Становой хребет - Сергеев Юрий Васильевич (прочитать книгу .TXT) 📗
Уже не так злобно косились на присмиревшего Егора. Антип смачно жевал полусырое мясо, облизывая пальцы. Кондратьев недовольно косился на едока, неторопливо допрашивал раненого.
— Родом откуда?
— Из забайкальских казаков. С Аргуни, — мучась от боли и нахлынувшей слабости, ответил Егор.
— Куда идёшь?
— В Манчжурию.
— За какой надобностью?
— Отец там с семейством проживает.
— Почему там оказались?
— Отец белоказак. Воевал против новой власти в России.
— Гм… Чин отца?
— Сотник был в войске Семенова.
— Неужто? А фамилия?
— Быков Михей.
— Не припомню. Видимо, ещё в первый поход удрал, сволочь.
— Постой-постой, — встрял в допрос рыжий, — дык я помню ево, ваше благородие. Зря на Михея грешите… рубака… Истинный казак.
— Даже так? Откуда знаешь его? — спросил Кондратьев. — Только не вздумай врать!
— Дык, одно время был в ево сотне. Жалко, что меня он не взял в набег на караван арабских купцов. Лихо они поживились тогда. Отчаянный был сотничек. Я думал, его убили, нашу сотню красные вырубили всю, меня в плен взяли. Потом убёг. Вот и всё. Был такой Михей Быков, головой отвечаю…
— Это меняет дело, — миролюбиво заключил офицер, — сынов воителей за белую Русь убивать грешно, — он поглядел на Егора вприщур, — но ежели не откроешь нам место, где добыл золото, пощады не жди. Вот тебе карта и карандаш. Живей!
Егор долго разбирался на планшетке в сплетении якутских ручьёв и рек и, наконец, угадал знакомые места. Карандаш вильнул в сторону и уверенно поставил крест на незнакомой Егору речке.
— Вот тут. Третий ключ от устья реки по правому борту.
— Гм. Если соврал — расстреляю самолично. Рана у тебя пустячная, ключицу не задело. Пуля ушла навылет. Вместе пойдём весной туда, и укажешь ручей. Всё! Пора двигать, братцы-воины. Этого забираем с собой — блюсти и кормить его. Да брось ты жрать собачатину! — заорал на Антипа. — Оленина ведь в землянке есть.
— Дюжеть мясо ихнее пользительное, — ощерился Туз, — простуду сымает и чахотку излечивает. В грудях чё-то побаливает. Не гневись понапрасну, вашбродь.
Егор, постанывая от боли, шел на лыжах вслед за офицером. До смеху несерьёзная в тайге шашка подполковника чертила ножнами борозду по таявшему снегу. Сзади сопели четверо, покашливали и переговаривались вполголоса.
Кружной тропой, через непролазь стлаников, добрались к землянке, вырытой в еловом распадке. Торцы толстых брёвен выпирали из крутого склона, вытесанная из плах дверь ощерилась узкими провалами бойниц. Внутри было просторно и сухо. У задней стенки примостились нары, застланные шкурами.
Кондратьев устало снял шинель, запалил фитиль плошки и бросил мимоходом Антипу:
— Кандальчики приспособь нашему гостю, чтобы не сбежал ненароком, — расслабленно вытянулся на нарах и закурил.
Антип вынул из угла тюремные наручники с цепью между кольцами и хитрым винтовым замком и приказал пленнику снять торбаза. Егор разулся. Холодный браслет щёлкнул на лодыжках. Ключ от замка Антип повесил на свой гайтан.
Бандиты растопили камелёк, поставили вариться котёл оленины и уселись вокруг стола играть в самодельные карты. На кону лежало четыре щепотки золота. То один, то другой игрок радостно вскрикивал и сгребал куш в свой кошель.
Рыжий всё время проигрывал и мял дрожащими пальцами цигарку. Улеглись спать за полночь. Антип распялил шкуру Мамая на дверях, долго скреб её ножом, что-то мурлыкая себе под нос и хрумкая ржаным сухарём. А Егору было жалко до слез погибшую зазря собаку.
Каждое утро бандиты уходили на промысел и часто возвращались с охапками окровавленной одежды. Её сжигали на плоском камне, выдували золу и аккуратно собирали спрятанное в вате телогреек золото.
Из разговоров Егор понял, что у попавших на мушку «косачей» и «лебедей» зачастую добытый песок набит за подкладкой фуфаек и его трудно обнаружить на глаз. Игры в карты становились всё азартнее и нередко заканчивались потасовками.
