Охотники за сказками - Симонов Иван Алексеевич (читать полностью книгу без регистрации .TXT) 📗
Не хотелось бы вспоминать, но и не вспомнить нельзя, что и сейчас еще ведутся, а в дни нашего детства было еще больше «друзей природы» совсем иного порядка — таких, о которых в народе говорят, что «у них брюхо болит, где что плохо лежит». На бор они смотрели не иначе, как на ожидающие ночного топора срубы, в озере усматривали только невареную уху. Прикидывали в уме рубли от пойманной и проданной рыбы. И правдами и неправдами изощрялись, как бы погреться потеплее около природного дарового богатства.
Старый знакомый
Буран доставил дедушкину записку точно по назначению, и вечером у нас был новый гость.
В черновом наброске письма, сохранившемся в Костиной тетради, не обозначено ни имени, ни фамилии того, кому записка предназначена. Новый гость подсказал нам и то и другое. Со времени его появления каждый из нас смело мог сказать, что дедушкина ночная записка готовилась для лесного инженера Василия Петровича Туманова.
Подтверждением нашей догадки было и то, что вместе с лесным инженером на сторожку снова прибежал и Буран.
Василия Петровича мы уже знали. Летом верхом, а зимой в легонькой кошевке, обитой фанерой, Туманов не раз приезжал в Зеленый Дол. А то полем в другие деревни проскачет.
Конного среди ровного поля далеко видно. А верховую посадку Василия Петровича сразу узнаешь. Если он едет верхом, то не в охлопку, как привыкли у нас по Заречью, а на лошадь высокое седло накладывает. Конек у него вороной, высокий, легкий на ногу, и кличка такая хорошая — Грачик. Его мальчишки всегда травой из рук кормили, если Василий Петрович уходил по своим делам в сельсовет, а Грачика под окном у ветлы привязывал.
Тогда мы и седло рассматривали, примеривались, нельзя ли самим похожее сделать. Обзавелись ножницами, большими хомутовыми иглами. Из суровых ниток дратвы наделали.
Упрятавшись подальше от посторонних глаз, целыми днями шилом работали, стараясь седло соорудить.
Много шуму от этой затеи на деревне получилось. Матери от нас мешки и половики стали прятать, потому что мы начали на седла их перекраивать: в серединку льна или ваты набьем — мягко. Васек Бодягин даже подушки на это дело пустил, а старый кожаный чересседельник на подпругу сгодился. Ваську как раз чересседельником от отца и попало.
На том и поутихли наши кавалерийские увлечения. Остался всяк при сбруе, которую заблаговременно изготовил, а больше на мешки и чересседельники без спроса не покушался.
Еще была у Василия Петровича бурка. Ох, какая бурка! Никто из нас ничего похожего не придумал. Вся она будто из войлока сделана — цельная, нигде не сшитая. И без рукавов, без пуговиц. А спереди открытая, чтобы руками свободно можно было работать.
Пустит Туманов Грачика во весь опор по полю, сам низко к седлу пригнется, только бурка над ним широкими крыльями развевается.
По деревням Туманов ездил рабочих набирать. Новое дело в лесу началось — подсочка. О ней мы раньше не слыхивали. И на этой работе Василий Петрович за главного. В деревне звали его кто просто инженером, а кто лесным инженером.
К нам в школу Василий Петрович тоже заезжал. Когда березки сажали, он показывал нам, на какую глубину можно ямы копать, сколько удобрения туда положить.
Прошлый год Костя Беленький ему на глаза и попался. Тоже яму копал. Туманов подошел к нему и спрашивает:
— Это для игры какой-нибудь ямка готовится? А Костя отвечает:
— Нет, березку сажать буду.
— Деревья сажать — дело хорошее, — говорит Василий Петрович.
И поинтересовался, есть ли у Кости мерка, чтобы глубину ямы проверить.
— Мы на глазок, без мерки.
Василий Петрович посочувствовал, что без мерки и ошибиться можно. Постоял в раздумье и будто вспомнил:
— Подожди, — говорит, — сейчас мы мерку отыщем. Тут же достал из кармана складной метр: сначала по длине, затем по ширине яму определил.
