Становой хребет - Сергеев Юрий Васильевич (прочитать книгу .TXT) 📗
Вспорхнул рябчик с закрайки болота, за ним сорвался целый выводок и расселся на берёзках. Мамай понял, что если за рябчиками бестолково гоняться, то они разлетятся в разные стороны. Сел, пару раз тявкнул издали и оглянулся на тропу.
Где же запропастился этот ленивый хозяин со своей вонючей железкой, от грома которой птицы камнем падают на землю. Егор подошёл, устало присел на кочку, сдирая с плеч лямки тяжёлого сидора.
Мамай ещё раз невольно взлаял, дивясь бестолковости человека. Ведь вон они, рябчики, крутят головками и смотрят вниз.
— Чего это ты брешешь попусту, — удивлённо заговорил Быков. Повел глазами и увидел невдалеке притихший выводок. — Ух, ты-ы-ы! Вспугнуть заранее боишься? Молодец! Толк из тебя будет. Что ж, придётся стрелять, чтобы не пропала у тебя охотка искать дичь, — он вынул оружие и прицелился.
Еле дождавшись выстрела, кобель молнией сиганул вперёд и на лету поймал трепыхающуюся птицу. Хотелось съесть пахучую тушку, но вспомнился пинок под зад за недавно утащенного глухаря.
И пёс решил задобрить хозяина. Приволок к его ногам серенького петушка, отвёл глаза, чтобы не соблазниться добычей.
— Молодец… Молодец, басурман, — рука Егора пощекотала кобеля за ушами и вынула из сидора кусок мяса, — на, за работу!
Мамай, почти не жуя, проглотил угощенье и радостно вывалил язык: «Ну, теперь поберегись, зверьё и птицы, надо только найти вас, чтобы получить еду. С таким хозяином жить можно».
Облизнулся, выщелкнул клыками надоедливую блоху на лохматом брюхе и помчался стремительно по тропе. Мол, службу знаем исправно. Нечего рассиживаться, пока несут лапы. Егор поднялся следом, огляделся кругом и вложил маузер в кобуру. Небо заволакивало снежными тучами.
К Фоминым порогам выбрался ещё по чернотропу. Заночевал, а утром полез на скалы кружным путём. К полудню добрался до места, где прошлый раз сорвался у него в пропасть винчестер, и остановился попить кипятку с брусникой.
Ягоды крупными гроздьями свисали вокруг. Далеко внизу выла и стонала река, с этой верхотуры она была ещё страшней и бурливей.
Егору не верилось, что он уже дважды проходил там на плоту. Быков перевёл взгляд выше по течению и вдруг заметил далеко на берегу, за началом порогов, дымок костра. Он выпростал из сидора бинокль, приник к окулярам, как на ладони приблизились стоящие люди с ружьями за плечами. Их было пятеро.
Без собак — значит не охотники. Егор мигом залил разгорающиеся дровишки, хлебнул степлившейся воды из котелка и спешно двинулся к гребню перевала. С хребта ещё раз оглядел через бинокль горизонт и вдруг угадал дальние горы, у подножья которых стояла раскольничья избёнка.
Подумал и решил не сворачивать уже к Тимптону, идти напрямик к заветному скиту. Он достал нарисованную эвенком карту. На обратной стороне замшевого лоскута вычертил кончиком ножа все долины ручьёв и речек, которые надо пересечь на пути, отметил трезубец останца, еле видимый в бинокль, из него и следовало выходить.
Ветер лохматил шерсть на собаке, посвистывал в камнях и охолаживал лицо. Без колебаний старатель двинулся с перевала вниз, придерживаясь руками за камни на осыпях и выбирая себе путь поровнее. Недалече уже маячила тёмная тайга.
Вскоре Егор залез в густые заросли двухсаженного стланика, выбился из сил, перелезая через пружинящие стволы, переплетённые над землёй в таком хаосе, что и дьявол не сможет воздвигнуть более непроходимую преграду.
Только к вечеру выбрался к весёлому ручейку, скачущему вниз по обомшелым камням. Но дальше Егор не пошёл, уморился в дебрях до сонливого отупения. Тут же выбрал место для ночлега, запалил костёр.
Пожевал полусырой оленины и уснул без памяти. К утру окоченел от холода, подбросил, не вставая с пригретой подстилки, дровишек в огнище. Мамай недовольно поглядел на мешающего спать хозяина.
А такой хороший сон оборвался, будто убили они жирного сохатого и наелись вдоволь парного мяса. Пёс сглотнул слюну и затих, лихорадочно вспоминая, где же лежит та гора пахучей и сладкой сохатины.
