Камень духов - Кердан Александр Борисович (электронные книги бесплатно .txt) 📗
По мнению Николая, был бы жив Павел Петрович, возможно, удалось бы предотвратить войну с Буонапарте, унесшую столько жизней русских людей и потрясшую всю экономику страны. Кроме того, он считал, что отец сделал многое, чтобы урезонить зарвавшееся дворянство и подготовить освобождение крестьян. Удалось бы ему все это, не было бы четырнадцатого декабря… Увы, история – не карета, ее вспять не поворотить! Впрочем, у людей остается право оглянуться на прошлое, сделать правильные выводы, чтобы в будущем не повторять ошибок. К сожалению, Александр никогда не пользовался этой возможностью. Воспитанный бабушкой в преклонении перед свершениями Петра Великого, он не избежал тех же ошибок, не обладая при этом ни петровской волей, ни его последовательностью. Подобно основателю империи, он распахнул двери в Европу, откуда вместе с потоком французских эмигрантов-роялистов сначала хлынули вольность и распущенность нравов, а после, вкупе с возвратившимися из-за границы полками, ворвался ветер бунтарства и революции, тесно перемешанный с духом масонства и ереси. И хотя незадолго до смерти у Александра хватило ума запретить все тайные общества, чужеродный яд уже глубоко проник в сознание тех, кто считал себя лучшими людьми Отечества, – молодежи из дворянских семей. Расхлебывать кровавую кашу, заваренную братом, пришлось Николаю Павловичу, лично водя преображенцев в атаку на каре бунтовщиков.
Да, оглянувшись назад, можно смело сказать: Николай не разделял исторических воззрений своего предшественника. В разговорах с самыми близкими людьми он называл Екатерину не иначе, как позором семьи, а Петра Первого революционером почище всяких там робеспьеров и риего. И хотя, в отличие от упоминаемого предка, в жилах Николая Павловича текла на девяносто процентов немецкая кровь, он свято верил в Россию и в ее самобытный путь. «На Сенатской меня и династию спас русский мужик», – в эти дни он не раз повторял эту фразу. Потомкам трудно будет в это поверить, но на самом деле не генералы и адъютанты, а простые русские люди в солдатских мундирах уберегли Романовых от гибели в этот страшный для них день. Русские люди с их верой в царя-батюшку не позволили темным силам захлестнуть страну в междоусобной войне…
Во имя сорока миллионов этих людей, оказавшихся более верноподданными, чем избалованное вольностями дворянство, и принял Николай Павлович на себя крест хозяина земли русской. Принял, потому что уверовал: русским людям не нужны все эти конституции и парламенты, а нужен заботливый государь и своя вера. Они одни и могут сделать народ счастливым!
Николаю вспомнилась дневниковая запись, сделанная, когда юношей он посетил Англию: «Если бы, к нашему несчастию, какой-нибудь злой гений перенес к нам эти клубы и митинги, делающие больше шума, чем дела, то я просил бы Бога повторить смешение языков или, еще лучше, лишить дара слова тех, которые делают из него такое употребление…» И то верно: нельзя механически пересадить ни традиции, как пытался сделать это Петр Первый, ни формы правления, как о том вечно грезят мятежники всех мастей. Нации чуждо то, что подается ей в готовом виде, а не рождается в глубине народного характера, исподволь становясь народным же обычаем… «Nos amis du quatorze», как окрестил царь злоумышленников, хотели именно этого – совместить чуждое русской душе «содержание» с привычной для соплеменников «формой» и в этом мало чем отличались от государя-реформатора, брившего бороды и заставлявшего русских бояр пить кофе и курить трубки. Ничего доброго, если не считать создания флота, петровские реформы, по мнению Николая, не принесли. Весь прошлый век сотрясали Отечество дворцовые перевороты и цареубийства…
Мысли молодого государя снова вернулись к сегодняшнему дню. Как не допустить повторения мятежей? Как остановить растление молодых душ и умов, для коих недавние события есть дурной пример, подрывающий незыблемость основ царской власти? При нынешнем устройстве государственного управления это сделать невозможно. Нужна организация, способная стать оплотом государства и самого монарха. Организация, какой не было доселе… Тайный приказ Петра и политический сыск Екатерины – это вчерашний день. Нынче пытками на дыбе, кнутом и каленым железом бунтарство не выведешь. В век тайных обществ и заговоров куда важнее знать и предотвращать вольнодумство на корню, еще до того, как оно станет реальной силой. Для этого необходимо тайным обществам противопоставить такую же покрытую тайной организацию, которая стала бы ушами и оком государя-отца.
