Схватка за Амур - Федотов Станислав Петрович (бесплатные версии книг .TXT) 📗
– Геннадий Иванович! – подошел к ним новый член экспедиции юный лейтенант Бошняк, прибывший как раз к отходу «Байкала». Невельской знал его по Балтике семнадцатилетним гардемарином и был несказанно рад новому товарищу и еще одному офицеру в своей команде. К тому же земляку, ибо Николай Константинович был родом тоже из Костромской губернии. Умный веселый и общительный красавец-лейтенант сразу стал общим любимцем, и кое-кто, в первую очередь женщины, стали называть его просто Колей. – Геннадий Иванович, капитан приглашает всех офицеров и вас с супругой в кают-компанию на «адмиральский час».
– Что это значит, Коля? – спросила Катенька.
– Это значит – «пора водку пить», – ответил за Бошняка Невельской. – Есть такая традиция у моряков – в одиннадцать часов принимать чарку водки и легонько закусывать. Кто не желает, может ограничиться чаем.
– Я водки не пью, – заявила Катенька с милой улыбкой, – а вот бокал легкого вина выпила бы с удовольствием.
– Это я мигом организую! – И Коля умчался. Невельские, улыбаясь, направились следом за ним.
В Аяне «Байкал» встречали начальник порта капитан-лейтенант Кашеваров, смуглый сорокалетний креол, сын русского и алеутки, и члены экспедиции прапорщик штурманского корпуса Воронин и приказчик Компании Березин. Еще на подходе к порту, перед поворотом вокруг мыса Савая, Невельской взглянул поверх косы на рейд – и сердце его сжалось: брига «Охотск» на рейде не оказалось. А ведь именно «Охотск», будучи значительно больше «Байкала», должен был взять на борт все грузы и людей экспедиции.
Встречающие с ходу добавили смятения в сердце Невельского: откуда-то в Аян пришли слухи, что в Петровском случилась беда: по наущению маньчжуров гиляки сожгли «Охотск» и все постройки, судьба поселенцев неизвестна. Кашеваров по настоянию Алексея Ивановича Воронина отправил на байдаре группу людей из состава экспедиции – для выяснения истины, но она пока не вернулась. Сам Воронин и Алексей Павлович Березин подготовили все нужное для отправки в Петровское, но что теперь делать – решать должен начальник экспедиции. «Байкал» уже загружен, что называется, «под завязку», а получится ли сделать два рейса – очень сомнительно: в августе начнутся штормы, и при большом количестве мелей и банок в юго-западной части Охотского моря передвижение там судов становится весьма и весьма опасным.
Невельской собрал в конторе фактории совещание руководящего состава экспедиции, на которое, естественно, пригласил и начальника порта, и командира «Байкала» Алексея Порфирьевича Семенова. Хотела присутствовать и Екатерина Ивановна, но муж настойчиво посоветовал ей прогуляться с Авдотьей по Аяну – посмотреть, как люди живут, опыта северной жизни поднабраться, и она не стала перечить.
В маленькой конторе собрались девять человек – офицеры, прикомандированные к экспедиции приказчики, доктор и горный мастер.
– Господа, – первым начал Невельской. – Мы оказались в экстраординарном положении. Ситуация всем известна, поэтому излагать ее не буду. Прошу высказываться, как на корабле, начиная с младших по чину офицеров, потом гражданские – кто пожелает. У нас два прапорщика, кто первый?
Встал молодой топограф Петр Попов.
– Я предлагаю сделать два рейса на «Байкале». И первым рейсом отправляться немедленно. Тогда второй может прийтись на начало августа и авось пройдет прежде шторма.
Прапорщик Воронин, а затем и лейтенант Бошняк поддержали его.
Оба приказчика, и Березин, и Боуров, выразили сомнение, заявив, что опыт показывает – штормы могут начаться раньше, с хребта Джугджура могут задуть шквалистые ветры и посадить «Байкал» на мель.
Командир «Байкала» соглашался рискнуть при условии, что руководство на время плавания возьмет на себя Невельской.
Остальные промолчали, выжидательно глядя на начальника экспедиции.
