Робин Гуд против шерифа - Кинг Диана (книги без регистрации полные версии .txt) 📗
— Да, возможно, такое и было лет десять назад, — бесстрастно отвечал Таумент, словно он и не был причастен ко всему, о чем только что говорил монах. — Да только работа ведь меняет человека. Раз он выбрал себе разбойное ремесло, то рано или поздно должен был стать настоящим разбойником, а не каким-то там «защитником угнетенных».
— Что ж, мне кажется, вам можно доверять. Ведь вы знаете, что я уже так давно не был в родных местах и плохо представляю себе, что творится там на самом деле.
Амвросий лучезарно улыбнулся в свою редкую бороденку, предвкушая покой и уединение во главе братьев-монахов в тех самых местах, где когда-то, будучи ребенком, разыгрывал с соседскими мальчишками в метании дротика бутыль сладкой березовой браги, а однажды едва даже не распрощался с жизнью, увязнув по горло в болоте и еле докричавшись на помощь старших товарищей. Казалось, каждое облачко в небе детства приветствовало его, в каждом потайном костре все еще теплились угли и ожидала его, маленького Бена (такое имя он носил в миру), румяная, сухая и до неприличия вкусная печеная орешина.
— Что ж, дорогой Таумент, позвольте вам заявить, что ваш покорный слуга, — на этом слове монах провел дамку уже в три боя, — равно как и все лондонское братство кармелитов, безусловно, одобряет ваше решение о рассмотрении нашего дела в Королевском суде. Королевский суд есть наместник Суда Божьего на земле, и в справедливости принятого им решения не приходится сомневаться. С упованием мы теперь обращаемся к небесам, чтобы они помогли разрешить этот вопрос с молодым человеком из Локсли истинно по-христиански, полюбовно и в согласии. — Руки отца Амвросия; проведшего перед этим третью дамку и лишившего торговца надежд на успех, молитвенно сложились на груди, а взор его устремился к небу.
— Когда славные воины креста двигались в Палестину, никто не думал, что дело сие решится полюбовно, тем не менее святой отец сам говорил мне, что на них нет греха. Исполнение судебного решения такое же богоугодное дело, не так ли? — промолвил в ответ Таумент, раздасадованно глядя на доску.
— Что ж, да свершится воля Господня. Еще партию? — И Таумент, не будучи, в общем-то, азартным человеком, согласился продолжить шашечную дуэль, хотя ему нынче что-то не очень везло.
Заметив некоторую печаль в глазах своего почетного гостя, Амвросий приказал служке принести из хранилища двадцатилетней выдержки коньяк из Армении, сохранившийся в запасах ордена с той поры, когда Амвросий, сам еще достаточно молодой рыцарь, сражался с сарацинами Саладдина, а после принимал весьма дельное участие в создании нового монашеского ордена. Рыцарь Бенджамин, прекрасно игравший в то время на лютне и владевший специальным сигналом рога, по которому его узнавали хозяева всех франкских замков, занимался тем же, чем был занят и теперь, — собирал пожертвования богатых вельмож и внезапно разбогатевших после удачных вылазок рыцарей. И все во благо ордена, во благо истинного духовного братства.
Робин тем временем находился совсем недалеко от гостеприимных монастырских стен. Пройдя через торговую площадь, он устремился в Даунинг-стрит — одну их тех узких улочек, где и в самый жаркий день чувствуешь себя, словно на дне заколдованного подземелья. Стоявшие напротив друг друга на расстоянии едва не вытянутой руки высокие дома своими крышами практически всегда закрывали от наблюдателя полуденное солнце, оставляя ему возможность полюбоваться лишь узкой полоской иссиня-голубого неба. Удивительно, что при этом в нижних этажах Даунинг-стрит находилось несколько торговых лавок, хорошо известных среди лондонской знати: в основном тут хозяйничали торговцы восточными тканями, сладостями и украшениями, а запах баранины, запекавшейся в нескольких выставленных прямо на улицу мангалах, способен был помутить разум самого привередливого обжоры. В одну из таких лавок, отодвинув прикрывавшие вход занавеси, вошел и Робин.
Внутри все пространство лавки было перегорожено висевшими на невидимых нитях роскошными персидскими коврами (опытный глаз заметил бы, что некоторые из этих дорогих товаров — подделки).
— Сулейки, я тебе говорю, поди к Иосифу и объясни ему, что задерживается с оплатой твой хозяин не потому, что наглец и идиот, а потому, что в связи со штормом произошла задержка в возвращении корабля, груженного рисом, изюмом и специями. Я тебе что, непонятно это сказал? Так напиши еще раз, иди, чтоб мне провалиться! — слышалось, как отчитывал кого-то невидимый за скопищем ковров хозяин, узнав голос которого, Робин посветлел и тепло улыбнулся. Послушав еще минуту перебранку хозяина с помощником, Робин вежливо откашлялся, давая понять, что в лавке томится снедаемый жаждой приобретения покупатель.