Вновь пришел на ум этот патриархальный образ: отец в семье следит за детьми, поощряя радивых, уча неразумных… Наказывать дитя сразу не стоит. Толку от сего мало. Николай вспомнил, как в детстве был неоднократно порот по указанию матушки, считавшей, что телесные наказания – лучший воспитательный прием. Увы, ничего, кроме озлобления, эти уроки в душе Николая не оставили.
Теперь, размышляя о том, как защитить престол, Николай Павлович понимал, что необходимо делать ставку и на силу. Ведомство, которое будет стоять на страже самодержавной власти и служить общественному благу, должно такой силой обладать, но действовать по принципу, коим руководствуются лекари, а не палачи. И руководить таким ведомством, проводя в жизнь этот принцип – не навреди! – должен человек здравого ума, гибкий политик и преданный солдат. Таковым представлялся императору только один человек из его ближнего окружения – генерал-адъютант и граф Александр Христофорович Бенкендорф. Правда, в месяцы междуцарствия Николай отдалил его от себя из-за тесной дружбы последнего с генерал-губернатором Милорадовичем, чья позиция по вопросу престолонаследия в немалой степени способствовала трагическому развитию событий. Однако гибель военного губернатора Петербурга от рук восставших, а также личная отвага Бенкендорфа в день мятежа вернули ему расположение государя. Графу и решил Николай поручить подготовку проекта новой государственной структуры.
Привыкший ничего не откладывать, царь дернул шнур колокольчика. На пороге возник дежурный флигель-адъютант с красными от недосыпания глазами.
– Разыщи-ка, голубчик, и вызови генерала Бенкендорфа!
– Граф в приемной, ваше величество. Ожидают аудиенции вместе с их высоким превосходительством генералом от инфантерии Татищевым…
– Очень кстати. Зови.
Поднявшись из-за стола навстречу военному министру и Бенкендорфу, царь кивком ответил на приветствие и жестом пригласил к столу. Выжидательно вперил в них выпуклые серые глаза, по мнению придворных, обладающие магнетической силой.
Татищев, как старший из пришедших по чину и по возрасту, выдержав паузу и так и не дождавшись, когда заговорит император, почтительно произнес:
– Извольте ознакомиться, ваше величество: проект высочайшего указа о создании следственного комитета. Подготовлен в соответствии с вашей волей… – он с поклоном протянул царю бумаги.
Николай принял их и перевел взгляд на Бенкендорфа:
– Вы знакомы с сим проектом, граф?
– Так точно, ваше величество…
– И каково ваше мнение?
– Проект заслуживает внимания, однако… – Бенкендорф покосился на Татищева. Тот заерзал.
Николаю Павловичу было известно, что его сподвижники недолюбливают один другого, но иногда их несогласие друг с другом шло на пользу делу.
– Продолжайте, граф.
– Из предложенных военным министром членов комитета предлагаю исключить генерал-майора Орлова… Ежели, конечно, так будет угодно вашему величеству…
– Отчего же исключить? Я знаю генерала как человека, преданного престолу…
– Совершенно с вами согласен, ваше императорское величество, но по вновь открывшимся обстоятельствам родной брат генерала Михаил Федорович Орлов является участником злоумышленного общества. При всей преданности Алексея Орлова представляется недальновидным участие оного в расследовании деятельности столь близкого родственника… В остальном я полностью согласен с мнением военного министра.
– Благодарю, граф, я учту ваше мнение, – царь, вооружившись карандашом, приступил к чтению. Отдельные абзацы указа он прочитывал вслух, словно проверяя точность формулировок на себе самом и на присутствующих. – «Комитету повелеваем: открыть немедленно заседания и принять дальнейшие меры к изысканию соучастников сего гибельного общества, внимательно, со всею осторожностью рассмотреть и определить предмет намерений и действий каждого из них ко вреду государственного благосостояния; ибо, руководствуясь примером августейших предков наших, для сердца нашего приятнее десять виновных освободить, нежели одного невинного подвергнуть наказанию…»
