Волонтер девяносто второго года - Дюма Александр (книги полностью TXT) 📗
— Будьте столь добры, сударыня, выйдите из кареты. Ведь прокурор коммуны действительно совсем растерялся.
Приободренный приглашением, сделанным г-ном Друэ королеве, он, заслышав первые раскаты набата, зазвучавшего в городе, приблизился к дверце кареты, от которой ненадолго отходил в сторону, чтобы уступить место г-ну Друэ, и, сняв шляпу, смиренно сказал:
— Муниципальный совет сейчас собрался, чтобы выяснить, сможете ли вы продолжить путь. Но прошел слух, верен он или нет, значения не имеет, что нам выпала честь принимать в стенах нашего города короля с его августейшим семейством. Посему я нижайше прошу вас, кто бы вы ни были, в ожидании итогов обсуждения, согласиться пройти ко мне в дом, в безопасное место. Как вы слышите, уже ударили в набат, хотя мы этого не хотели. К толпе горожан скоро присоединятся жители окрестных деревень, и, наверное, король, если действительно я имею честь с ним говорить, может подвергнуться оскорблениям; мы будем не в силах помешать этому, что повергнет нас в скорбь.
Средств оказать сопротивление больше не осталось; в нижнем городе явно не знали, что происходило в верхнем; помощь не подходила, и было похоже, что не подойдет. У трех молодых людей, одетых в ливреи, никакого оружия, кроме охотничьих ножей, не было, и они не могли вступить в схватку с тремя десятками мужчин, вооруженных ружьями. Воздух дрожал от вызывавшего содрогание в сердцах гула набата. Подав пример своей семье, король вышел из кареты.
До сих пор Людовик XVI стоит у меня перед глазами; я изумился, увидев короля в подобном наряде: его составляли серый суконный сюртук, атласный жилет, серые штаны и чулки, башмаки с пряжками и маленькая треуголка. Вылезая из кареты, он ударился лбом о верх рамы, и с его головы упала шляпа; волосы его были заплетены в косу и задраны на затылок, их удерживал гребень из слоновой кости. Одним словом, весь его облик соответствовал должности камердинера, как он и значился в паспорте баронессы Корф. Я поднял шляпу и подал ее королю.
Вслед за ним вышла королева, велев выйти принцессе и юному дофину, переодетому девочкой; далее последовали мадам Елизавета и г-жа де Турзель.
Сое настежь распахнул двери своей лавки и, обнажив голову, рассыпался в любезностях перед королем, упорно называя его «ваше величество», тогда как Людовик XVI упрямо твердил, что зовут его г-н Дюран. У королевы не хватило мужества выдержать этот унизительный спектакль.
— Довольно! — воскликнула она. — Если сей господин ваш король, то я ваша королева, и обходитесь с нами с тем уважением, какое нам должно оказывать.
Услышав эти слова, король тоже устыдился и, горделиво выпрямившись, объявил:
— Ну что ж! Да, я король, со мной королева и мои дети.
Однако король, выглядевший заурядно даже в королевской мантии, утратил еще какую-то долю своего достоинства в этом злосчастном лакейском наряде и словами «Я король» вызвал столь же большое изумление, сколь велика была жалость, которую он вызывал, твердя: «Я не король».
И это внезапное озарение чуть было не спасло его; правда, незадачливый во всем, он плохо выбрал место в бакалейной лавке для произнесения следующих величественных слов:
— Я, окруженный в столице кинжалами и штыками, приехал в провинцию искать среди моих верных подданных свободы и покоя, чем все вы наслаждаетесь здесь. Мы, моя семья и я, больше не могли оставаться в Париже, не рискуя жизнью.
И, раскинув руки, он заключил в объятия бедного г-на Coca, совершенно растерявшегося от такой чести.
В ту минуту, когда король прижимал к сердцу прокурора коммуны, со стороны площади Латри, откуда никто не ожидал его услышать, раздался громкий топот копыт.
Король понял, что подоспела помощь; но патриоты усмотрели в этом угрозу, и г-н Друэ возвысив голос, приказал:
— Проводите короля на второй этаж.
Сое поспешил исполнить распоряжение; король безропотно поднялся на второй этаж.
