Шевалье де Сент-Эрмин. Том 1 - Дюма Александр (книги .txt) 📗

Наконец, первый консул, считая, что необходимо выйти из этой болезненной и невыносимой ситуации, хуже которой нет ничего на свете, решил поговорить с английским послом начистоту и поставить Англию в известность о своей окончательной позиции по двум пунктам: эвакуация с Мальты и эвакуация из Египта. Он хотел попытаться объясниться с врагами и сделать то, чего никто никогда не делал: сказать правду о своих намерениях.

Восемнадцатого февраля 1803 года, вечером, он пригласил в Тюильри лорда Уитворта, принял его в своем кабинете, посадил за один конец огромного стола, а сам сел за другим. Они были вдвоем, как и подобает при встречах подобного рода.

— Милорд, — начал Бонапарт, — я хотел встретиться с вами с глазу на глаз и разъяснить вам мои истинные взгляды, чего ни один министр не смог бы сделать.

Далее он заговорил о своем отношении к Англии с того момента, как стал консулом, о том, как в первый же день после своего избрания передал эту новость английскому правительству, о грубых отказах со стороны г-на Питта, о том, как при первой же возможности он поспешил вновь начать переговоры, и, наконец, о последовательных уступках с его стороны при заключении Амьенского мирного договора. Он признался, скорее с болью, чем с недовольством, что весьма огорчен бесплодностью своих усилий в установлении добрососедских отношений с Англией. Недружественные акции с ее стороны, которые, казалось бы, должны были прекратиться после Амьена, наоборот, только участились. Он посетовал на бешеные атаки на него английских газет, на оскорбления, которые позволяют себе газеты эмигрантские, о теплом приеме, который по всей Англии оказывается особам королевской крови, отстраненным от власти во Франции, и доказал, что во всех заговорах против него чувствуется рука Великобритании.

— Каждый порыв ветра из Англии, — добавил консул, — доносит вместе с запахом застарелой ненависти ко мне новое оскорбление. Как видите, милорд, мы дошли до ситуации, из которой есть только один выход: соблюсти Амьенские соглашения. Я, со своей стороны, соблюдаю их со всей тщательностью. По этому договору я должен был в течение трех месяцев эвакуировать войска из Неаполя, Таранто и других римско-католических земель. И я выполнил свои обязательства за два месяца. Но вот уже десять месяцев прошло, а английские войска до сих пор не ушли с Мальты и из Александрии. Вы хотите мира? Или вы хотите войны? Боже мой, да если вы хотите войны, вам стоит только намекнуть! Мы начнем ее и будем жестоко драться, пока не истребим друг друга. Вы хотите мира? Надо оставить Александрию и Мальту. Если же этот скалистый остров, на котором возвели столько укреплений, имеет такое большое значение с военно-морской точки зрения, то он имеет такое же значение и для меня, и он в высшей степени интересует Францию. Что скажет мир, если мы нарушим столь торжественно заключенный договор? Он усомнится в нас. Что касается меня, то мое решение принято, я предпочту видеть вас на холмах Монмартра и Шомона, чем на Мальте [97].

Лорд Уитворт сидел молча и неподвижно. Он не получил от своего правительства никаких инструкций и смог выдавить из себя лишь несколько слов в ответ на поток обвинений, который обрушил на него первый консул:

— Вы хотите за несколько месяцев погасить пожар ненависти, разгоревшийся за двести пятнадцать, нет, за двести восемнадцать лет войны между нашими странами? Вы же знаете, что английские законы бессильны против газетчиков, у нас нет никаких способов, чтобы остановить их, они каждый день поливают грязью собственное правительство. Что до пособий шуанам, то это вознаграждение за прошлые услуги, а не за будущие. Прием, который мы оказываем эмигрантам, в традициях британского гостеприимства.

— Все это, — прервал его Бонапарт, — не оправдывает ни снисходительности к памфлетистам, ни помощи убийцам, ни королевских почестей Бурбонам.

Тут Бонапарт расхохотался и добавил:

— Вы весьма опытный и достойный человек, лорд Уитворт. И не мне вам доказывать слабость ваших аргументов. Вернемся лучше к Мальте.

— Я могу вас заверить, — ответил посол, — что наши солдаты уже давно оставили бы Александрию, и Мальта была бы уже свободна, если бы вы не изменили свою политику в Европе.

— О чем вы говорите? — изумился Бонапарт.

— Не вы ли провозгласили себя президентом Италии?

— У вас плохая память на даты, милорд, — опять рассмеялся Бонапарт. — Неужели вы забыли, что это случилось до Амьенского соглашения?

— А королевство Этрурия, которое вы создали, не посоветовавшись с Англией?

— Вы заблуждаетесь, милорд: я уведомил об этом Англию, хотя с моей стороны это было лишь пустой формальностью, и Англия обещала в скором времени признать это королевство.

