Становой хребет - Сергеев Юрий Васильевич (прочитать книгу .TXT) 📗
Артельку я уже приспособил бить разведочные шурфы. Ежель откроется верное золото, надо добывать спешно. Слыхал, как дело обстоит? Позарез нужно выполнить энтот большущий план, чтобы в нас веру правительство не стеряло.
Позарез надо дать! Вот и дожил я до светлых времён, как лет на двадцать помолодел, прям из нутра рвётся желание действо творить, бегать по тайге и выворачивать её наизнанку для обчей нужды. Худо вот, ногу попортил.
— Игнатий, а где часы-то эти добыл? — спросил Егор.
— Дак приезжал намедни ваш друг, велел тебе эту награду отдать, коли объявишься. Он уже знал о гибели Кацумато, письмо на твоё имя забрал у Мартыныча от твоей зазнобы-японки и ещё раз убедился, что крышка вышла осиному гнезду. А где она, девка-то?
— Утопла, Игнатий, — вздохнул Егор, — Фомин порог принял её. Ночью гнала по незнакомой реке, только плот и нашёл.
— Жалко, — погрустнел Игнатий, — верно, была добрая баба, коль на такие ужасти решилась.
— Жалко — не то слово, Игнат… — помрачнел Егор. — Часовенку поставил рядком с тремя братьями. Как она сумела Мартыныча обдурить и сговорила плот дать, вот диво. Как с Кацумато справилась? У него там всё было ухоронено под семью замками, однако, сделала она дело.
— Бабы, они, брат, гораздо умнее нас и настырней. Хоть мы это не желаем признавать и глумимся над ими. Если любит, ради свово милого сквозь гору пройдёт, ни огонь её не страшит, ни вода кипучая. Это ить надо, по тем порогам не всякий мужик решится плыть, а она пошла. Вот отчаюга!
— Я жениться на ней собирался, а оно — вон, как обернулась. Что поделаешь, перед смертью человек бессилен, — закручинился Егор.
— Дома-то, как дела, с отцом, матерью видался?
— Мать померла, батяня с моей суженой уже в открытую живёт. Братана бы с сестрой отбить в станицу, пропадут они с ним. Отец — зверь зверем, неймётся ему. Эх, Марико, Марико…
— Не убивайся шибко, с такой непомерной женщиной судьба свела, и благодари за это. Что ж поделаешь теперь. Ничего. Надо жить и не терять голову.
Ведьмы все женщины исстари, от слова древнего — ведать. Ей, хоть кол на голове теши, а от задуманного не отвратишь. Если уж баба решилась любить — тут всё-о.
5
На Укуланскую резиденцию, через многочисленные пороги и частые мели, мелкосидящие пароходы «Повстанец», «Звездоносец» и «Верхоленец», с непомерными трудностями, доставили части разобранных драг с далёкой Олёкмы.
Огромные груды металла высились на берегу в страшном беспорядке. Не было к ним ни описи, ни документов, всё увезли прежние хозяева. Никто не знал, как собирать эти машины.
Хромоватый невысокий человек кружил возле ржавого железа полный световой день, составляя реестр и мучаясь в догадках, для какой надобности необходима та или иная деталь.
Это и был помощник Калмаса — Александр Александрович Недзвецкий, белорусский крестьянин, с пятнадцати лет увлёкшийся техникой.
Работал он в давние годы помощником машиниста на пароходе, ходившем по Двине, потом служил на флоте трюмным машинистом, в десятом году за особые способности был направлен в военно-морскую школу Кронштадта. Там отсидел восемь месяцев за революционную деятельность в плавучей тюрьме.
В семнадцатом году вступил в партию большевиков и стал в гражданскую войну комиссаром линкора «Республика». Был ранен в ногу. И с Волховстроя его экстренно направили, в качестве главного механика, на Алдан.
У Недзвецкого голова шла кругом от обилия привозимого оборудования для приисков.
Кроме частей драг, валялись в грязи токарные и сверлильные станки, комплекты буров «Эмпайр» и «Кийстон», локомобили «Ланц» и локомобильные котлы, насосы «Дуплекс» и «Вейзе-Монке», котлы «Копериль» и центробеги, динамо-машины и паровые лебёдки, а пароходики всё везли и везли, до самого ледостава, тысячи нужных и ненужных деталей, вплоть до огромных германских сейфов.
