Морской офицер Франк Мильдмей - Марриет Фредерик (читать книги .txt) 📗
Исполняя это поручение, я не мог не подумать о моем прообразе, Дон-Жуане. Прежде, чем мы окончили работу, жар почти задушил меня; наконец, мы отвалили, и судно полетело по ветру.
— В этот раз я с тобой уже не отправлюсь, — сказал я, — я уже побывал, — как отвечал француз, когда был приглашен на английскую охоту за лисицами.
Черный, как негр и умирая от жажды, возвратился я на фрегат.
— Вы исполнили поручение очень хорошо, Мильдмей, — сказал капитан. — Не показалось ли вам там жарко?
Я указал ему на свой рот, до того засохший, что я не мог говорить, и побежал к водяному чану, из которого выпил, мне кажется, целую бочку. Первые слова, произнесенные мною, когда возвратилась мне способность говорить, были: — Черт побери этот брандер и дурака, зажегшего его!
На следующее утро мы увидели французскую эскадру в самом бедственном положении; они обрубили канаты и по разным направлениям пустились на берег, исключая флагманских кораблей адмирала и контр-адмирала, которые стояли на якорях и не могли уйти до полной воды; тогда была первая четверть прилива, и им приходилось еще оставаться добрых пять часов. Что касается подробностей этого дела, то прошу читателя обратиться к донесению военного суда и к описаниям, сделанным современными писателями. Я замечу только одно, что если бы капитанам английских кораблей было предоставлено действовать по собственному усмотрению, то предпринято было бы гораздо более; но я не могу сказать, с каким успехом.
Капитан нашего фрегата как только увидел цель для своих ядер, снялся с якоря, подошел и начал палить в батарею, направляя также выстрелы на подводную часть неприятельских кораблей, лежавших тогда на боку. Остров Э встретил нас жарким огнем. Я был на баке, когда старшему унтер-офицеру снесло голову пушечным ядром; капитан подходил в то самое время к баку и только сказал: — Бедняк! Выбросьте его за борт; теперь не время свидетельствовать, как он умер. — Мы долго сбивали батарею и близ стоящие суда, не получая никакой помощи от своих.
В продолжение этого времени мне удалось наблюдать очень любопытный случай. Ядро, вырвавши все внутренности у восемнадцатилетнего юнги, бывшего на баке, разбросало их на другого мичмана и на меня, и почти ослепило нас ими; пораженный упал, но, пролежавши несколько секунд, вдруг опять вскочил на ноги, страшно посмотрел нам в лицо и повалился мертвый. За исключением спинной кости, оставшейся в целости, верхняя часть тела была совершенно отделена от нижней.
Некоторые суда наши, видя нас в жарком огне, начали сниматься с якоря, чтоб идти к нам на помощь. Нельзя было смотреть без восхищения на щегольский порядок, в котором подошел к неприятелю один из наших прекрасных линейных кораблей. Он был прекрасен в отношении полнейшей боевой готовности и казался живым существом, чувствующим превосходство своей силы над противниками, и презирающим их ядра, тучей ложившиеся около его, между тем, как он хладнокровно занимал отличную позицию для сражения. Закрепив паруса и поправивши реи, словно бы судно стояло в Спитгед, люди его сошли вниз, стали по пушкам, и открыли такой огонь по неприятельским батареям, который восхитил бы самого великого Нельсона, если бы он мог тогда присутствовать. Последствия этого дела хорошо известны, и нет надобности повторять их здесь; оно было одною из сцен, заключивших войну. Французы, никак не признававшие нашего превосходства на море, теперь молча покорились. Флот наш сделал свое дело; с этого времени пожар войны загорелся и в армии.
Смерть командира одного истребленного французского корабля может представить фаталистам сильное подтверждение их мнений. Офицер этот взят был с корабля шлюпкой нашего фрегата; но вспомнив, что он оставил дорогие морские инструменты, просил капитана нашего поехать с ним в гичке и перевезти их прежде, нежели корабль сгорит. Они поехали; но как шлюпка была в корме слишком тесна для двоих, то приказали положить поперек на борты кусок доски, величиной не более двух футов, и сели на нее весьма близко друг к другу. Один из французских кораблей в то время загорелся, и пушки его начали стрелять, когда огонь доходил до них. Случайный выстрел выбил доску из под обоих капитанов. Английский не был даже ушиблен, но осколки попали в французского капитана и убили его. Поздно вечером прочие французские линейные корабли, выброшенные на берег, были зажжены и представили собою великолепную иллюминацию. Мы были близко к ним, и разные части вооружения падали на наш фрегат.