— Да погоди ты там, не убегай, — вновь обратился хозяин к Сулейки, а затем выступил из-за ковров.
— У тебя уже свой корабль, Саланка? — выступив навстречу высокорослому, коротко остриженному бородачу-сарацину, улыбнулся Робин.
— Ты?! Дружище! Как же это так, сколько же это времени мы с тобой не виделись? Совсем совесть потерял? Робин, Робин из Локсли? О, слава Аллаху, какой гость, какой сегодня удачный день! Сулейки, посмотри, какого человека нам привел Господь. Выйди, посмотри, я ведь тебе о нем столько рассказывал! — заключая Робина в стальные объятия, вопил обрадовавшийся, как мальчишка, хозяин. — Пять лет, пять долгих лет ты не показывал сюда носа. Ах ты, проклятый, а все такой же здоровущий!
— Да и ты, старый черт, мог бы выбраться ко мне в гости. Там, может быть, не так весело, как когда-то бывало, зато охота по-прежнему хороша, да и девушки из наших мест до сих пор оплакивают твою бороду.
Сказав это, Робин почувствовал, как старый друг его внезапно изменился в лице. «Что-то я сболтнул не того», — подумал Робин и озадаченно обернулся, следуя взглядом за приятелем. Позади них стояла вышедшая из лабиринта ковров смуглолицая девушка, полнобедрая, с миндалевидными резко очерченными глазами и черными, как смоль, волосами — настоящая восточная красавица.
— Сулейки — это Робин, Робин — это Сулейки, моя благоверная супруга, о благодарение Аллаху! — вопросительно поглядывая то на Робина, то на Сулейки, сарацин представлял их друг другу.
— Да, слыхала, ты мне зубы не заговаривай, — промолвила красавица низким грудным голосом (из-за чего Робин по голосу принял ее сначала за юношу-помощника).
— Но, Сулейки…
— Что Сулейки! Как посылать жену к низким ростовщикам и клянчить отсрочку — на это у тебя совести хватает. Девицы, видишь ли, сохнут!
— Позволь. Я ведь тебя сколько уже учу: ты живешь в Англии, здесь английский язык, это образное выражение, да разразится на меня гнев тысячи пророков! — с укором, в котором чувствовалось сдержанное возмущение, сарацин обратился к жене.
Саланка, тот самый сарацин, с которым Робин вместе с ирландцем Гэкхемом добирался когда-то после стычки со средиземноморскими пиратами и побега из невольничьей тюрьмы до берегов славной Англии. Тот самый, который собственноручно зарубил с десяток охранников, когда пытался прорваться к захваченному шерифом и приговоренному к казни брату Робина, Джекобу. Плечо к плечу тогда сражались они рядом, и тот, кому не пришлось в настоящем бою прикрывать спину друга, положившись на то, что он прикроет твою спину, — тот навряд ли сможет понять всю силу и теплоту этой встречи двух сильных, щедрых на проявления чувств и свободных людей.
— Удались, о женщина, если неспособна разделить со мной высшую радость в сей жизни! Сулейки, удались и принеси немедленно старого доброго вина, да бери самого лучшего! Друг пришел!
Молодая супруга Саланки, грозно сверкнув очами, вновь удалилась в хитросплетения темно-золотистых, матово поблескивавших в свете многочисленных светильников ковров.
— Саланка, позволь, я не узнаю тебя. Ты не только женился, но еще и позволяешь этой гарпии верховодить тобою. Хотя, так как ее лицо не скрывает чадра, позволь тебе заметить, что она необычайно мила.
— Эк ты заговорил, Робин Гуд ты мой. Надеюсь, ты еще не позабыл галантнейшее из галантных искусств игры на флейте: ты бы усладил ею чудесные уши моей Сулейки. Впрочем, ей все одно — что в одно ухо влетает, через другое вылетает. Как все дочери высокопоставленных вельмож, она чересчур занята собой. Да ладно, ты лучше расскажи, какими судьбами тут, да присаживайся, располагайся. Махмуд, меня не беспокоить: пусть хоть сам португальский король сюда заявится — встречай его сам. Все, меня нет, — обратился он напоследок к неизвестно откуда появившемуся большеголовому, постриженному точь-в-точь, как Саланка, мальчугану, одетому в атласные с золотой тесьмой шаровары.
