладываешь?
— Зачем? — переспросил Фрэнк. — Да потому, что когда я думаю о всех этих впустую потраченных годах и пролитых слезах, то жалею, что никто меня вовремя не остерег. Скорее всего я бы никого не послушал, но невредно мне было бы знать заранее, во что я даю себя вовлечь. Знаешь ли, женитьба — это не отпуск... Ну сначала все казалось мило и забавно. Однако вскоре Пауле наскучил романтический ореол подруги жизни профессионального охотника. Она заговорила совсем другим языком... мол, дети нуждаются в отце, который их бы воспитывал; жене нужен мужчина в доме, чтобы было к кому прикорнуть холодной ночью. Начались жуткие ссоры из-за пустяков, мы разучились понимать друг друга. Если уж привыкаешь к вольной жизни, дом становится для тебя тюрьмой, дети — тюремщиками, а жена... начальником тюрьмы. Черт побери, зачем я все это тебе выкладываю?
— Я и сам задал тебе этот вопрос, — с улыбкой напомнил Кимати.
— Не придавай моим словам никакого значения. — Фрэнк тоже улыбнулся, — Знаешь что, женись на ней — и дело с концом!
— Ее отец меня не выносит, — вздохнул Кимати.
— Что верно, то верно, — согласился Фрэнк. — Особенно теперь, когда его зять лишился жизни, занимаясь тем же, что и ты. Черт возьми, Джонни, у людей есть чувства и эмоции, с этим приходится считаться. Если ты женишься на ней, надо будет расставаться с этой профессией.
— Сам знаю, — буркнул Кимати.
В глубоком раздумье он разгреб угли, добавил хворосту, и костер вспыхнул с новой силой; на «лендровере», стоявшем позади них, заплясали тени. Ночь выдалась довольно холодная. Кимати развернул свой спальный мешок и накинул его себе на плечи, точно плед.
Фрэнк покатился со смеху.
— Что смешного? — удивился Кимати.
— На прошлой неделе, — пояснил Фрэнк, — во время рейда, когда стрельба вдруг стихла, я решил, что они тебя тоже укокошили. Меня самого бил озноб, я думал, что нож отравлен змеиным ядом. «Ну вот, — сказал я себе, — допрыгался!» И, истекая кровью в «лендровере», вспомнил Паулу. Я видел выражение ее глаз, когда она говорит своим домашним: «Я ведь его предупреждала!..» И еще подумал: сколько ночей потерял впустую, мне бы хоть часок побыть с ней перед смертью, я бы наверстал упущенное.
— Ты спятил! Разве приличные люди думают о таких вещах перед кончиной! На смертном одре о женщинах не мечтают.
— А ты откуда знаешь, разве ты уже умирал?
— Сколько раз тебе повторять — я унаследовал всю мудрость моего народа!
— А я унаследовал у предков неслыханную мужскую прыть, — похвастался Фрэнк. — Не могу дождаться, когда снова окажусь в Найроби. У меня там сразу три подруги: две блондинки, одна брюнетка, каждой нет и двадцати, все от меня без ума.
Понятно, тут было некоторое преувеличение. Впрочем, Фрэнк действительно знал немало женщин в столице, иногда вывозил их «в свет». В эту ночь, лежа под открытым небом у костра, он с томлением вспоминал одну из своих столичных знакомых — заводную дамочку Миру Ластмен.
Кимати же думал лишь о своей возлюбленной — Софии. Припоминал недавний разговор со своим дядюшкой, живущим в Найроби.
С первым проблеском зари они тронулись в путь. Следуя невидимой тропе в зарослях кустарника, известной лишь им двоим, они обогнули на «лендровере» холм и взяли курс на восток.
Когда первые оранжевые лучи солнца выглянули из-за отдаленных гор Вачу, егеря подкатили к водоему Омара. Проехав еще два километра на восток, они выбрались на проселок и свернули на юг, к Конто.
— Пока все в порядке, — сказал Кимати, доставая пачку сигарет. — Курить будешь?
Фрэнк взял сигарету, оба задымили. Проехав несколько километров, они снова съехали с проселка на известную лишь им тропу и устремились на восток к водоему Афтути. Они достигли около десяти утра. И снова, сколько хватало глаз, никаких следов браконьеров либо крупного зверья. Поводив по прилегающей к водоему местности биноклем и убедившись, что никто не прячется в засаде, сели перекусить.
— Ну что, на сегодня хватит? — спросил Кимати, когда они подкрепились.
— А ты как думаешь? — отозвался Фрэнк.
— Кончаем дежурство, — решил Кимати.
От водоема Афтути они покатили кратчайшим путем к егерской базе у подножия гор Лали и в полдень прибыли на место.
База представляла собой скопище деревянных жилых домиков, окружавших административное здание, словно загораживая его от западных ветров, дующих и днем и ночью. Стены домов были выкрашены в черный цвет, крыши — в зеленый. Домики были крошечные, всего в одну комнату, но егерям и не надо больше — почти все они были не женаты.
Чуть выше по склону лепились хижины обходчиков-следопытов. У входа в административный корпус на высокой мачте лениво полоскался на ветру флаг министерства туризма и заповедников.
Мусоки, старший егерь, вышел из административного корпуса им навстречу. «Лендровер», взметнув облако бурой пыли, затормозил у крыльца. Мусоки, улыбаясь, спустился с деревянных ступенек.
