Иголка в стоге сена (СИ) - Зарвин Владимир (бесплатные онлайн книги читаем полные .TXT) 📗
— Все просто, господин Воевода, — ответил он равнодушным тоном, — когда жизнь подчинена уставу, молитвы сменяются постами, а посты — воинскими упражнениями, в душе не остается места для греха.
Грех к нам подкрадывается лишь тогда, когда мы пребываем в праздности и не знаем, чем себя занять. Жизнь в Ордене отличается от жизни, к коей привыкли светские господа. При орденском распорядке любовная дурь просто не лезет Братьям в головы…
— Не скажи, — покачал головой Кшиштоф. — Неподалеку от Кременца стоит мужской монастырь. Там тоже есть и устав, и распорядок. Однако года не проходит, чтобы оттуда кого-нибудь не выгоняли за ту или иную мерзость.
Плоть своего требует, а ублажать ее, как того хочет природа, устав не велит. Вот и творят монахи с послушниками дела, не угодные Господу: кто в грех Ира впадает, кто — в грех Онана…
Может, это потому, что их там не обучают воинскому делу?
— Быть может, — надменно усмехнулся тевтонец, — но, скорее, им не хватает иного — силы Веры. В монастыри ведь кто идет, по большей части? Неудачники да лодыри. Лень какому-нибудь мужлану пахать землю или же ума недостает, чтобы ремесло освоить, — он и бежит в монастырь, надеясь, что там его ждет сытая, праздная жизнь.
А в Ордене все по-другому. Туда за здорово живешь не принимают. Чтобы получит белый плащ с крестом, нужно пройти не одно испытание. И на силу Веры, и на крепость духа. Потому-то среди орденских Братьев и нет случайных людей, что каждый из них знает, зачем он пришел в Орден и что Орден потребует от него!
— Вот оно как! — тряхнул вихрастой головой Кшиштоф. — Тебя послушать, Командор, ваши Орденские Братья все до единого — рыцари без страха и упрека!
— Так оно и есть, Воевода, — заявил крестоносец, — и я готов биться с каждым, кто подвергнет сомнению честь и благородство воинов Братства!
Последние слова Командора явно относились к Бутурлину. Боярин вызвал у него неприязнь, напомнив о военных приготовлениях шведов и ливонцев, и Владыке Самбора подумалось, что, не будь здесь его с отрядом солдат, между тевтонцем и московитом уже бы вспыхнула драка.
Подобный оборот событий его никак не устраивал, поскольку в обязанности Воеводы входило не допускать на вверенных ему землях ссор между посланниками сопредельных держав. Кшиштоф решил прервать затянувшуюся беседу, прежде чем она перерастет в поединок.
— Да будет так! — согласился он с Командором. — Я привык верить слову благородных рыцарей. Но время ныне позднее, все мы изрядно утомлены. Если ты, господин Командор, и твои люди сыты, я не смею вас больше задерживать! Надеюсь, хозяин уже убрал для вас опочивальню. Да и тебе, москвич, тоже стоит отоспаться. На рассвете мы выступаем в путь!
Учтиво поклонившись Воеводе, тевтонец покинул трапезную. За ним последовали его люди, во всем покорные воле своего господина.
— А тебе что, боярин, особое приглашение нужно? — обратился Кшиштоф к Бутурлину, не спешившему уходить.
— Нам нужно потолковать, Воевода!
— Догадываюсь, о чем. О тевтонском Командоре, не так ли?
— О нем самом.
— Что ж, сего следовало ожидать, — кивнул Самборский Владыка, — пока немец здесь не появился, тебя в сон клонило, а как вошел — усталость как рукой сняло!
Видел я, как ты встрепенулся при встрече с ним, как глядел на него неотступно весь вечер. Так смотрят либо на друга, с коим десять лет не встречались, либо на врага, коего боятся упустить. А когда ты вмешался в наш разговор, мне стало ясно: между вами что-то есть. То ли общее дело, то ли старая вражда!
— Ни то, ни другое. Просто я узнал его. Это он приезжал к Волкичу на заставу в ночь убийства Корибута!
— Человек в сером плаще? — недоверчиво усмехнулся Воевода. — И ты вот так, сходу, узнал его? Знаешь, боярин, я не меньше твоего хочу найти виновников смерти Князя, но, по-моему, ты перебдел. Чем докажешь, что именно фон Велль приезжал тогда на заставу?
