Наследник Тавриды - Елисеева Ольга Игоревна (книги читать бесплатно без регистрации txt) 📗
Никс мысленно перекрестился.
– Мой брат Константин отрекся от прав на корону. Его императорское величество постановил передать престол следующему по рождению. То есть мне. Подписанные грамоты об этом хранятся в названных местах. А подлинники – в Успенском соборе в Москве.
Николай замолчал. Он сказал все. Теперь их черед. Судя по реакции, которую вызвали его слова, государственные мужи пребывали в девственной неосведомленности относительно планов Александра.
– Ваши слова легко проверить, – начал Петр Васильевич Лопухин. – И если это так, то вы наш законный государь. – Он поклонился Николаю. – Однако убедить в этом народ и гвардию будет трудно…
– Невозможно, – раздался из-под гобелена «Америка» голос Милорадовича. – Господа, взгляните на положение здраво. Двадцать пять лет на каждом молебне имя Константина произносилось сразу вслед за именем императора с супругой, как имя наследника. Никто не знает о перемене воли государя. В таких обстоятельствах гвардия откажется присягать и может последовать возмущение.
Николая взбесило, что генерал-губернатор обращается к вельможам, как бы игнорируя его самого. Будто судьбу государства решают они. А великий князь – так, предмет без права голоса.
– Но документы можно обнародовать. – Он встал и оперся ладонями о стол.
– Можно затребовать подтверждение отречения его высочества из Варшавы, – заметил Куракин. – Послать за архиепископом Филаретом в Москву. Он известен своей честностью и имеет дар влиять на людей…
– Вы не понимаете, с чем играете, – цыкнул Милорадович. – Начнутся беспорядки. Волнения гвардии стоили жизни трем государям. Законы не позволяют располагать короной по завещанию. Если бы император хотел передать престол третьему брату, он должен был бы гласно объявить его наследником. А воля государя осталась тайной, как и отречение цесаревича. Ни народ, ни войска не согласятся на нарушение прав законного наследника и припишут дело измене.
Его речь произвела впечатление, и члены Совета закивали. Граф быстрым шагом подошел к окну и откинул портьеру.
– Вы видите, город тих. Не то будет завтра, когда грамоты сомнительной подлинности окажутся обнародованы. Ни государя, ни наследника нет в столице. В таких обстоятельствах войска не станут присягать. Петербург взорвется.
Гвардии стоило бы сказать за себя. Но генерал Воинов точно язык проглотил. Было видно, что он во всем повинуется более решительному товарищу.
– Смиритесь, ваше высочество, – посоветовал Милорадович. – Гвардия вас не любит.
– Вы отвечаете за всех? – съязвил Никс.
– Нет. Только за шестьдесят тысяч столичного гарнизона.
27 ноября 1825 года.
Совещание шло до двух часов ночи. Решено было во избежание смуты не вскрывать ларцы с документами, а при получении рокового известия привести всех к присяге Константину Павловичу.
Разбитый Никс еле выволок ноги из Белой столовой. Ему казалось, что все кончено. Помазали медом по губам и отобрали ложку. Он добрел до кушетки у кабинета матери и рухнул на нее. Через несколько минут Мария Федоровна позвала сына. Кое-как он сумел дать ей объяснения. Она слушала рассеянно, кивала.
– Ничего пока не предпринимайте, заклинаю вас. – Голос вдовствующей императрицы звучал тускло. Вся она была далеко отсюда и лишь усилием воли откликалась на происходящее вокруг. – Надо выждать. Не давайте никаких обещаний. Тем более не делайте роковых шагов. Все прояснится уже завтра.
К обеду 26-го пришло письмо лейб-медика Виллие об исповеди и причастии императора. А с ним пачка посланий от всех: Волконского, Дибича, Голицына, безутешной Елизаветы. Хуже, хуже, хуже…
Императрица Мария держалась молодцом.
– Это еще не соборование, – твердила она. – Будем молиться.
Александра была постоянно рядом с ней. Какое счастье, что, распихав девок замуж за границу, вдова нашла в жене третьего сына столько тепла! Ночь Никс снова провел под кабинетом матери. Он не мог расслабиться. Вокруг творилось нечто не зависящее от его воли. Великого князя точно окружала глухая стена. Никого рядом. Никакой силы за спиной. Государь слишком долго держал брата на низких должностях, не доверял командование гвардией. Теперь, даже имея бригаду, Николай чужой. К нему не особенно привыкли и вряд ли полюбили.