Кондратьев усмирял буянов, неистово ругался, грозился перестрелять своих подопечных из маузера Егора, но потом сам сдавал карты и играл, обдирая их догола.
Рана у пленника заживала, он уже пробовал шевелить рукой в тоскливом одиночестве до изнеможения тренировал её, с нетерпением дожидаясь полного выздоровления. Однажды, шарясь под нарами, решил сделать подкоп в обход затиснутых землёй брёвен и сразу же принялся.
Он решил бежать, но дверь вечером крепко запиралась, а уйти в буран и оторваться от преследования можно было только ночью, предварительно избавившись от кандалов. Когда днём бандиты уходили, Егор выносил землю мешком и прятал под снег.
Зев норы перед них возвращением прикрывал плахой. Через две недели тайной работы ход упёрся в корни стланика. Оставалось чуть поднатужиться спиной — и можно было выбираться наружу.
Он подружился с Антипом, всячески стараясь ему угодить и в нужный момент намереваясь добраться до гайтана с ключом.
Каждый хранил своё золото в изголовье под шкурами, воровать друг у друга страшились. Кондратьев, не надеясь на дружков, свой тулун закопал под нарами. Егор нечаянно его нашёл, но трогать до поры не стал.
Зима подступала. Всё реже удача сопутствовала разбойникам, и всё голоднее становилось в их жилье. Тогда они приноровились постреливать домашних оленей тунгусского князька, скрывающегося от новой власти в тайге.
Однажды ночью Егор, спящий у двери, почуял запах дыма. Он тихо встал, глянул в бойницу. В отсветах подожженной передней стенки и двери землянки увидел людей с винтовками наперевес. Егор кинулся под нары.
Торопливо отвалил плаху своей норы и заполз туда, закрыв за собой вход. Глухо затукали выстрелы. Быков пробрался до конца норы и отвалил плечом глыбу смёрзшегося мха. Снег сыпанул за шиворот. Егор встал за кустами и глянул вниз по склону.
Подручные тунгусского князька добили выбежавших бандитов, покидали их трупы в огонь и уехали на оленях. Вздрагивая от озноба, Егор быстро спустился. Опаляя волосы в пламени, выволок за ногу отяжелевшего Антипа.
Ключ был на месте. Быков, вооружившись широкой лыжей, закидал снегом огонь. К утру уставший до полусмерти Егор собрал золото, нашёл винтовку с обугленными прикладами и встал на лыжи.
Истолчённый ногами снег пятнился кровью, поблёскивала в обгоревших ножнах шашка Кондратьева. Старатель был в полуобморочном состоянии. Болело растревоженное плечо, саднили покрытые волдырями руки…
Быков оглянулся от ручья, поправил свой сидор за плечами, заранее приготовленный для дороги и ухороненный в ельнике. Ещё долго его преследовал сладкий дух горелого мяса. Лыжня неспешно вилась к Ларинскому тракту.
Глаза Егора обшаривали окрестности в поисках людского жилья. Наступала морозная ночь, а спичек у Быкова не было. Он попробовал зарыться в снег, но не выдержал…
И опять шёл под луной, не ведая куда. В свете нарождающегося дня выбрел на санную дорогу. Бросил лыжи и, шатаясь, пошёл по ней, опираясь на приклад винтовки, как на костыль.
Очнулся на санях закутанный в долгополый овчинный тулуп. На передке сидел молодой парень, ровесник Егора. Он резво гнал лошадей, оглядываясь на сморенного попутчика, и, когда тот ворохнулся, задорно крикнул:
— Потерпи, браток! Скоро будет деревня. Отогрею тебя, откормлю. Ох, и страшен же ты, как чёрт. Я испугался до смерти, увидев тебя на дороге.
Егор лапнул тулуны с золотом в сидоре. Они были на месте, и сразу отлегло от сердца. Руки, красные и опухшие, горели огнём, видимо, незнакомец растирал их снегом.
Перед Ларинском уже оклемавшийся за дорогу Егор вынул тулуны с золотом и незаметно для возчика метнул их прямо за обнаженный комель приметного дерева.
Потом отлёживался в доме Алёшки Портнова, подобравшего его в тайге.
Через неделю Быков убежал от приветливой семьи Портновых. Забрал золото и сел в поезд. Расспросил попутчиков, как попасть в Зею. На одной станции угодил в кутузку. При обыске у него нашли золото.