В числе убитых у нас был голландец, шкиперский помощник. Жена его находилась вместе с ним на фрегате, и палка, которую носил он по праву и в ознаменование своей должности, очень часто ходила по спине его сожительницы, в отплату за некоторые оказательства неверности; и при всем моем уважении к прекрасному полу, я не могу не сказать, что наказание было вообще по заслугам. Когда пушечное ядро избавило ее от законного покровителя и стража ее чести, она села возле изувеченных его останков, делая безуспешные усилия плакать; слеза с одного глаза скатилась по щеке и потерялась во рту; в это время другая выжата была из другого глаза, но, за недостатком питательности, удержалась на ягодке щеки, где, накопивши дыму и пороху, которыми мы были окружены, образовала на лице ее маленький черный полуостров и перешеек, и придала к ее героической печали истинно траурную слезу. Этого доказательства супружеской скорби она не стирала до следующего дня, покуда не увидела последних печальных обрядов, совершенных над телом ее верного Ахиллеса, и тогда умыла лицо, приняла все прежние улыбки и не была неблагодарна команде за участие к ее горю.
Нам было приказано идти в Спитгед с депешами, и гораздо раньше, чем мы пришли туда, она сделала одного сержанта самым счастливым из смертных, под обещанием обвенчаться в Кингстонской церкви, до отправления в новый поход; обещание это было честно выполнено.
Капитан предложил мне мичманскую вакансию, открывавшуюся на нашем фрегате. Я охотно принял предложение, и когда он был в добром расположении духа, попросил у него отпуска на неделю; он согласился, прибавив:
— Но, пожалуйста, чтобы это не был больше французский отпуск.
Из моего отпуска я не намерен был уделить ни часу для отца или даже для несравненной Эмили. Нет, Евгения, моя возлюбленная в своем трогательном отношении ко мне, требовала нераздельной моей заботы. Я полетел к ней, нашел труппу, но она, увы! — оставила ее за две недели перед тем, и никто не знал, куда уехала.
Огорченный такою печальною новостью, я упал на стул почти без чувств; в это время одна из актрис принесла мне письмо; по почерку я узнал, что оно от Евгении, бросился к пустую комнату, и с нетерпением сломавши печать, прочитал следующие строки:
«Поверь мне, мой несравненный Мильдмей, что одна только самая крайняя необходимость заставила меня нанести тебе огорчение, которое, я знаю, ты будешь чувствовать, читая эти строки. Обстоятельства, случившиеся со времени нашей разлуки, сделали не только необходимым, чтобы я оставила тебя, но, чтобы даже мы не встречались некоторое время, и ты не знал бы о месте моего пребывания. Надеюсь, что разлука наша, хотя и продолжительная, не будет вечная; впрочем, может быть, пройдет много лет, прежде нежели мы увидимся. Эта жертва тяжка для меня, но твоя честь и благо того требуют. Я питаю к тебе ту же самую, прежнюю любовь, и ради тебя буду любить твое дитя и иметь о нем попечение. В моем бедственном состоянии я утешаюсь надеждой на то, что мы снова соединимся. Милосердный Бог да благословит тебя и да доставит благополучный успех всем твоим предприятиям. Продолжай свою службу. Я буду иметь постоянные сведения о всех твоих действиях, и буду молить праведное Небо сохранить жизнь твою посреди всех опасностей, в которые твоя храбрость заставит тебя вдаваться. Прощай и не забывай той, из мыслей которой ты никогда не выходишь ни на минуту.
«Евгения».
«P. S. Ты, может быть, будешь иногда нуждаться в деньгах; я знаю, как слишком беспечен ты в этом отношении. Письмо, адресованное по прилагаемому адресу, будет всегда получено мною и доставит тебе возможность располагать суммой, какая тебе ни понадобится. Гордость заставит тебя, может быть, отвернуть такое предложение, но вспомни, что это предлагает Евгения, и ежели ты любишь ее, в чем она не сомневается, то примешь от нее».