– Ну, что ж, – поднялся Невельской, – решение буду принимать я. Что мы знаем о ситуации в Петровском? Последнее письмо оттуда, от Дмитрия Ивановича Орлова, я получил восемь месяцев назад. Он писал о полном спокойствии, о дружественных отношениях с гиляками, о том, как они помогают с продовольствием, не выказывал никакой тревоги по поводу маньчжуров или китайцев. Не думаю, что за прошедшее время что-либо могло кардинально измениться. А вот «Байкалу» попасть в шторм и сесть на мель смерти подобно. Поэтому считаю возможным подождать первого же зашедшего в Аян судна и идти в Петровское сразу двумя бортами. Александр Филиппович, – обратился он к Кашеварову, – вы ожидаете какой-то корабль из Ново-Архангельска?
– Да, – откликнулся начальник порта, – днями должен прийти барк «Шелехов» из Америки под командованием лейтенанта Мацкевича.
– Владимира Ильича? – обрадовался Невельской. – Знаю его, служили вместе на Балтике. Отличный моряк! – И твердо закончил: – Вот его и подождем! На барке разместим основные грузы, а на «Байкале» отправится большая часть людей.
С тем и разошлись. Невельской держался уверенно, распоряжения отдавал четкие, спрашивал за исполнение строго, а на душе скребли кошки. Впервые от него зависело столько людей, да еще и с малыми детьми, со своими семейными и прочими житейскими проблемами, впервые он был в ответе за огромное количество грузов, в первую очередь продовольствия, без которых все эти люди просто не смогли бы существовать. Даже в заливе Счастья, горько усмехался он над ироническими ужимками судьбы.
Начальник никому не должен был показывать свои сомнения и тревоги, но Катеньку обмануть невозможно: она своим любящим сердцем мгновенно улавливала малейшие колебания в душевном состоянии мужа и, как могла, выравнивала их. Геннадий Иванович не находил слов, чтобы выразить любимой свою благодарность, однако тем не менее решился еще раз просить ее вернуться в Иркутск. Но, наверное, выбрал самое неподходящее время – ночью, в каюте, где они продолжали оставаться, чтобы не стеснять никого на берегу.
– Дорогая, солнышко мое, сейчас самое подходящее время, – говорил он, обнимая прильнувшее к нему нежное тело жены. – В Якутск уходит почта, а дорога от Аяна, как говорят, много лучше, чем от Охотска: всего двести пятьдесят верст верхом, а дальше – на лодках до самого Якутска…
Он говорил и, холодея, чувствовал, как отстраняется от него Катенька. Нет, она по-прежнему оставалась в его объятиях и в то же время удивительным образом удалялась от него. Больше того – между ними появилась трещина, которая, к ужасу его, начала расширяться.
– Катенька, милая, ну что же ты молчишь?! – наконец в отчаянии воскликнул он, пытаясь в темноте разглядеть глаза своего ангела.
– А что вы хотите от меня услышать? – Голос был сух и холоден. – Что я согласна, чтобы мой муж рисковал своей жизнью и жизнью других людей, борясь за честь Отечества и за свою личную честь, в то время как я, перед Богом и людьми названная ваша жена, буду спокойно находиться в уютном гнездышке? Что я согласна пойти на такую низость?!
– Ну что такое ты говоришь, душа моя?! Ты все не так понимаешь! – Геннадий Иванович хотел жестами добавить убедительности своим словам, разжал объятия и тут же пожалел об этом, но было поздно: Катенька резко отодвинулась от него.
– А как иначе понимать? В ваших словах другого смысла нет, да и быть не может. Я перед Богом клялась всюду и до конца следовать за своим мужем и с детства знаю, что отказываться от своей клятвы низко и подло. И, если бы даже я не любила вас, не отступила бы от своей клятвы, но я вас люблю, больше жизни люблю, я привыкла гордиться вашим мужеством, восхищаться вашей решимостью… Ваши слова: «Эта земля должна быть русской, она была и будет русской» – поистине великие; мне радостно, что я с вами и причастна к вашему делу. И поэтому мне ужасно больно слышать от вас требование отправиться восвояси, я не заслужила такого наказания…
Говорить Катенька начала медленно и четко, твердо произнося каждое слово, но чем дальше, тем больше распалялась, чтобы не привлекать чужого внимания, перешла на шепот и, тем не менее, закончила почти на крике, на слезах.
