Императорский всадник - Валтари Мика Тойми (читаем книги онлайн бесплатно .txt) 📗
— Ты господин, тебе и решать. Так предначертала судьба. А мне позволь уйти.
Он укутал голову краем плаща и вышел. Видя, как Бурр колеблется, Нерон жестко проговорил:
— Неужели мне следует быть слабее Агриппины? Я поговорю с этой верной материнской подружкой и узнаю у нее все о пище богов.
По простоте душевной я вообразил, что Локуста, верно, одна из прежних придворных поварих. Бурр мрачно ответил:
— Ты господин. Ты сам лучше знаешь, как тебе поступить.
Ни на кого не глядя, он тоже покинул наше общество. Его изуродованная рука висела как плеть.
Нерон невидящим взглядом уставился в пространство и приказал:
— Выйдите все и оставьте меня одного с любимой подругой моей матери. Нам нужно обсудить некоторые важные вопросы кулинарии.
Я провел Юлия Поллио в опустевший большой триклиний, где он смог бы выпить вина и отведать остатков пиршества.
— В чем обвиняется Локуста, и что у нее за дела с Агриппиной? — спросил я с любопытством.
Юлий Поллио с изумлением уставился на меня и в свою очередь спросил:
— Так ты и вправду не знаешь, что Локуста — самая искусная изготовительница ядов в Риме? Ее давно бы осудили по закону Юлия, но благодаря заступничеству Агриппины слушание дела все время отодвигается, и после обычного в таких случаях допроса с пристрастием она содержится пока под арестом в собственном доме. Я думаю, ей известно немало тайн; охранники просто дрожат от страха.
Я тоже так испугался, что не мог вымолвить ни слова. Юлий Поллио подмигнул мне, выпил вина и спросил:
А ты что же, разве не слыхал о грибном блюде, превратившем Клавдия в бога? Всему Риму известно, что Нерон стал императором лишь благодаря кулинарным изыскам его матери и Локусты.
Я провел несколько лет в провинции, а кроме того, верю далеко не всему, что болтают в Риме злые языки, — сказал я резко; в голове моей роились самые жуткие мысли. Сначала я было подумал, что Нерон хочет приготовить яд и свести счеты с собственной жизнью, как он уже грозил сегодня, но тут меня вдруг осенило.
Мне показалось, что я понял, зачем приходили Сенека и Бурр. Если моя догадка верна, то Нерон, оскорбленный вызывающим пением Британника, хочет сейчас самолично допросить Локусту, чтобы иметь возможность обвинить мать в отравлении Клавдия. Он станет угрожать Агриппине разоблачением, и она вынуждена будет изменить свое отношение к Британнику — иначе Нерон после тайного судебного разбирательства попросту вышлет ее из Рима. Впрочем, официально он никогда не посмеет обвинить свою мать в убийстве. Мысль эта немного успокоила меня, хотя я ни на миг не верил, что Агриппина отравила Клавдия, ибо еще за несколько лет до его смерти слышал, будто у него рак желудка.
Поразмыслив немного, я проговорил:
— Пожалуй, для нас будет лучше держать язык за зубами. Мало ли, что происходит во дворце. К чему болтать лишнее?
Поллио рассмеялся и беспечно ответил:
— Мне нечего бояться. Солдат обязан беспрекословно выполнять приказ.
Я плохо спал в эту ночь, и мне снились сны, не предвещавшие добра. Утро уже не застало меня в Риме. Я уехал в отцовское поместье в Цере и взял с собой одного только Барба. Было морозно; наступило самое сумрачное время года, но я твердо решил в сельской тишине и покое воплотить давний заветный замысел — написать книгу о своих приключениях в Киликии.
В поэты я не годился, это я понял уже давно. Беспристрастно рассказать о мятеже горцев в подробном докладе я тоже не мог, поскольку не хотел выставлять в невыгодном свете царя Киликии и проконсула Сирии. Я вспомнил многочисленные греческие приключенческие истории, которые читал у Силана, убивая время, и решил описать свое пребывание у разбойников в грубовато-комическом духе и изобразить смешные стороны моего плена, ограничившись лишь несколькими фразами о перенесенных страданиях.