Глухо и тоскливо взвыла тайга и мгновенно утонула в белой коловерти бурана. Испуганно заскулил Мамай, впервые увидевший снег. Егор торопливо рубил стланик и наспех вершил балаган в затишке скалы. Обтянул каркас куском полога сверху и натаскал сухих дров.
Знал он по минувшей осени, что эта свистопляска скоро не кончится. Нужно переждать. Озябший и мокрый, схоронился в балаган, распалил костерок. Набил котелок свежим снегом. С хряском падали деревья, катились сорванные с осыпи камни, и чертячьим посвистом пугала метель.
Тёплый воздух слабо колыхался в шалаше, вытаивая из просвечивающейся кровли капли воды. Снег валил и валил, скрывая от глаз Егора кусты голубики с ягодами, колодины и ямы. Спал Быков урывками, правил костёр, задыхаясь от дыма.
И воспринял с безрадостной усталостью мутный рассвет. Буран не утихал. Следующей ночью вызвездило и ударил крепкий морозец. Егор распалил костёр побольше и успокоено уснул. Утром бодро вылез из балагана, осмотрелся.
Всё затаилось вокруг: ни голосов птиц, ни шума ручьёв. Он шагнул в зыбучую белую пернову и тяжело двинулся вниз по распадку, разгребая коленями тропу. В иных местах снег обволакивал до пояса, и вскоре путник взмок от ходьбы.
Измотался за несколько дней пути до угарного безразличия, но ориентир держал верный. Не дозволял себе расслабляться и плутать соблазнительными тропами сохатых и диких оленей. Шёл напрямик к далёкому трезубцу. К берегу знакомой речки выбрался уже на пределе сил. Она ещё не замёрзла.
Не разуваясь Егор перебрёл через ледяную струю и вскарабкался на обрыв. Спешно достал из сидора новые торбаза, сшитые Лушкой, и переобулся. Расквашенные и порванные в дороге олочи повесил на сук дерева.
Вдруг да кому пригодятся. По его расчётам, изба была недалеко. Ноги на ходу вскоре согрелись, и в сумерках он увидал крышу раскольничьего убежища.
Ни дымка, ни людских следов, пустынная и мёртвая белизна вокруг. Егор брёл через поляну, тяжело опираясь на палку и уже не чуя одеревеневших ног. Слипались глаза от непомерной усталости, хотелось только одного спать.
Дверь избы Быков открыл с трудом, столкнув ногой с порога сугроб, и протиснулся в сени. Прошёл в избу. Достал завернутые в бересту серники, чиркнул.
Глянули с икон и складней черноликие старцы. Скиталец выдернул из подвешенного пучка лучину и зажёг, воткнул её в паз меж брёвен. Огляделся пристальней.
Сизый иней драгоценными каменьями сверкал в бликах огня на потолке, да скрёбся в двери и поскуливал голодный Мамай. Егор взял пучок лучин и пошёл в баню, решив там согреться, выспаться до утра. С трудом отворил пристывшую дверь и хлебнул заквашенный вонью дух.
Запалил лучину, шагнул в парную и вздрогнул. На верхней полке сидела костлявая и худющая ведьма в отрепьях одежды. Она всхлипывала, что-то бормотала, пронзая безумными угольями глаз пришельца.
У входа стояла наполовину пустая бочка с брусникой, по стенам висели низки сушёных грибов и трав. На подоконнике стояла оплывшая сальная свеча. Егор поджег её толстый фитиль лучиной. К огню сверглась дрожащая от холода старуха и сунула в трепетное пламя скрюченные пальцы.
— Изги-и-инь, антихрист, чуть внятно прошепелявили её вваленные губы, а рука метнулась в кержацком крестном знамении, диавол, изгинь!
— Тихо, бабка, я сам еле живой, — ответил Егор зачужавшим голосом, — пойду за дровами.
— Многия муки грешная душа перетерпеша, — вдруг зашлась она в бесслёзном рыдании, — Елисей к мирским подался иль мощам святым в дальнии скиты молиться. Кинул меня, яко блудну овцу. Послала владычица миром простица в образе человека — она клещом вцепилась в рукав Егора и зачастила пуще прежнего, проклиная старика, бросившего её одну в страшной тайге.
Егор кое-как вырвался, принёс дров и растопил каменку. Набил снега в котёл и, когда вода согрелась, вывел старуху в предбанник, содрал с себя одежду и вымылся. Отошедшие в тепле ноги болезненно ныли. Пальцы на них распухли и покраснели.