В этом хаосе ему предстояло навести порядок и оживить мёртвое железо.
Первым делом, Недзвецкий создал в Укулане партийную ячейку. Возглавил он её сам. Люди, воодушевлённые его одержимостью в работе, стали дружно ему помогать: несколько бригад рубили просеку под дорогу на прииск, другие строили мосты и гати, собирали металлические конструкции. Только одна драга весила около девяти тысяч пудов, а некоторые её части — свыше четырёхсот пудов.
Наконец, после долгих сомнений и дебатов, к весне двадцать шестого года, вопрос, связанный с развёртыванием дражного флота, решился положительно. Сначала, по расширенной дороге, повезли лесопильную раму и оборудование для механической мастерской.
Артур Калмас, к тому времени назначенный управляющим треста, не дремал. Он вызвал из далёкого уральского городка плотника-самоучку Аверьяна Гребнева, когда-то рубившего понтоны для драг на Ленских приисках.
Быстро организовал работы по монтажу лесопилки и кузницы, а Аверьян начал, со своей вольной артелью, без всяких чертежей, ладить огромное сооружение. Другая артель копала рядом котлованы, оттаивая мерзлоту пожогами. Дело пошло.
Недзвецкий взялся за самое трудное: за транспортировку к месту сборки по зимнику деталей драг. В Укулан нагнали сотни упряжек лошадей, сделали тяжёлые волокуши из цельных брёвен и впрягли в них по восемь троек.
Мужики ещё корчевали пеньки, вырубали кайлами косогоры, а полозья саней, придавленные тяжёлым грузом, уже натужно визжали по снегу. На них высилась заиндевевшая черпаковая рама. Близилась весна, караван за караваном полз за восемьдесят вёрст, успевая проскочить до распутицы.
В середине июля благодушный и огромный, безграмотный напрочь Аверьян Гребнев спустил на воду понтон, доказав этим, что русский мужик ни в чём не уступает заграничным инженерам.
Десятки тысяч на месте откованных костылей были загнаны в брусчатые борта, надёжно просмоленные пазы не дали ни малейшей течи.
Началась сборка драги. Некому было склепать котёл, а срочно приглашённый спец загнул непомерную цену. Недзвецкий нашёл мастера среди приискателей. Не было зуборезных станков, тогда вручную сделали полуторааршинные шестерни, взамен негодных.
Постепенно драга обретала своё рабочее обличье, назло маловерующим. Старик Моисей, со своей артелькой, уже давно покаялся перед Артуром Калмасом и стал самым ярым его союзником.
Наконец, в августе двадцать шестого года, её стальные черпаки вгрызлись в породу на устье ключа Незаметный. Толпы приискателей растерянно бродили вокруг, не веря своим глазам. Пыхтела паровая машина, валил чёрный дым из трубы, драга широким охватом ненасытно поглощала в свою утробу кубические сажени золотоносных песков.
Топку котла механик переделал по своему разумению так, что пар твёрдо держался на отметке в двенадцать атмосфер, бодро шевеля ожившую махину.
Тем временем, Игнатий Парфёнов доказал, что ключ Лебединый богат золотом, и артель из двухсот пятидесяти человек, вместо десяти пудов, намыла более сотни. Строились одна за другой кулибины на новых месторождениях, пробивались шахты, широко велась буровая разведка.
А Недзвецкий уже готовил к монтажу вторую драгу, выбивал заказы на Путиловском заводе, метался без сил и отдыха, мечтая уже о крупной электростанции и драгах, работающих от неё. Все, словно посходили с ума.
И Пушнарёв, повидавший виды на дореволюционных промыслах, был поражён: творилось что-то невероятное. Эти люди, сплочённые большевиками, пытались выполнить тройной план, который Сенечкин принудил его подписать.
«Центр» всеми силами хотел помешать этой вдохновенной работе: слал глупые инструкции и ещё более глупые комиссии, которые писали кляузные бумаги, всё напрочь запрещали, но уже ничего не могли поделать.
Словно отлаженная машина, Алданские прииски наращивали темп, ссыпая пуды золота в казну государства. Безо всяких концессий. Своё золото.
Пётр Афанасьевич вернулся к себе с дальнего прииска. Усталый и голодный, он, на удивление, чувствовал себя молодым, полным сил. Расседлал лошадь, открыл двери и увидел за столом инженера Сенечкина.