Много дней подряд я был так поглощен работой, что иногда даже забывал поесть. Я полагаю, мне удалось освободиться от гнетущих воспоминаний о моем заключении, с шуткой перепрыгивая через них.
Как раз когда я дописывал последние строки, я получил из Рима ошеломляющую весть о том, что у Британника во время обеда примирения в кругу императорской семьи случился жесточайший припадок. Его тотчас отнесли к нему в покои, где он вскоре и умер. Никто не мог даже и предположить, что на этот раз все так обернется: ведь обычно он легко оправлялся от своих припадков.
Вспомнив повадки родственников, привыкших заметать кровавые следы преступлений, Нерон той же холодной зимней ночью велел сжечь тело Британника на Марсовом поле и поместить его прах без всякой поминальной речи и траурной процессии в мавзолей Божественного Августа. Сенату же и народу он объявил, что отныне связывает все свои надежды и чаяния только с заботой об отечестве, хотя и понимает, что теперь, когда он внезапно потерял горячо любимого брата, на чью поддержку всегда мог рассчитывать, управлять Римом ему будет нелегко.
Человек охотно верит тому, чему хочет верить. . Потому поначалу я не почувствовал ничего, кроме огромного облегчения. Внезапная смерть Британника удачно, на мой взгляд, развязала все узлы. Агриппина, скажем, не сможет больше ссылаться на Британника, если ей снова взбредет в голову порицать Нерона за его неблагодарность, и призрак гражданской войны растворится в воздухе.
И все-таки в глубине души меня обуревали сомнения, от которых я, сколько ни старался, никак не мог избавиться. Оттого-то я решил не возвращаться в Рим и оставаться в Цере, хотя дел у меня там не было и мне предстояло погибать от скуки. Я слышал, что огромное состояние, унаследованное Нероном от Британника, он раздал своим друзьям и влиятельнейшим сенаторам, и это давало основания думать, что подачками, которые он так щедро разбрасывал вокруг себя, император хотел купить расположение окружающих. Нет, я не желал и черепка из этого наследства.
Когда в начале года я все же вернулся в Рим, то узнал, что Нерон, окружив Агриппину почетной стражей, приказал ей покинуть дворец и переселиться в полуразвалившийся дом Антонии, покойной матери Клавдия. Там он время от времени навещал ее, но всегда со свитой, присутствие коей вынуждало Агриппину сдерживать свой гнев.
Агриппина приказала воздвигнуть в честь Клавдия храм на Целии, и работы уже начались. Однако Нерон внезапно распорядился разобрать леса и заявил, что этот земельный участок нужен ему для других целей. (У него и впрямь были грандиозные планы по расширению дворца.) В результате Агриппина лишилась возможности отправлять свою должность жрицы храма Клавдия. От тетушки Лелии я узнал, что она опять одинока, как в свои самые тяжелые времена, когда была жива Мессалина.
Тит Флавий, сын Веспасиана, друг и верный соратник Британника, и сам заболел в день той роковой трапезы, когда с Британником случился припадок, повлекший за собой его смерть. Я решил навестить Тита, поскольку был отлично знаком с его отцом. Впрочем, виделись мы редко, ибо я входил в круг приближенных Нерона.
Тит был еще бледен и слаб и недоверчиво глядел на меня, неожиданно появившегося у него с подарками. Резкие черты лица, подбородок и нос красноречиво свидетельствовали об этрусских корнях Флавиев. Этот подросток удивительно походил на этрусские надгробные статуэтки, а поскольку я только что приехал из Цере, то не заметить этого сходства попросту не мог.
Я сказал ему:
— Видишь ли, сразу после сатурналий я уехал в Цере и писал там историю о разбойниках, которую потом, быть может, переделаю в пьесу. Оттого я не знаю, что тут в точности происходило, хотя и слышал много разных отвратительных слухов. Даже мое собственное имя связывают с внезапной кончиной Британника. Ты достаточно хорошо знаком со мной, чтобы не подозревать ни в каких злодеяниях. Скажи мне правду. Как умер Британник?
Тит безбоязненно встретил мой взгляд и ответил:
— Британник был моим лучшим и единственным другом. Когда-нибудь я установлю среди изваяний Божественных на Капитолии его золотую скульптуру. Лишь только я выздоровлю, я отправлюсь к отцу в Британию.