Едва дверь в комнату, расположенную в задней части дома, закрылась, со стороны площади Латри, при выезде с улицы Басс-Кур, донесся громкий шум.
Множество голосов скандировали:
— Король! Король! Ответом им был один голос:
— Если хотите освободить короля, получите его мертвецом!
Узнав голос г-на Друэ и решив, что ему может понадобиться моя помощь, я побежал в его сторону. В те минуты, пока я пробивался к нему сквозь толпу, шли переговоры сторон; г-н Друэ и его друзья вели спор, сжимая в руках ружья, гусарские офицеры — взявшись за рукоятки сабель.
Между офицерами я заметил г-на де Мальми; он сидел верхом на коне и, подобно им, был с ног до головы покрыт пылью. Похоже, он служил гусарам проводником.
XXVII. ЧТО ПРОИСХОДИЛО В ПАРИЖЕ ПЕРЕД ОТЪЕЗДОМ
Мой рассказ был бы неполным, если бы я не проследил путь королевского семейства от дворца Тюильри до верхней площадки улицы Монахинь, где оно предстало перед нами, и если бы я не сказал, в силу какого стечения обстоятельств появился неожиданно г-н Друэ, изменивший ход событий и нанесший трону Бурбонов страшный удар, который привел не только к падению короны, но и к тому, что Людовик XVI лишился головы.
Мы уже писали, что умирающий Мирабо в своей гордыне не видел другой возможности спасти монархию, лишившуюся его поддержки, кроме бегства королевской семьи. С того времени Людовика XVI преследовала единственная мысль: покинуть Париж, Францию, бежать за границу.
Одно странное обстоятельство — одна из тех материальных оказывающих огромное влияние на человеческие судьбы причин, которые, к нашему великому сожалению, историки не исследуют достаточно глубоко, ибо эти причины представляют собой образную сторону Провидения, — способствовало тому, что в мозгу короля пустила ростки и созрела мысль о бегстве.
Сей материальной причиной стал прекрасный портрет Карла I, написанный Ван-Дейком (сегодня его можно видеть в галерее Лувра).
История портрета — это целый роман (действие его происходит в Англии и во Франции одновременно), затрагивающий Стюартов и Бурбонов, напоминает об окне Уайтхолла и площади Революции. Вряд ли найдется любитель живописи, кто не видел или не помнит этого великолепного портрета, изображающего Карла I в костюме наездника: длинноволосый король в широкополой фетровой шляпе грустным взглядом вопрошающе взирает на море, словно в то время, когда портрет был исполнен, то есть за семь лет до его казни на эшафоте, Карл I, в предчувствии страшной катастрофы, уже смотрел на берег Франции и как бы просил у нее убежища.
За спиной короля виден конь — его держит юный белокурый паж, разделяющий, похоже, мучительную тревогу своего повелителя. Этого пажа звали Барри.
Когда при дворе Людовика XV решили, что вместо его гарема в Оленьем парке королю следует дать одну-единственную любовницу; когда врач Людовика XV, знаменитый Кенэ, еще не сказал ему, что речь идет не о том, чтобы остепениться, а о том, чтобы уйти на покой; когда, наконец, серьезно возник вопрос склонить Людовика XV к разгону парламента, — г-ну де Ришелье, большому знатоку любовной политики, поручили подыскать женщину, которая сумела бы заставить самого забывчивого короля на свете даже не вспоминать о несчастной маркизе де Помпадур.
Господин де Ришелье устремил взор отнюдь не на ряды дочерей, сестер, жен принцев, графов и маркизов: со времен трех девиц де Нель довольно часто Людовик XV опробовал это сословие общества, чтобы надеяться найти в нем нечто новенькое, но гризетки были для него, если и не вполне, то хотя бы отчасти, в новинку.
Господин де Ришелье вытянул руку и «выловил» мадемуазель Ланж Вобернье, более известную под именем г-жи Дюбарри.
Правда, прежде чем отдать королю подобную особу, как тогда выражались, нужно было подыскать какого-нибудь плута из хорошей семьи, чтобы он передал ей свой титул. Претендентов оказалось в избытке, но предпочтение отдали г-ну графу Гийому дю Барри, и, женившись на мадемуазель Ланж Вобернье, он дал ей возможность быть представленной ко двору.
