Лебединая дорога - Семенова Мария Васильевна (библиотека книг txt) 📗
— Дома меня называли Гудредом Олавссоном. Братья застыли. Опомнившись, Бьерн схватил датчанина за плечи и встряхнул, как котенка:
— Ты! Я тебя задушу…
Сигурд еле заставил его разжать руки, и ют повалился обратно на землю.
Братья переглянулись.
— Надо бы его вымыть, — сказал Сигурд. Бьерн молча кивнул. Он уже знал, на кого окажется похож новоявленный Олавссон… Такие же глаза были у Гудреда, бедняги Гудреда, уснувшего в могильном кургане столь далекого теперь Торсфиорда…
— Это ты, что ли, — проворчал Бьерн, — орал там в доме?
Гудред ответил:
— Думаю, ты навряд ли полез бы в огонь, чтобы вытащить труса.
Видга сын Халльгрима был среди немногих, кого недосчитались у сгоревшего кудо. Свалив датского хевдинга, он не стал далеко уходить с этого места. Ибо там остался лежать на земле Торгейр Левша, и ему требовалась помощь. Когда сражение откатилось прочь, рядом с Торгейром зашевелилось двое ютов, упавших оглушенными. Если бы не Видга, еще живому Левше пришлось бы несладко. Но внук Ворона бесстрашно схватился с обоими и долго дрался один против двоих, стараясь увести их подальше. В конце концов он расправился с одним из викингов, второго уложил вынырнувший откуда-то Азамат.Тогда Видга повернулся к Торгейру.
Бережно перевернул он его на спину и начал расстегивать кожаный панцирь.
Торгейр открыл глаза и застонал. Лицо его было белей бересты, только из угла рта текла по щеке кровь.
— Не трогай, — прохрипел он чуть слышно. — Я умру. Видга, не слушая, стащил с него броню, потом рубашку, обнажая пробитую грудь. Азамат убежал и вернулся с полным шлемом воды и горстью чистого, мелко нащипанного торфа. Видга засыпал им страшную рану и туго перевязал своей сорочкой. Торгейр перенес все это молча, только по лбу и вискам катились капельки пота. Видга сказал:
— Надо сделать носилки…
Мерянин не понял северного языка, но объяснять не понадобилось. Азамат сам принес несколько целых копий и стал прилаживать к ним два датских щита.
— Видга… — прошептал Торгейр. — Ты… возьми себе… кольчугу… ты… заслужил…
Говорить ему было мучительно трудно, на губах возникали и лопались розовые пузыри. Видга мельком покосился на убитого хевдинга. Тот был великаном, уж не меньше Халльгрима, если бы поставить их рядом. Странное дело, Видга только сейчас как следует разглядел, какого противника одолел. Он нагнулся над мертвым. Из-за пазухи у юта свешивалась длинная нитка красивого золоченого бисера, сдернутая, не иначе, с девичьей шеи или платья… Видга презрительно скривил губы. Ни Халльгрим хевдинг, ни его люди не пустились бы грабить, не кончив сражения.
Надо будет потом вернуться за кольчугой. Чтобы не пришлось спорить с пришедшим раньше.
Он намотал на руку бисер, потом разжал стиснутые пальцы датчанина и вытащил зажатый в них топор. Вот это была редкая добыча! Топор оказался не железным и даже не бронзовым. Острое лезвие было вырублено из крепчайшего черного камня, и его украшали старые, очень старые руны… Решив, что разберет их попозже, Видга сунул топор за ремень и вернулся к носилкам, кивнув Азамату:
— Пошли.
Торгейр лежал молча, запрокинув кудрявую голову…
Барсучане разбредались по полю боя, разыскивая раненых, пока окончательно не сгустилась темнота. Ютов, не сумевших уползти и спрятаться, волокли к берегу речки и безжалостно топили. Викинги не просили пощады. Кто мог, пытался отбиваться. Кто не мог, молча принимал смерть в холодной темной воде.
— Жаль, что им не выпало лучшей судьбы! — сказал Гудред. — Многие были достойными воинами. Не всем понравилось, когда Горм хевдинг велел меня связать.
Бьерн хотел спросить его, как это случилось, но не успел. Толпа мерян, возглавляемая кугыжей, подошла к сгоревшему дому.
— Отдай нам пленника, — потребовал у Халльгрима старейшина. — Он должен умереть!
Халльгрим не понял его. Зато Бьерну перевода не понадобилось. Белым медведем поднялся он над Гудредом, положив руку на меч.