— Англия, — не сдавался лорд Уитворт, — просила вас согласиться на возвращение короля Сардинии в его страну.

— Я уже говорил Австрии, России и вам, что не только не позволю ему вернуться на трон, но и не дам ничего взамен. Вы все знаете, это для вас не новость, что я давно хочу присоединить Пьемонт к Франции, это необходимо для обеспечения моей власти над Италией, власти абсолютной, которую я не хочу и не буду ни с кем делить. Теперь, взгляните, пожалуйста, на карту Европы, смотрите, ищите и отвечайте честно: есть ли хоть какой-нибудь край или уголок, где моя армия находится незаконно? Есть ли где-нибудь государство, которому я угрожаю или которое хочу завоевать? Нет ни одного, и вы это прекрасно знаете, нет и не будет, по крайней мере, до тех пор, пока соблюдаются мирные соглашения.

— Если быть до конца откровенным, гражданин первый консул, то вы должны признать, что все время думаете о Египте.

— Разумеется, я думаю о Египте и всегда буду о нем думать, и особенно, если вы заставите меня вновь начать войну. Но упаси меня Бог, если я нарушу мир, которым мы еще не успели насладиться, только ради того, чтобы опередить вас. Турецкая империя трещит по всем швам и грозит вот-вот развалиться, ее место не в Европе, а в Азии, и я сделаю все, что в моих силах, чтобы она продержалась как можно дольше. Но если она все-таки рухнет, я хочу, чтобы Франция получила свой кусок. Согласитесь, если бы я захотел, то при тех многочисленных воинских подразделениях, что я направляю на Сен-Доминго, было бы проще простого одно из них направить в Александрию. У вас там четыре тысячи человек, которые должны были уйти уже десять месяцев назад, для меня это не препятствие, а предлог. Я займу Египет за одни сутки, и на этот раз вам не удастся его отвоевать. Вы думаете, что, ослепленный властью, я преувеличиваю свое влияние на общественное мнение во Франции и в Европе. Нет, и это я вам говорю, моя власть недостаточно велика, чтобы я позволил себе немотивированную агрессию. Если бы я был безумен и напал на Англию без веской причины, то навсегда потерял бы свое политическое и нравственное влияние в Европе. Что же до Франции, то я докажу ей, что мне навязали войну, что не я спровоцировал ее, и тогда я получу такую всеобщую поддержку, которая мне нужна, чтобы одолеть вас, если вы заставите меня воевать. Виноваты будут все, не я один! Теперь, раз вы сомневаетесь в том, что я хочу сохранить мир, выслушайте меня и судите сами, до какой степени я с вами искренен.

Мне тридцать два года, и в тридцать два я достиг такой власти и такого авторитета, к которым трудно что-то добавить. И неужели вы думаете, что без надежды на выигрыш я с легким сердцем, забавы ради, поставлю на карту свою власть и репутацию? Нет, я решусь на это только в крайнем случае. Но тогда, слушайте меня внимательно, война будет совсем другой. Не перестрелки и не блокады, не поджог то одного, то другого судна где-нибудь посреди океана, нет, я поставлю под ружье двести тысяч человек и пошлю через пролив огромную флотилию. Может быть, я, как Ксеркс, утоплю на дне моря свою славу и счастье, нет, больше, свою жизнь! Потому что из такого рода экспедиций без победы не возвращаются — надо или погибнуть, или победить! — и, заметив удивление лорда Уитворта, Бонапарт продолжал: — Милорд, вы считаете, что высадка в Англии — это безумие, не так ли? Что же вы хотите? Я выигрывал там, где выиграл Цезарь, почему бы мне не восторжествовать там, где торжествовал Вильгельм Завоеватель? Раз вы вынуждаете меня, я дерзну и решусь на это безумие. Рискну своей армией и своей жизнью. Я пересек Альпы зимой, я знаю, как сделать возможным то, что кажется невозможным большинству людей. Вот только, если я одержу победу, ваши правнуки кровавыми слезами оплачут решение, которое я приму под вашим давлением. У меня нет никаких других доказательство искренности моих слов: «Я хочу мира». Будет лучше для вас и для меня, если мы останемся в рамках подписанного соглашения: уберите войска с Мальты, уберите войска из Египта, заставьте замолчать ваши газеты, прогоните с вашей территории моих убийц, ведите себя со мной по-дружески, а я обещаю свою дружбу вам. Давайте сближать наши народы, давайте сплотим их — и тогда наше общее влияние в мире станет таким, какое не снилось Франции и Англии по отдельности. У вас такой флот, какого мне не создать и за десять лет, даже если я потрачу на это все свои силы и средства. Зато у меня есть пятьсот тысяч человек, готовые последовать по моему приказу туда, куда я захочу. Если вы — хозяева моря, то я — хозяин суши. Давайте подумаем над тем, как соединить наши силы, а не растратить их в борьбе друг против друга, и тогда мы будем управлять всем остальным миром!