Книга алхимика(Роман) - Уильямс Адам (читаемые книги читать txt) 📗

При упоминании Айши эмир с сестрой переглянулись. В их взглядах читались испуг, страх и скорбь, а главное — чувство вины. У меня екнуло сердце.

— Где Айша? — отрывисто произнес я.

— Ох, Самуил, — простонала Джанифа, а эмир отвел взгляд. Внутри меня все похолодело, и этот холод был студеней, чем тот, что мучил в тюремной камере.

— Она покончила с собой, — проговорил я, чувствуя, как силы оставляют меня.

Джанифа заплакала, подтверждая то, что я и так уже прочел в их глазах. Айши не было в живых.

— Брак с этим ублюдком из пустыни не состоялся, — буркнул эмир. — По крайней мере, она оказалась избавлена от этой мерзости.

Мне было нечего им сказать. Радость, которая переполняла меня от осознания того, что я на свободе, исчезла без следа. Медленно, едва переставляя ноги от слабости, я двинулся к двери.

— Иосиф, ты куда? Ты на аудиенции! Ты не можешь вот так просто взять и уйти! Я эмир! И ты мне нужен! Ты мой врач!

— Меня зовут Самуил, — повернувшись, ответил я. — И меня так звали всегда. Я иду туда, где нужна моя помощь. К единственным невинным душам, оставшимся в Мишкате, — к сумасшедшим в больнице, которых, скорее всего, никто не лечил с тех пор, как ваш внучатый племянник лишил их лекаря. Это еще одно его преступление, которое не исправишь указом. Прошу меня простить.

— Самуил, ну хоть с Азизом поговори! — вскричала Джанифа. — Он сможет все объяснить. Он хочет с тобой повидаться и попросить прощения.

— Он визирь, — пожал плечами я. — Если я ему нужен, пусть пошлет в больницу солдат и арестует меня.

С этими словами я вышел.

Шатаясь и еле переставляя ноги, я спустился с холма, на котором стоял дворец. По дороге до дома моей матери мне несколько раз приходилось останавливаться и отдыхать. Дом оказался заколоченным. Я повалился на землю прямо у порога. Меня приметила наша соседка. Она-то и сжалилась надо мной — позвала к себе, накормила и уложила спать. На следующее утро я узнал от нее, что моей матушки больше нет в живых. Со слов соседки, мама на протяжении многих месяцев пыталась выяснить, что со мной. В конце концов ей удалось узнать от двоюродной сестры одного из тюремщиков, что я сижу в темнице в дворцовых подвалах. Она попыталась передать мне еду, но ее прогнали. Когда она попробовала это сделать еще раз, ее побили. Несмотря на это, каждый день она собирала корзинку со снедью и спешила ко дворцу, где стояла у ворот, кланяясь каждому входившему и выходившему чинуше. Она стала объектом насмешек. Иногда ее награждали тумаком, иногда кидали монетку. А матушка все умоляла дозволить ей повидаться со мной. Одним зимним утром ее нашли бездыханной под усыпанным снегом терновым кустом. Моя бедная мама замерзла насмерть. Слугам из дворца поручили сбросить ее тело в мусорную яму за стенами города. Так обычно поступали с трупами нищих и бродяг, которые потом глодали бездомные собаки. К счастью, среди слуг оказался иудей, узнавший мою маму. Он рассказал обо всем нашему раввину Моисею, который организовал достойные похороны. Мама упокоилась рядом с моим отцом на еврейском кладбище.

Выяснив, у кого ключи от дома, я отпер его и зашел внутрь. Целыми днями я сидел то на кухне, где обычно проводила время мама, то в библиотеке отца, то на ступеньках, что вели в бывший свинарник в подвале. Я разглядывал покрытые пылью и паутиной реторты и думал. Как же я злился на лекаря Ису! Мне так хотелось, чтобы мои родители навестили меня. Тогда бы я упал перед ними на колени и стал молить о прощении. Однако они так и не пришли.

Добросердечная соседка кормила меня и дальше. По прошествии некоторого времени я почувствовал, что набрался достаточно сил, и отправился в больницу. Лекари встретили меня настороженно, даже с опаской. Во-первых, на них произвел впечатление дорогой наряд, подаренный мне Джанифой, а во-вторых, они знали, что у меня есть влиятельные покровители во дворце. Мне не пришлось их ни о чем просить. Они тут же вернули мне мою прежнюю работу.

