Иголка в стоге сена (СИ) - Зарвин Владимир (бесплатные онлайн книги читаем полные .TXT) 📗
Эти вопросы терзали мозг Волкича, но ни на один из них он не находил ответа. От загнанных внутрь переживаний его стало знобить, он нервно сжимал поводья и все чаще оглядывался по сторонам.
Тревога боярина передалась и его подручным — Ворона и Вепрь время от времени бросали на него настороженные взгляды. Они не понимали причину беспокойства своего атамана, но, зная его крутой нрав, боялись прогневить расспросами, посему разбойничья троица продолжала путь в мрачном молчании.
Чистый звук боевого горна взорвал полуденную морозную тишь, заставив Волкича и его спутников вздрогнуть. Обернувшись в седле, боярин увидел конных, спускающихся с отделявшего берег от равнины холмистого гребня. Сверкающие на солнце латы и шлемы выдавали в них стражников Воеводы.
При виде их первым желанием Волкича было бежать прочь во все лопатки, загоняя обессиленного коня, но разглядев приближающихся воинов, он передумал. Вместо ожидаемой полусотни перед ним была лишь жалкая горстка стражи во главе с племянником Воеводы.
Волкич не ведал, какими судьбами оказался здесь юный шляхтич, но точно знал, что расправится с ним. За то время, что он служил под именем Крушевича на лесной заставе, Флориан не раз устраивал ему строевые смотры, и каждый раз придирки юноши приводили боярина в бешенство.
Его, опытного воина, прошедшего горнило войн и набегов, поучал мальчишка, чья непростительная дерзость зижделась на родстве с Самборским Владыкой. Сколько раз Волкич в бессильной злобе обращался к Силам Тьмы с просьбой выдать ему на расправу заносчивого молокососа! И вот теперь, когда Ад даровал татю возможность поквитаться со шляхтичем, он не намерен был упускать свой шанс.
— Возьмите на себя жолнежей, — процедил Волкич сквозь зубы своим подручным, — воеводский выкормыш — мой!
Он опустил на лицо кованую личину шлема, прикрылся щитом и вытащил из ножен длинный кончар. Юный шляхтич летел ему навстречу с непокрытой головой, странно покачиваясь в седле, словно был оглушен ударом или хлебнул крепкой браги.
Взор его тоже был мутным, как у помирающего от лихорадки, но для Волкича это ничего не меняло. Трезвый или пьяный, здоровый или больной, поляк должен был умереть! Этого требовало больное самолюбие боярина, этого жаждали демоны Тьмы.
Волкич атаковал первым, вложив в удар всю свою ненависть к отпрыску Воеводы. Флориан только замахивался саблей, когда тать, припав к шее коня, выбросил кончар на встречном выпаде, быстром и неотразимом, как бросок гадюки.
Из всех известных боевых приемов этот не подводил Волкича никогда. Граненый стальной клинок вонзился в сердце лошади Флориана, прежде чем тот успел что-либо предпринять. Бессильно скользнув по щиту разбойника, сабля ушла в пустоту. Мигом позже конь шляхтича замертво рухнул, привалив своего седока.
Самодовольно усмехаясь, Волкич поднял забрало и осмотрелся по сторонам. Увиденное его не разочаровало. Оба стражника, сопровождавшие Флориана, были мертвы.
Одному из них Ворона, уклонившись от меча, вогнал в спину чекан и сейчас, присев над трупом, отвязывал от его пояса кошель.
Вепрю повезло меньше. Обладая недюжинной силой, он рассек топором доспех и грудь противника, но смертельно раненый жолнеж не остановил удара, развалив голову разбойника до зубов шестопером.
Подобный исход схватки вполне устраивал Волкича. В одиночку Ворона не представлял опасности для своего господина. Даже если он не умрет от яда, его можно будет ударить в спину кинжалом, а если догадается о намерениях Волкича и схватится за меч — зарубить в поединке.
Теперь беглый душегуб мог без помех заняться делом мести.
Оглушенный падением, Флориан тщетно пытался выбраться из-под мертвой лошади, но ему мешали глубокий снег и вес придавившего ногу коня.
Лежа на левом боку, он не мог ни увернуться от удара, ни закрыться щитом. Видя его беспомощность, Волкич злорадно улыбнулся.