— Говорю тебе, Воевода, это был он! — упрямо сверкнул глазами Дмитрий. — Те же рост, телосложение, плащ дорожный…
— По миру бродит немало рослых, плечистых людей, а тех, что носят дорожные плащи, — и того больше. Лица того чужеземца ты не видел, а значит, не можешь подтвердить под присягой, что это был Командор.
— Лица его я, и впрямь, не приметил, — согласился Дмитрий, — зато слышал голос. Пока тевтонец молчал, у меня еще были сомнения, но едва он заговорил, я признал его. Тот же самый, что и у ночного гостя Волкича, — глухой, с хрипотцой.
И манера изъясняться та же, и выговор немецкий… Я сей голос нескоро забуду!
— Хриплый голос бывает у всякого, кто горло застудил, — возразил Кшиштоф, — а при нынешней погоде таковых хоть отбавляй! И выговор немецкий — тоже не примета. По землям Унии шляется много всякого сброда с германским говором — и немцев, и датчан!
— Выходит, ты мне не веришь? — нахмурился Бутурлин.
— Отчего же, у меня нет сомнений в твоей искренности, — пожал плечами Кшиштоф, — да только того, что ты здесь наговорил, маловато, чтобы я мог взять Командора под стражу.
Скажи, к примеру, откуда он мог знать о том, что ты изловил татя, что искать нас нужно на постоялом дворе у хромого датчанина? Ни одна живая душа не могла ему о том поведать!
— Как знать… — устало вздохнул Дмитрий. — Может, он шел за нами следом…
— Следом? — поморщился Воевода. — Да нет, боярин, едва ли…
…Поверь, мне и самому не по нраву сей тевтонец, но чтобы засадить кого-либо в острог, нужна веская причина, а я таковой пока не вижу.
Я ведь тоже непрост, москвич. Я помню твой рассказ о ночном госте Волкича, равно, как и о немецкой подкове, найденной на заставе Флорианом. И когда фон Велль появился здесь, я подумал о том же, что и ты.
Потому-то я и подвел татя к немцу. Думал, если есть меж ними какая связь, авось да проявится. Да только просчитался — ни тот, ни другой не выдали знакомства! Командору, положим, нет смысла обнажать их связи, а вот Волкич, спасая свою шкуру, вполне мог его продать. А он даже вида не подал, что они знакомы!
— Что бы это дало Волкичу? Предав фон Велля, он лишь отрежет себе путь к спасению. Тот открестится от него и не станет вызволять из плена. Если же тать будет молчать, тевтонец попытается выручить его из беды.
Наверняка меж ними есть уговор о чем-то подобном. Если бы фон Велль не был уверен, что Волкич не выдаст его, он бы не рискнул появиться здесь. Остерегайся его, Воевода! Чую, он пришел сюда, чтобы освободить Волка!
— Хотел бы я поглядеть, как ему это удастся! — криво ухмыльнулся Кшиштоф. — Одолеть с горсткой кнехтов пятьдесят жолнежей, не считая нас с тобой и Флориана!
— Не знаю, Воевода, но мне что-то тревожно. Так же, как было накануне убийства Корибута. Да и слова, сказанные Волкичем на латыни, не идут у меня из головы. Наверняка они что-то значат на тайном языке Ордена…
— Что бы они ни значили, татя у меня немец не отобьет! — хватил кулаком по столу Воевода. — А попытается — выдаст себя с головой!
Только сдается мне, боярин, завтра мы оба посмеемся над твоими опасениями. Иди-ка ты лучше спать, а Волка пускай сторожат мои люди!
Глава 44
Руперт фон Велль немало рисковал, появивившись на постоялом дворе, поскольку не знал, чего ждать от Волкича. В надежде на спасение тать мог рассказать Воеводе и о его участии в убийсте Корибута, и о том, какие цели это убийство преследовало.
Едва ли он выторгует подобным образом жизнь у Самборского Владыки, а вот Орденскому Делу изрядно навредит. Руперт знал, что должен остановить разбойника, но как? И что делать, если Волкич уже успел выдать его Воеводе? Ведь если тому известно об их связи с убийцей, на постоялом дворе Командора ждет западня…
…Подъезжая к заведению Харальда, рыцарь истово молил о помощи Пречистую Деву и внутренне готовился к предательству вчерашнего подручного. Но Волкич его не выдал. Слова, произнесенные им на латыни, дали понять тевтонцу, что пленный тать хранит молчание и ждет от него помощи.