Азиз не стал присылать солдат, он пришел один.

Я как раз закончил ночной обход и направлялся из покоев для душевнобольных в трапезную. Пустынные коридоры были залиты серебристым лунным светом. Когда я проходил зал, где пациенты обычно дожидались приема, мне бросилась в глаза одинокая фигура на скамейке. Я замер. Несмотря на то, что человек был закутан в теплый плащ, а его лицо скрывал капюшон, сердце сразу же подсказало мне, кто это.

Человек встал и откинул капюшон. Я думал, принц нисколько не изменился и я увижу то же лицо, что не раз представало перед моим мысленным взором, когда я сидел в темнице, вызывая в душе то злобу, то ненависть и одновременно с этим, к моему стыду, нежность. Однако я едва узнал Азиза. Лоб избороздили морщины — следы переживаний и тревог, в уголках рта залегли впадинки, а в некогда черных как смоль волосах теперь местами серебрился снег седины. Даже коротенькая бородка, которую он отпустил, и та была с проседью. Глаза более не блестели. В них я увидел лишь усталость и озабоченность. Хотя Азиз и был моим ровесником, но он не выглядел на двадцать восемь. Казалось, что ему по меньшей мере сорок лет.

Если когда-то меня и можно было назвать привлекательным, то вся моя красота канула в небытие за то время, что я провел в узилище, куда меня вверг принц. Именно поэтому, наверное, я должен был испытать удовлетворение при виде того, что страдания и муки раскаяния оставили неизгладимый след на лице Азиза, отчего он стал так похож на меня. Передо мной стоял человек, виновный в смерти моей матери, Айши и Саида. Любовь не совместима со здравым смыслом. Несмотря на всю злость, что я испытывал к Азизу, мне все равно было его жалко. Хотелось его обнять и утешить. Лишь чудовищным усилием воли я удержал себя от того, чтобы броситься ему навстречу.

— Мы можем где-нибудь поговорить?

Вроде бы простой вопрос… Но голос принца звучал столь же певуче и мелодично, что и прежде, и, совсем как в былые времена, заставил мое сердце учащенно забиться. Проклиная себя за слабоволие, я показал рукой на пустой дворик за его спиной.

— Да, здесь нас вряд ли кто-нибудь услышит. Давай-ка тут погуляем. Ты не составишь мне компанию, Самуил?

Я долго ждал этого момента и заранее подготовил ответ: «Мне очень жаль, что тебя мучает чувство вины. Ничем тебе не могу помочь. Оставь меня в покое. Я сыт по горло дворцами и принцами». Однако вместо того, чтобы сказать все это Азизу, я лишь пожал плечами и ответил:

— Если хочешь.

Некоторое время мы ходили в молчании. Крыши и печные трубы отбрасывали тени на залитый светом луны двор. Первый вопрос Азиза меня удивил.

— Ты веришь в искупление грехов?

— Насколько мне известно, об этом написано в Коране, — отозвался я. — В случае искреннего раскаяния грешника Аллах являет ему милость и милосердие. Как, собственно, и Яхве. Вопрос лишь в том, способен ли человек на раскаяние.

— Я не прошу тебя о прощении, Самуил, — обеспокоенно взглянул на меня Азиз, — я его не заслуживаю и потому не жду. Я… я сейчас говорил не о себе. Ты помнишь… помнишь Сида? Помнишь, как он был уверен в том, что во время битвы Бог пребывает вместе с ним. Ты… ты как-то назвал это божественным безумием.

Я снова удивился. К чему Азиз затеял этот разговор?

— Если бы Сида привели ко мне на прием, я бы назвал его душевнобольным, страдающим расщеплением личности. Подозреваю, что его мучает патологический страх смерти, от которого он пытается избавиться, убеждая себя в собственной неуязвимости. А почему ты вдруг вспомнил о Сиде?

— Два последних года я воевал. И солдаты верили в то же, что и Сид: что с ними Бог. И эти солдаты были в здравом уме. Они были скучными, целеустремленными и прекрасно владели собой. Знаешь, когда норманны, которых мы взяли в плен в битве при Заллаке [77], шли на казнь, на их лицах было удовлетворение — совсем как у тех монахов, которых я отправил на костер. Они верили, что раз они сражаются на священной войне, то им прощаются все грехи и сразу после смерти их ждет рай.