— Вот теперь, — говорит, — будет без ошибки. Точно метр двадцать на восемьдесят сантиметров. А на глубину больше полметра не бери, только внизу проковыряй землю лопаткой… А на глазок действительно трудно, — все припоминал он. — Вот я тебе пока и метр оставлю — глубину проверить.
И пошел вдоль рядков, где другие ребята березки сажали.
Пришлось Косте яму еще раза в четыре больше расширить да в глубину на лопату увеличить. Так же и другие ребята начали делать. Василий Петрович только посмотрит да скажет:
— Правильно, хорошо дело знаете!
А к Косте вернулся и помог его березку до конца «по-инженерски» посадить. В середину ямы небольшой бугоро-' чек земли насыпал. На него березку поставил. Корни сами по бугорку и расправились. Инженер поддерживал, а Костя присыпал березку землей вперемешку с навозом.
— Выше корневой шейки не нужно. Выровняй ее с почвой, и довольно, — подсказывал Василий Петрович.
А когда Костя полил березку и подвязал ее к колышку, Василий Петрович сказал:
— Теперь пожелаем, чтобы росла большая, — и ладонью обхватил белый тонкий ствол, словно руку пожал.
Растет березка. Мы ее называем когда Кости Беленького, а когда «инженерской» или «тумановской» назовем.
Василий Петрович и на репетициях драмкружка бывал. Спектакли готовить нам помогал. Подсказывал, как говорить, как ходить по сцене надо: где по-мальчишески, где по-стариковски. Усы и бороды артистам наклеивал, а однажды в День Красной Армии доклад в избе-читальне делал. Про Чапаева рассказывал. В войну Василий Петрович у Чапаева служил.
С расспросами про войну мы ему здорово надоедали И про атаки, и про пулеметные тачанки, и как Чапаев погиб— обо всем расспросим.
Рассказывает Туманов, а мы слушаем да рубец у него на щеке разглядываем. Большой багровый рубец у Василия Петровича вдоль скулы. И про него спросим.
Туманов стеснялся почему-то этого вопроса, особенно при Надежде Григорьевне. Обернется в сторону учительницы и покраснеет. Только и скажет скороговоркой: мол, беляки, рубали, да высоко взяли. И скорее на другое разговор переводит.
Он, наверно, годов на пять старше нашей учительницы, а робеет перед ней вроде маленького.
Лесного инженера мы всегда с радостью встречаем. А с этой весны и тревожиться начали при его появлении, потому что Васек Бодягин сам слышал, как Туманов уговаривал Надежду Григорьевну перейти от нас в новую лесную школу учительствовать.
Чудно! Краснеет перед ней, а в свой лесной поселок Приглашает.
…Вот я все и рассказал, что знал про Василия Петровича. И удивительно и радостно было нам совершенно неожиданно в лесу знакомого человека встретить.
Туманов с дедушкой над озером по бережку ходили. И Буран за ними следом. Собака первая нас заметила. За своих не признала, а гавкнула — дала знать хозяину о приближении посторонних.
Василий Петрович с ходу над нами подшутил. Не успели мы шестики на старое место поставить, как вдруг позади громко раздалось:
— Здорово, орлы!
От неожиданности я шестик из руки выпустил. Он скользнул по стенке сторожки и другие, приставленные, уронил. Застучали вразнобой. Так же вразнобой мы ответили:
— Здрас… здравствуйте!.. Здравствуйте, Василий Петрович!
А хотелось бы хорошо ответить, дружно, как учительнице в классе на приветствие отвечаем. Василий Петрович смеется:
— Что, растерялись?
За инженером поотставший от него дедушка Савел подходит, тоже над нами подтрунивает. Оба веселые. А Туманов будто снова в Чапаевскую дивизию собрался — с ног до головы военный.
На стройной и легкой фигуре бывалый френч защитного цвета на все пуговки застегнут. Кавалерийские галифе, прошитые в шагу до колена желтым хромом, проутюжены. На темно-русых, коротко стриженных волосах выгоревшая от солнца форменная фуражка по всем правилам надета.
Быть бы Василию Петровичу командиром, если не пошел бы он после войны в лесные инженеры. Рядом с дедушкой гражданский Туманов по росту — плечо в плечо. А командир Туманов каблуками сапог прищелкнет, плечами шевельнет— сразу на вершок против деда Савела вырастает. И весь в струночку, только между коленками «кавалерийский просвет» узкой прорезью прописан.