Мария Федоровна спала тихо. Ни разу не звала его. Только временами начинала плакать. На рассвете забылась крепче. Ее не хотели будить и специально отложили молебен о здравии государя, на котором пожилая дама непременно хотела присутствовать. Только к девяти придворные стянулись в церковь Зимнего. Никс от двух бессонных суток пошатывался. Александра встала слева от maman, готовясь в любой миг подхватить ее под локоть. Что выглядело комично. Тоненькая, как свечка, с руками-веточками, невестка не удержала бы грузную свекровь. Но храбро вытянулась рядом – верный маленький часовой.
В одиннадцать священник провозгласил великую иктинью, и тут сзади в отверстые двери прошел генерал-губернатор Петербурга. И застыл. Все невольно обернулись к нему.
– Его императорское величество государь Александр Павлович…
Мария Федоровна осела на пол. Она потеряла сознание при первых словах, так и не расслышав то, что и так знала.
Толпа смешалась. Продолжать молебен о здравии не имело смысла. Следовало начинать новый – об упокоении. Но пока вдовствующая императрица не пришла в себя, этого никто делать не осмеливался. Ее величество отнесли в смежную диванную, послали за лейб-медиком. Шарлотта осталась рядом, прыская водой в лицо. Николай стоял как громом пораженный, и в этот миг Милорадович взял его за плечо.
– Пора исполнить долг, ваше высочество.
Великий князь не возразил. То ли потрясение было слишком сильным. То ли понимание собственного бессилия – ясным. То ли ответственность за спокойствие целой страны уже легла ему на рамена и по первости придавила к земле. «Только не кровь, – мысленно повторял он. – Только не кровь».
Ведомый Милорадовичем Николай вступил в придворную церковь. В ней еще оставалось несколько человек из молившихся перед тем. Они с удивлением воззрились на вошедших. И тут царевич почувствовал один сочувственный взгляд. Мельком оглянулся через плечо. Василий Андреевич, воспитатель Саши. Они уже худо-бедно притерлись друг к другу, и, кажется, Жуковский начал воспринимать себя воспитателем всей семьи. Никс послал ему полный отчаяния и замешательства взгляд. Поэт занервничал. Понял?
Генерал-губернатор знаком остановил священника, было собиравшегося убирать Евангелие с аналоя.
– Его высочество намерен присягнуть.
Эти слова прозвучали очень тихо. Но их услышали почти все. Из смежной с церковью залы придворные потянулись обратно. Никс ощутил себя жертвенным быком, которого приносят на заклание. Священник растворил алтарь. «Господи, помилуй нас, грешных!» Великий князь поднял и опустил руку. Она коснулась выпуклого золотого переплета, на котором чеканные фигуры апостолов протягивали ладони к летевшему с небес голубю.
– Я, великий князь Николай Павлович, присягаю моему государю и брату…
Первые звуки дались с хрипотцой. Но потом он справился и заговорил громко, ясно, отчетливо. Чеканя каждую фразу. Текст присяги Николай знал наизусть. Еще в детстве зазубрил, как «Отче наш». И теперь язык не сбивался, хотя плотное марево висело перед глазами. Но когда дочитал до конца, стало легче. Смирился? Да, наверное. С девятнадцатого года мутили душу неправедные страсти. Много зависти, много обиды. Недоговоренность, подозрения. Теперь все прошло. Он отказался. Отодвинул от себя власть. Отдал тому, у кого ее не по закону отобрали. Пусть Константин поступает с ним, как хочет. У цесаревича есть право гневаться. С другой стороны, разве Николая спросили, когда поставили перед фактом: «Ни я, ни брат не хотим короны. Ты – следующий». Сейчас выходит, будто бы он пытался похитить венец. Да, сосал червяк сердце. Но в эту самую минуту отпустил.
Никс повернулся к стоящим в церкви и снова столкнулся глазами с Жуковским. Василий Андреевич смотрел на него с нескрываемым восхищением. Все понял. От первого до последнего движения души. Да еще и облагородил, по поэтическому обыкновению.