— Ну, как дела, храбрый отрок? — произнес он с наигранной учтивостью. — Кажется, ты привык смотреть на меня сверху вниз, не так ли? Теперь погляди немного снизу вверх, как и подобает тебе, шляхетская мразь, глядеть на прославленного воина и потомка древнего тверского рода!
Флориан бросил на него ненавидящий взгляд, но промолчал.
— Хочешь возразить, но страх мешает, — понимающе кивнул душегуб, вынимая из ременной петли на седле огромный боевой топор. — Не мудрено! Ты ведь хочешь спасти свою шкуру и будешь ради этого делать все, что я пожелаю, даже есть навоз! Увы, у меня нет времени долго забавляться с тобой и посему ты умрешь быстро.
Но прежде, чем твои глаза навсегда закроются, я хочу, чтобы ты знал: твоему шепелявому племени осталось недолго коптить белый свет! На севере и западе уже собираются рати, готовые с огнем и мечом ступить на польскую землю.
Воды Одра и Вислы вскоре вздуются от крови. Ваши поля вытопчут боевые кони, ваши замки запылают, как свечки, а на каждом раскидистом дереве будет висеть пара-тройка поляков!
О, я вижу, ты еще не оставил надежд на спасение! — рассмеялся Волкич, видя попытку Флориана дотянуться до оброненной сабли. — Брось! Этой железкой тебе не отмахаться от моей секиры. Первым ударом я сломаю тебе клинок, вторым — отрублю руку, третьим — снесу голову!
Пригнувшись в седле, Волкич заглянул в глаза шляхтичу, но вместо ожидаемого ужаса увидел в них лишь холодное презрение. На подобное тать никак не рассчитывал.
— Что с тобой, от страха язык проглотил?! — вышел из себя Волкич. — Проси прощения, польская собака!
— Зачем? — с трудом приподнявшись на локте, спросил его шляхтич. — Нет смысла молить о пощаде кровожадную тварь, коей чужды честь и сострадание. Но даже если бы в тебе была толика милосердия, я бы и тогда не попросил тебя о пощаде.
Принять жизнь от такого изверга, как ты, — значит, навсегда обесчестить свое имя и весь свой род!
Волкич в ярости скрипнул зубами. Его попытка унизить юношу с треском провалилась. Шляхтич оставался гордым даже перед лицом смерти. Татю оставалось лишь одно — отравить последние мгновения жизни Флориана.
— Как пожелаешь… — гнусная ухмылка исказила некогда красивое лицо боярина. — Только вот чем тебя порадовать перед смертью, разве что этим? До меня как-то дошел слушок, что ты неровно дышишь к дочери покойного Корибута, прекрасной Эвелине?
Так знай же, той ночью, когда я убил ее отца, княжна побывала на моем ложе и подарила мне ласки, о каких ты, жалкий выродок, можешь лишь мечтать!
— Лжешь, оборотень! — брезгливо поморщился молодой рыцарь. — Эвелина — чистая, благородная душа. Она бы предпочла смерть близости с такой вероломной, уродливой тварью, как ты!
УРОДЛИВОЙ!!! Ненавистное слово адским пламенем полыхнуло в сердце Волкича, рванулось звериным рычанием к горлу, обожгло изувеченную часть лица так, будто на нее заново пролили кипящую смолу.
Такого беглый тать вынести не мог. Он хотел растоптать душу шляхтича, но унизил себя самого, желал, чтобы тот страдал, но разбередил лишь собственные раны! Зачем он вступил в разговор с мальчишкой, позволив себя ударить в самое уязвимое место?!
Нечеловеческая ярость клокотала в душе беглого убийцы, и погасить ее могло лишь одно — смерть молокососа, осмелившегося ему дерзить.
Он сорвал с головы шлем, отшвырнул щит, мешавший действовать тяжелой двуручной секирой, и, змеей соскользнув с коня на землю, занес топор над головой шляхтича.
— Молись, сопляк! — прорычал он, примеряясь для удара. — Это была последняя дерзость в твоей жизни!
Шляхтич смертельно побледнел, но не зажмурился при виде гибельного лезвия. Он лишь поднял для защиты саблю, сделал то единственное, на что был способен в его положении человек.
Топор качнулся, ослепительно сверкнув на солнце, но вдруг замер, так и не обрушившись на Флориана.
Предостерегающий крик Вороны остановил душегуба, не дав ему свершить задуманное. Оглянувшись в сторону, куда указывал подручный, Волкич увидел несущегося навстречу всадника, в коем, к великому изумлению, узнал Бутурлина.