— Не так проворны были они в бою, как после боя! — буркнул он в попорченную пламенем бороду. — Если им так уж нужен пленник, ловили бы его сами!
Сигурд молча встал рядом с братом.
Поняв, что добром викинга не отдадут, кугыжа обратился к Чуриле:
— Сотвори справедливый суд, княже.. Вели отдать его нам! Он умрет!
Чурила Мстиславич огляделся, не торопясь с приговором.
— Кажется мне, — сказал он Халльгриму, — твой человек вовсе не расположен его отдавать…
Сын Ворона ответствовал спокойно:
— Если ты прикажешь, конунг, он его отдаст. Чурила помедлил, раздумывая, ссориться ли с Виглавичем или наживать врагов в Барсучьем Лесу. Потом решительно поднялся в стременах.
— Вот вам мое слово… Пусть меря посмотрит этого малого. Если видели его за каким непотребством, пусть судят своим судом… А не видели, никто его не тронет!
Непонятливых не нашлось. Недовольных, кажется, тоже. Промолчал даже Бьерн, правда, ладони с меча не убрал.
Меряне возбужденно переговаривались, пододвигаясь поближе.
— Подними его, — сказал Бьерну Халльгрим. — Пускай смотрят.
Олавссон взял пленника за шиворот и поставил было его на колени, но тот сбросил его руку.
— Если хочешь, чтобы я стоял на коленях, сперва обруби мне ноги…
Шатаясь, он выпрямился. Но устоять не сумел и свалился, скрипнув зубами.
Кто-то принес ведерко воды и выплеснул ему в лицо, смывая копоть и кровь.
Гудред так и вздрогнул, сжимаясь от саднящей боли, но ничего не сказал. Люди разглядывали мокрое, худое, попятнанное ожогами лицо.
Потом в глубине толпы вскрикнула молодая женщина… Она принялась протискиваться вперед, кто-то схватил ее за руку, пытаясь остановить, но она вырвалась и встала перед Чурилой Мстиславичем, прижимая к груди годовалую дочь.
Быстро-быстро заговорила она на своем языке…
— О чем она, Реттибур ярл? — спросил Халльгрим Ратибора. Боярин немного послушал и вполголоса перевел:
— Она рассказывает, как датский князь погнался за ней… и уж было поймал, когда вмешался этот парень. Они с князем стали кричать друг на друга, потом схватились. Больше она не видела, она убежала…
— Так за это тебя и хотели казнить? — спросил Бьерн. — А с чего это ты заступился за финку? Она понравилась тебе самому?
Гудред поднял на него глаза.
— Ты, наверное, поверишь мне, если я скажу, что Горму хевдингу, который теперь лежит среди убитых, случалось грабить не только в здешних местах… Я селундец. Горм хевдинг думал, что я был слишком мал и не запомнил, как горел наш дом и как поступили с моей матерью и маленькой сестрой. Но вышло не совсем так…
Бьерн на руках отнес его к берегу речки, раздел догола и стал мыть.
Сигурд раздобыл с ближайшего репища пучок жгучего зеленого лука, высек огня и сварил крепкую похлебку. Бьерн заставил Гудреда съесть ее всю до конца. А потом наклонился над ним, обнюхивая раны.
— Зачем? — спросил датчанин. — Я прожил столько, сколько мне было суждено.
Бьерн поднял голову, удовлетворенный. Луком не пахло. Стало быть, раны оказались не так глубоки.
— Ты бы лучше помолчал, — посоветовал он Гудреду. — Ты думаешь, стал бы я возиться с тобой, сосунком, если бы меня самого люди не звали Бьерном Олавссоном! И если бы у меня не было брата по имени Гудред, чье мертвое тело мне пришлось однажды вносить в курган!
Удача кременчан была велика. Даже вместе с мерянами и халейгами их так и не стало больше, чем ютов. И тем не менее дружины Горма хевдинга больше не существовало. Одних нашла смерть в бою, другие рассеялись по лесу. Троих из этих прятавшихся меряне наутро разыскали и схватили. Обессиленные ранами, викинги сдались сравнительно легко — избитых и связанных, их притащили на срам в Барсучий Лес. И наверняка утопили бы, не вмешайся Чурила.
— Продал бы их мне лучше, Шаевич, — сказал он кугыже, брату Азамата.
Сражение не пощадило словенского вождя. Тугая повязка охватывала загорелый лоб, другие прятались под рубахой, мешая двигаться и дышать. Он знал, что ему не откажут.
